Мороженое со вкусом лета

Парень повернулся и пошел обратно, вверх по улице. Я еще несколько секунд наблюдала за ними – Берти бросился бежать, и парень, спотыкаясь, тащился за ним в нескольких шагах позади.

Я заставила себя отвернуться и взяла телефон. Разблокировала и замерла. Если сейчас же не прекратить думать о последствиях для будущего, я сойду с ума. Нужно что-то делать дальше. Я посмотрела на экран, где все еще было открыто сообщение от Палмер, и Бри ответила, что она придет, если сумеет вытащить Тоби из кровати.

Я пока не знала, что собираюсь делать, но точно не стоило начинать, не выпив кофе.

Я

Я с вами. Буду через 15 минут.

Я медленно выдохнула и завела машину. Еще раз оглянулась, чтобы посмотреть, где парень и его собака, но они уже скрылись из виду.

Это место мы всегда называли просто «закусочная», хотя, если верить меню, у кафе было название: «Лучшие дни». Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так его называл, но это объясняло наличие песен Брюса Спрингстина в автоматических проигрывателях, которые стояли на каждом столике. Мы ходили сюда с восьмого класса, в те времена, когда нас еще не приглашали на вечеринки, а нам очень хотелось уйти из дома в субботу вечером. Мы были здесь завсегдатаями и прекрасно знали, кому из официантов мы симпатичны, а кто нас на дух не переносит, и какой из менеджеров самый симпатичный.

Здесь мы собирались, чтобы посмеяться, посплетничать или поругаться. На парковке перед закусочной я целовалась с мальчиком, от которого пахло молочным коктейлем и картошкой фри. Именно здесь мы встретились на утро после того, как Палмер впервые переспала с Томом, и обсудили каждую деталь над тарелками с блинами и вафлями.

В этот ранний час посетителей было мало, так что я смогла припарковаться прямо у входа. Я вскарабкалась по ступенькам, потянула за металлическую ручку двери и прошла мимо автоматов с леденцами и игровых автоматов. На одну из этих игр Бри два года назад просто подсела. Табличка была повернута стороной «Садитесь где вам угодно», так что я сдвинула солнцезащитные очки на лоб и осмотрела помещение. Наша любимая кабинка была занята какой-то семьей: дети вопили, а родители игнорировали их, увлекшись газетами. Я поискала глазами нашу запасную кабинку, увидела Палмер, сидевшую в одиночестве, и быстро направилась к ней, все еще чувствуя себя выбитой из колеи. Но возможность обсудить ситуацию с лучшей подругой наверняка поможет поправить положение.

– Привет, – сказала я, ныряя в кабинку и садясь напротив. Перед Палмер стояла наполовину съеденная тарелка с вафлями и ее любимая ванильная кола.

– Привет, – она с удивлением посмотрела на меня своими голубыми глазами. – Как ты быстро. Превысила скорость?

– Не совсем, – ответила я, взяла меню, но быстро закрыла, потому что и так хорошо знала, что завтраки, сырные палочки, бургеры, сэндвичи можно заказывать без опасений. А некоторые блюда нельзя употреблять в пищу ни при каких обстоятельствах. Палмер нравилось заключать пари, и в прошлом году она заставила Тоби заказать омара за семь долларов. Принесенное блюдо выглядело настолько подозрительно, что подруга немедленно прекратила спор, пока никто из нас не получил пищевое отравление.

– Я была на Саундвью, – начала я, – и…

– Привет, Энди, – сказал Том с улыбкой, подходя к столу, затем посмотрел туда, где сидела я, и улыбка исчезла. – Ты что, заняла место?

– Боюсь, что так, – сказала Палмер и похлопала ладонью по дивану рядом с собой: – Забирайся, солнышко.

У нас была четкая схема рассадки в закусочной: мы с Палмер садились напротив друг друга у стены, ближе всего к проигрывателю, Бри – рядом со мной, а Тоби – напротив нее. Если кто-то из нас отсутствовал, Том занимал место напротив Палмер, когда же все были в сборе, то он усаживался на табурет в конце стола, но никогда не проявлял недовольства – памятуя, что это правило появилось в нашей компании раньше него. За последние три года Том де-факто стал ее частью, но при этом всегда уважал наше единство и каким-то шестым чувством определял моменты, когда нам нужно было остаться вчетвером.

Том уселся рядом со своей девушкой и чмокнул ее в щеку, а затем посмотрел на полупустую тарелку.

– Хочешь блинов? – предложил он, но я помотала головой.

С Томасом Харрисоном я была знакома с третьего класса и никогда не обращала на него особого внимания. Тихий, опрятно одетый, он ничем особо не выделялся, в средней школе участвовал в каждом спектакле, получая в основном второстепенные роли, но был замечен и в главных. Не зная Тома, можно было бы подумать, что он гей, потому что никто никогда не видел его с девушкой.

На третий день учебы в девятом классе я стояла у шкафчика, пытаясь сообразить, куда засунула учебник по биологии, и тут Палмер схватила меня за руку.

– Кто это? – прошептала она более возбужденным, чем обычно, голосом.

– Где? – спросила я, заглядывая за спину Тому Харрисону, который аккуратно убирал книги в шкафчик, и пытаясь понять, про кого говорит Палмер.

– Да вот же! – прошептала она, впиваясь ногтями мне в руку, и тут я поняла, что она смотрит прямо на Тома, а ее щеки пылают. Через неделю они начали встречаться, и с тех пор не расставались.

– Так вот, – я наклонилась вперед, намереваясь рассказать им о случившемся. Всю дорогу мои мысли беспорядочно скакали, и я не могла сконцентрироваться ни на чем конкретном, что помогло бы понять, как действовать дальше. Я надеялась, что, пока буду им рассказывать, меня осенит. – Значит, в семь утра у меня звонит телефон, и…

Я резко замолчала, потому что заметила, что Палмер одета, как обычно, в джинсы и майку, а вот на Томе рубашка с воротником, который высовывается из-под узорчатого красно-белого рождественского свитера. И если в рубашке не было ничего необычного – он всегда одевался так, словно идет на торжественное мероприятие, то со свитером было что-то не так.

– Том, почему ты выглядишь как на рождественской открытке?

Он собрался ответить, но тут перед нами выросла Карли, одна из официанток, которая нас на дух не выносила, с карандашом и планшетом наготове.

– Готова заказать, куколка?

Карли всем давала прозвища. Тоби она называла «Веснушки», отчего та была вовсе не в восторге.

– Мне, пожалуйста, завтрак номер один с хрустящим беконом и диетической колой.

– Белый или ржаной? – ни секунды не медля, спросила Карли.

– Белый, слегка поджаренный. Даже скорее подогретый, чем поджаренный. И картофельные оладьи вместо картошки по-домашнему.

– Ясно, – Карли собралась уходить.

– Сделайте, пожалуйста, бекон очень хрустящим, – вмешалась Палмер, слегка наклонившись вперед. – Зажарьте его до такой степени, чтобы вам показалось, что его теперь его невозможно прожевать, – и это будет идеально.

– Хорошо, – ответила Карли тем же тоном, что на мои комментарии о степени прожарки тостов, поэтому я не была уверена, что она вообще что-то слышала.

– Спасибо, – сказала я Палмер, когда Карли ушла.

– Я просто пытаюсь сэкономить время, – ответила та с ухмылкой. – Помнишь историю с беконом в прошлом мае?

Том поежился:

– Я помню.

Я закатила глаза, потянулась к стакану с водой, стоявшему возле Палмер, и отхлебнула:

– Не было никакой истории, – и снова перевела взгляд на Тома: – Ну так почему у тебя Рождество в июле?

– Праздник не праздник без домашней ветчины! – серьезно сказал мне Том. – В этом году я хочу получить ее в подарок на Рождество.

Я уставилась на него:

– Ничего не понимаю.

– Это для прослушивания, – сказала Палмер с гордостью в голосе. Они оба поддерживали друг друга во всех начинаниях и до сих пор думали, что им невероятно повезло. Если бы это были не Палмер и Том, такое единодушие трудно было бы выносить. – В Нью-Йорке, – добавила она.

– Вот как, – протянула я, все наконец стало проясняться.

Том завел себе агента, когда прошлой осенью кто-то заметил его в постановке «С собой не унесешь»[5 - Мюзикл.]. С тех пор он довольно часто ездил в Нью-Йорк на прослушивания, нервно сжимая в руках лучшую фотографию, которую мы все помогали ему выбрать. Он даже попал в пару региональных рекламных роликов, но ничего стоящего ему пока так и не предложили.

– Но почему ты сейчас так одет? – спросила я. – Тебе не жарко?

– Немного, – сознался он, отхлебывая воду. – Но я хочу вжиться в роль, понять, почему для Дэвида – я решил, что его будут звать Дэвид, – так важна ветчина, что он хочет ее на Рождество. Может быть, в его жизни не хватает чего-то другого? Это ведь может быть правдой?

– И свитер тебе помогает найти ответы на эти вопросы?