Теперь ты моя

Я делаю вдох и медленно выдыхаю, прежде чем позвать ее.

– Малышка?

Я удивлен этой нежностью. Я знаю, что уже называл ее этим ласковым словом, но сейчас оно словно доказательство того, насколько я уязвим перед этой женщиной. Знает ли Калиста, что может попросить о чем угодно, и у меня не будет сил отказать ей, если я буду уверен, что тогда она вернется ко мне?

Я сжимаю зубы. Хоть мы и в ссоре, она принадлежит мне. Для меня не существует других вариантов. Они просто неприемлемы.

Мне не нужна жизнь без нее.

А ей – без меня.

Я собираю всю свою силу воли, чтобы уйти от двери, за которой она страдает. Оказавшись в стенах своей комнаты, я шагаю из угла в угол, чтобы усмирить пылкие эмоции, разбушевавшиеся внутри меня. Глаза Калисты, наполненные слезами, преследуют меня, а ее рыдания эхом отдаются в ушах, и я хватаюсь за волосы, готовый вырвать их.

Все должно вернуться на свои места. Я не могу представить, что больше не увижу ее улыбку и не услышу ее смех. Впервые увидев Калисту на заседании суда по делу ее отца, я захотел узнать о ней все. И только на похоронах сенатора я, наконец, позволил себе это сделать.

Даже тот мерзкий поступок, с которым ей пришлось столкнуться, не смог уничтожить благородство ее души. Непорочность ее сердца – вот что я обнаружил и хотел защитить все эти месяцы. Ничего не изменилось. Если для этого нужно обмануть, то так и будет.

Ее гнев и боль со временем утихнут. Должны утихнуть. Мои действия были продиктованы благими намерениями. Все, чего я хотел, – обеспечить ее безопасность. Калиста не видит этого сейчас, но потом она поймет.

Должна понять.

Я терплю из последних сил, пока потребность пойти к ней не завладевает мной целиком. Широким шагом я направляюсь обратно к ее двери с отмычкой в руке. Моя необходимость проверить, как она там, перевешивает ее желание уединиться. Как только я удостоверюсь, что она в порядке, и успокоюсь, сразу уйду.

Боже, когда я перестану лгать?

Калиста будет спать в моей кровати, и больше нигде.

В пентхаусе царит мрачная тишина. Никаких всхлипываний и ударов о дверь. Единственный звук – поворот ручки и щелчок дверного замка.

Я открываю дверь и вглядываюсь в темноту. Комната освещена лунным сиянием, благодаря которому я вижу нетронутую постель и пустое кресло. Пульс начинает стучать у меня в висках, и я быстро озираюсь по сторонам, пока мой взгляд не падает вниз на женщину, свернувшуюся клубком у моих ног.

Я стремительно припадаю к ней и кладу пальцы на ее шею, с облегчением обнаруживая ровный пульс. Калиста лежит, не шелохнувшись, ее грудь продолжает медленно, но ритмично подниматься.

Она так красива, когда спит.

Я убираю прядь волос с ее лица и чуть не издаю стон от ощущения ее кожи под моими пальцами. Прикосновение к ней не просто приятно. Оно исцеляет меня.

Смятение внутри меня затихает в тот момент, когда я подхватываю ее на руки. Я ожидаю, что она проснется и начнет сопротивляться, но она остается в объятиях Морфея. Пока она расслаблена, я прижимаю ее к груди и вдыхаю ее запах, цветочный аромат проникает в меня.

Подойдя к своей кровати, я чувствую, что не готов отпустить ее. Я качаю головой, упрекая себя, и все же кладу ее на матрас, намереваясь лечь рядом. Место Калисты возле меня.

И так будет всегда.

Я все еще чувствую тепло ее кожи на своих руках и сжимаю кулаки, чтобы удержаться и не сделать того, что хочу. Я осторожно раздеваю ее. Сначала снимаю блузку, расстегиваю пуговицы и вижу мягкую округлую грудь и изящную впадинку на животе. Каждый дюйм ее тела дразнит меня.

Меня охватывает вожделение, как и всегда при виде этой женщины. Я тут же отмахиваюсь от него и продолжаю раздевать ее. Джинсы представляют особую сложность не только потому, что их трудно снять, не разбудив ее. Но и потому что, увидев под ними кружевные трусики, я готов тут же сорвать их с нее.

Может, мне и не удалось забраться в голову Калисте, но вот она прочно засела в моей.

Когда на Калисте остаются только бюстгальтер и трусики, я раздеваюсь догола. Нисколько не сомневаюсь, что она психанет, проснувшись в моей постели, так что моя нагота ничего не изменит.

Я укладываюсь в постель, обхватываю Калисту руками и притягиваю к себе, ее спина касается моей груди. Физический контакт, как и ритм ее нежного дыхания, дарит мне расслабление. Но следы от слез на ее щеках причиняют невыносимую боль, словно кто-то воткнул мне в живот нож и начал проворачивать его там.

– Ты моя, – говорю я и протягиваю руку, чтобы дотронуться до нее и задушить чувство вины, вновь поднимающееся во мне. Я провожу пальцами по ее волосам, плечу, скольжу по ее руке к изгибу бедра. – Я не позволю тебе уйти, – шепчу я, дыханием касаясь ее кожи. – Я предупредил, что хочу обладать тобой, и я добился этого. Каждая частичка тебя принадлежит теперь мне.

Я замолкаю на секунду, когда она вздыхает во сне. Этот звук беззащитный, доверчивый. Он пробуждает нечто внутри меня, нечто такое, что я не хочу называть.

– Твоя способность прощать сбивает меня с толку, но мне нужно твое прощение, – говорю я. – Я никогда не стану извиняться за то, что защищал тебя, потому что твоя жизнь – единственное, что имеет для меня значение. Но я сожалею о том, что причинил тебе боль.

Искренность моих слов изумляет меня, как и тот факт, что я извинился, ведь я никогда не чувствовал в этом потребности. Но Калиста для меня гораздо больше, чем просто любовница. Она – женщина, которая мне небезразлична.

И моя будущая жена.