Превращения Арсена Люпена

– Тем более. Если вы умерли, то как полагаете действовать?

– Не беспокойтесь. Я буду действовать так, что они меня не увидят.

– Но ведь гораздо проще действовать через меня! Нет, пожалуйста, – и на этот раз я говорю серьезно! – не отказывайтесь от моей помощи. Есть вещи, которые женщина не может делать в одиночку. Ведь даже одно то, что вы преследуете ту же цель, что эти люди, и воюете с ними, позволило им организовать против вас самый гнусный заговор. Они так составили обвинение и представили такие убедительные… по крайней мере на первый взгляд… доказательства, что на какое-то мгновение я поверил, будто Боманьян обрушил свой праведный гнев на ведьму и преступницу.

Не сердитесь на меня. Как только вы вскинули голову, я сразу понял свою ошибку. Боманьян и его сообщники – просто отвратительные трусливые палачи. В своем достоинстве вы были неизмеримо выше их, и сегодня в моей памяти не осталось и следа от клеветы, которую на вас обрушили. Но вы должны позволить мне помочь вам. Если я обидел вас выражением своих чувств, то обещаю впредь хранить о них молчание. Прошу лишь одного: позвольте мне посвятить вам мою жизнь, как посвящают ее тому, что есть красота и целомудрие!

Она уступила. Городок Дудвиль остался позади. Спустя некоторое время, оказавшись на дороге, ведшей в Ивто[11 - Ивто – город в Нормандии, недалеко от Руана.], берлина въехала в обсаженный буками двор фермы и остановилась.

– Пойдемте, – сказала графиня. – Эта ферма принадлежит славной женщине – матушке Вассёр; ее постоялый двор находится неподалеку, и я нанимала ее кухаркой. Иногда я приезжаю сюда на два-три дня отдохнуть. Мы здесь пообедаем… Леонар, уезжаем через час.

Они вернулись на дорогу. Бальзамо шла вперед легким шагом, словно юная девушка. На ней были серое платье, облегающее в талии, и сиреневая шляпа с бархатными лентами и букетиками фиалок. Рауль д’Андрези шел немного сзади и не сводил с нее глаз.

За первым поворотом показалось небольшое белое здание, крытое соломой, а перед ним – цветущий садик. Они переступили порог и сразу очутились в столовой, которая занимала весь первый этаж.

– Я слышу мужской голос, – сказал Рауль, указывая на одну из боковых дверей.

– Это как раз та комната, где матушка Вассёр подает мне обед. Сейчас она там, вероятно, с какими-то крестьянами.

Не успела она это сказать, как дверь открылась и на пороге появилась женщина преклонных лет в бумазейном фартуке и деревянных башмаках.

При виде Жозефины Бальзамо она как будто испугалась и сразу закрыла за собой дверь, невнятно пробормотав несколько слов.

– Что случилась? – обеспокоенно спросила графиня.

Матушка Вассёр упала на стул и прошептала:

– Уходите… бегите… скорее…

– Но почему? Говорите же! Объяснитесь…

В ответ она с трудом произнесла:

– Полиция… вас ищут… перерыли всю комнату, где я поставила ваши сундуки… послали за жандармами… Бегите, или вы пропали!

Настала очередь графини пошатнуться, и она прислонилась к буфету, почти теряя сознание. Ее глаза встретились с глазами Рауля, и в них было столько мольбы, что он понял: она действительно упала духом и молит его о помощи.

Рауль стоял в недоумении. Наконец он спросил:

– Какое вам дело до жандармов? Они ищут не вас… Что происходит?

– Нет-нет, – возразила матушка Вассёр, – они ищут именно ее… бегите…

Сильно побледнев и еще не успев осознать истинное значение этой сцены, о трагической подоплеке которой он догадывался, Рауль схватил графиню за руку, потащил к выходу и вытолкнул наружу.

Но, ступив за порог первой, она в ужасе отпрянула и прошептала:

– Жандармы!.. Они меня заметили!..

Они поспешно вернулись в дом. Матушка Вассёр дрожала всем телом и бестолково повторяла:

– Жандармы… полиция…

– Тише! – прервал ее Рауль, не теряя самообладания. – Тише! Я беру все на себя. Сколько полицейских в доме?

– Двое.

– И еще двое жандармов. Значит, силой ничего не решить, мы окружены. Где сундуки, которые они обыскали?

– Наверху.

– А лестница?

– Вон за той дверью.

– Хорошо. Ждите здесь и постарайтесь ничем себя не выдать. Повторяю: я беру все на себя!

Он снова взял графиню за руку и направился к указанной двери. Лестница, крутая и узкая, вела в мансарду, где обнаружились распотрошенные сундуки и раскиданные повсюду платья и белье. Не успели они войти в комнату, как послышался топот вернувшихся в столовую полицейских, а когда Рауль подкрался к окошку, проделанному в соломенной крыше, и выглянул наружу, то увидел двух жандармов, которые, спешившись, привязывали лошадей к столбику в саду.

Жозефина Бальзамо не шевелилась. Рауль заметил, что от страха ее лицо разом осунулось и постарело.

Он сказал ей:

– Скорее! Вам нужно переодеться. Наденьте какое-нибудь из ваших платьев… лучше черное.

Он отвернулся к окну и стал смотреть вниз, где переговаривались о чем-то жандармы и полицейские. Когда графиня закончила свой туалет, Рауль надел на себя серое платье, в котором она приехала. Юноша был худощав, изящно сложен: платье, низ которого он приспустил, чтобы прикрыть ноги, удивительно шло ему; и он выглядел таким довольным от этого переодевания и таким беззаботным, что молодая женщина тоже успокоилась.

– Послушайте-ка их, – сказал юноша.

Разговор, который вели четверо мужчин на пороге дома, доносился до них совершенно отчетливо, и они услышали, как один из них – без сомнения, жандарм – повелительно спрашивает:

– Так вы уверены, что она иногда жила здесь?

– Совершенно уверен… тому и доказательство есть: один из двух сундуков, которые она оставила на хранение, подписан ее именем: госпожа Пеллегрини. И потом, матушка Вассёр – достойная женщина, разве не так?

– Достойнее матушки Вассёр нет никого на свете; вся округа это знает!

– Так вот! Матушка Вассёр заявляет, что эта госпожа Пеллегрини приезжала время от времени провести у нее несколько дней.

– Черт возьми! Между двумя ограблениями.

– Именно так.

– Выходит, эта Пеллегрини – крупная рыба?

– Еще какая! Кражи со взломом. Мошенничество. Хранение краденого. Словом, это непростое дело… вдобавок у нее куча сообщников.

– У вас есть описание примет?