Флешбэк мечты

– На секундочку, Сэм.

Карен нагнулся, чмокнул меня в щеку:

– На перемене увидимся, зай.

– Что, мистер Котт? – спросила я, глядя на телефон – туда сыпались поздравительные сообщения от друзей.

– Ты не сдала план своей выпускной работы.

А, по английскому языку. Мистер Котт, кроме прочего, преподавал у нас английский.

Я нахмурилась:

– А когда его нужно было сдать?

Он тоже нахмурился:

– Крайний срок – на прошлой неделе.

Вот блин.

– Э-э, простите. Скоро сдам, обязательно.

Я одарила его обаятельной улыбкой и повернулась на пятках, чтобы сбежать, но мистер Котт остановил меня снова:

– Погоди, не так быстро.

– Да? – Я пыталась сдерживать нетерпение.

– Ты уже решила, о чем будешь писать работу?

Я помолчала.

– Ну, есть у меня одна мысль… – Тут я осеклась, гадая, сгодится ли моя идея сделать своего рода вариацию на тему интервью со стариками из «Когда Гарри встретил Салли» для того, чтобы представить ее мистеру Котту. Я подумала: занятно, наверное, будет написать с друзьями из разных компаний развернутый комментарий по поводу места брака в современном мире.

– Ну? – Он выжидательно посмотрел на меня.

«Очередное погружение в историю бананов», – прозвучал в голове мамин голос.

– Э-э… – Я уставилась на стену за спиной у мистера Котта, мысль моя вдруг показалась мне совсем мелкой и глупой. – Мне хотелось бы еще продумать подробности.

– Ясно. А в каком формате ты будешь делать работу? – Мистер Котт скрестил руки на груди.

Блин.

– А это сюрприз. – И я, не сдержавшись, подмигнула ему. Как какая-нибудь шлюшка из 1940-х.

Ему это не понравилось.

– Формат – это сюрприз? Ты это о чем?

Зазвенел первый звонок.

– Мне нужно бежать, но обещаю, что все сдам!

– К пятнице, Сэм!

От самой двери я бросила ему:

– Чесслово, Котт!

И умчалась, пока мне не прилетело.

глава 4

Вечером я поехала в корейский район поужинать с бабулей. Тащиться от нас до ее дома сопровождаемого проживания для лиц пожилого возраста довольно далеко, но меня это никогда не смущало.

Дверь в квартиру оказалась приоткрытой. Хальмони никогда ее не закрывала, если ждала, что я приеду. Из-за двери плыл запах еды – я тут же почувствовала голод. Расстегнула молнию на сапогах и заорала:

– Хальмони! Я здесь!

– Отлично! А я в уборной! – Голос донесся издалека, но стало ясно, что дверь в уборную тоже не закрыта. У корейских бабушек свои понятия о личных границах.

И тут вслед за мной в квартиру зашел кто-то еще. Пожилая кореянка – спина сгорбленная, на лице смятение.

– Миссис Джо? – спросила я ласково. Это была «другая миссис Джо», которая жила в конце коридора. Она страдала деменцией и часто случайно забредала в чужие квартиры. Хальмони за ней приглядывала – помогала покупать продукты и все такое.

Миссис Джо посмотрела на меня с недоумением.

– Что ты делаешь в моем доме? – спросила она по-корейски.

Я к этому давно привыкла, поэтому просто отвела ее в ее квартиру, убедилась, что она больше никуда не собирается, а потом позвонила на ресепшен – сообщить, что миссис Джо, похоже, опять не в себе. Я ушла, как только появился дежурный, – в надежде, что теперь-то она под присмотром.

Я вернулась к хальмони, прошла через ее уютную квартирку, набитую фотографиями детей и внуков, всюду лежали стопки корейских газет, стояли горшки с цветами, здоровыми, не очень и выздоравливающими. Обратила внимание на нашу с мамой фотографию. Мне десять лет, Пасха. Мы сидим в розарии при Хантингтонской библиотеке в одинаковых цветастых платьях, вокруг толстые розовые цветы. Светит солнце, небо нежно-голубое. Мама так и сияет, глаза блестят, она держит меня в тесных объятиях. С полнейшей непосредственностью идет на физический контакт. Когда я была маленькой, такое случалось – мы надевали одинаковые платья.

Я дошла до обеденного стола, на нем уже стояли миски с рисом, закуски – панчхан, кастрюлька с острым супом на говяжьем бульоне – одно из моих любимых блюд.

Хальмони вошла, когда я ставила на стол стаканы.

– Ох! – воскликнула она, будто бы удивившись. Это было ее обычное приветствие.

Я ее обняла:

– Здравствуй, хальмони.

– Сэмми! Опять, что ли, подросла? – спросила она, гладя меня по голове. Бабушка моя была довольно высокой, почти одного со мной роста, а во мне сто семьдесят два сантиметра. Волосы, все еще довольно темные, она собирала в узел, лицо сияло чистотой – она его только что умыла. Мама вечно к ней приставала, чтобы она пользовалась косметикой: «Ты еще не такая старая, чтобы махнуть на себя рукой!» Но бабушка всегда отнекивалась и обычно отвечала: «Зачем лгать, а не говорить правду?»

Она прожила в США лет пятьдесят, но по-английски по-прежнему изъяснялась с ошибками; зато шутки ей очень хорошо удавались.