Расследования Арсена Люпена

– Нет. И это незнание фатальным образом способствует падению рода Меламаров. Целый век семьи-соперницы следуют параллельным курсом. Только одна сторона ничего не подозревает, а вторая – строит козни и действует. И в результате Меламары начинают думать, будто на них ополчился какой-то злой дух, тогда как на самом деле это просто череда людей, которые – по традиции или по привычке – уступают искушению, творят, пользуясь любым удобным случаем, свои черные дела и умышленно оставляют на месте преступления улики, обличающие других… взять хотя бы эту серебристую тунику. Меламаров, разумеется, обвиняют в похищении людей, а жертвы – на этот раз Арлетт Мазаль и Регина Обри – узнаю?т место, где их держали взаперти.

Однако Арлетт это объяснение не удовлетворило.

Несмотря на то что оно выглядело вполне убедительным и даже странным образом соответствовало рассказу Жильберты, в нем все-таки была некая несуразность и оно разбивалось о множество контраргументов, оставляя при этом в тени более весомые доводы; словом, его трудно было принять безоговорочно. Но все же это была хоть какая-то версия, и ее явно не следовало сразу сбрасывать со счетов.

– Ну хорошо, – сказала девушка. – Однако то, что вы предполагаете…

Но Антуан тут же поправил ее:

– То, что я утверждаю.

– Пусть так. То, что вы утверждаете, правосудие может принять или отвергнуть, только если судью поставить в известность об этих событиях. Но кто же ему все это сообщит? У кого хватит уверенности и дара убеждения, чтобы заставить суд выслушать нас, а затем еще и поверить?

– У меня! – отважно заявил он. – Только я один и могу это сделать. Завтра я представлюсь судье как старинный друг мадам де Меламар и с полной откровенностью добавлю, что был бы счастлив сменить это звание на другое, более соответствующее тем чувствам, которые я к ней питаю. Я скажу, что после того, как она отказалась стать моей женой, я предпринял многолетнее путешествие и вернулся в Париж именно в тот момент, когда ее постигли эти тяжкие испытания. А еще я поясню, что поклялся доказать ее с братом невиновность и что, обнаружив место, где она скрывалась, уговорил ее вернуться в отчий дом.

Когда же судейские чиновники убедятся в правдивости ваших с Региной Обри измененных показаний, я оглашу признания Жильберты, раскрою тайну графов Меламаров и приведу следствие к желанному результату. В своем успехе я не сомневаюсь. Но, как видите, мадемуазель Арлетт, первый шаг – за вами и за Региной Обри, и вы должны на него решиться. Если вы до сих пор колеблетесь, если находите в моих речах противоречия или недомолвки, то взгляните на Жильберту де Меламар и спросите себя: может ли эта женщина быть воровкой?

Арлетт не сомневалась ни секунды. Она объявила:

– Я завтра же дам требуемые показания!

– И я тоже, – подхватила Регина.

– И все-таки, месье, – задумчиво проговорила Арлетт, – я опасаюсь, что у вас ничего не выйдет… и мы обманемся в наших ожиданиях.

Однако Антуан уверенно возразил:

– Ручаюсь, что все у нас получится. Может, Адриен де Меламар и не покинет тюрьму к завтрашнему вечеру, но полиция наверняка не осмелится арестовать госпожу де Меламар, а у ее брата наверняка достанет храбрости дождаться часа своего освобождения.

Жильберта протянула ему руку:

– Спасибо, Антуан. Как жаль, что я отвергала вас прежде. Прошу, не держите на меня зла!

– Я никогда не держал на вас зла, Жильберта; я безмерно счастлив, что могу помочь вам, и делаю это в память о прошлом. Впрочем, я поступаю так еще ради справедливости и потому, что…

Ненадолго замолчав, он продолжил, понизив голос:

– Видите ли, иногда мы действуем с большим одушевлением, если знаем, что за нами наблюдают определенные люди. Тогда эти наши поступки – вполне, впрочем, естественные – могут даже перерасти в подвиг, благодаря которому мы надеемся заслужить доверие и благосклонность тех, кто стал его свидетелем.

Тирада была произнесена Антуаном обычным тоном, без всякой аффектации; последние слова предназначались Арлетт. Однако д’Эннери, лишенный возможности видеть лица всех участников данной сцены, ошибочно счел, что она была обращена к Жильберте де Меламар.

Правда, в какой-то миг он заподозрил истину, и это стоило Бешу невыносимой боли в плече, которое стиснула рука его сообщника. Бригадир и вообразить не мог, что человеческие пальцы способны уподобиться железным клещам. На его счастье, это «пожатие» продолжалось недолго.

Антуан Фажеро вызвал звонком чету старых слуг и подробно разъяснил, какие роли им предстоит сыграть завтра и как нужно отвечать на вопросы следователя. Подозрения д’Эннери полностью рассеялись.

Они выждали еще несколько минут. Но, судя по всему, разговор уже закончился.

Регина предложила Арлетт подвезти ее домой.

– Ну, пора и нам, – шепнул д’Эннери. – Этим людям больше нечего сказать друг другу.

И он направился к выходу, крайне раздосадованный всем, что услышал от Антуана Фажеро и Арлетт. Пересекая будуар и вестибюль, он не крался на цыпочках, а шагал как обычно, словно хотел, чтобы его услышали и он смог бы сорвать на ком-нибудь свое раздражение.

И, едва ступив на садовую дорожку, он сорвал его на Ван Хубене, который вылез из кустов с требованием вернуть ему бриллианты. Что ж, Жану пришлось мощным толчком отшвырнуть его обратно. А минутой позже не повезло и Бешу, решившему поделиться своим мнением о Фажеро:

– Вообще-то, этот тип не так уж неприятен.

– Ты идиот! – рявкнул д’Эннери.

– Почему сразу идиот? Разве в нем нет определенной искренности? Его гипотеза…

– Дважды идиот!

Бригадир дрогнул, оглоушенный этим хлестким заявлением:

– Да, я, конечно, помню нашу с ним встречу в «Трианоне», помню его сговор с хозяйкой и ее поспешное бегство. Но разве ты не думаешь, что всему этому может сыскаться объяснение?

Д’Эннери даже спорить не стал. Едва они вышли из сада, как он оставил своих спутников и помчался к вовремя подвернувшемуся такси. Ван Хубен, уверенный, что сыщик уносит его бриллианты, попытался было его задержать, но получил от Бешу такой удар, что немедля отказался от своего намерения.

Десять минут спустя Жан д’Эннери уже лежал на своем диване. Это была его привычная тактика в часы лихорадочных поисков, когда он плохо владел собой и боялся совершить какую-нибудь глупость. Прислушайся Жан к своей интуиции, он проник бы тайком к Арлетт Мазаль, потребовал бы от девушки объяснений и предостерег ее от Антуана Фажеро. Однако нынешняя «вылазка» окончилась ничем, так что теперь нужно было воскресить в памяти все подробности недавней тайной встречи и составить себе ясное мнение об услышанном – мнение, к которому не примешивались бы такие банальные факторы, как уязвленное самолюбие и глухая ревность.

– Этот тип всех их держит в руках, – сердито бормотал Жан. – Не будь нашей с ним встречи в «Трианоне», я бы тоже, пожалуй, мог присоединиться к этой компании… Но до чего же она нелепо звучит – вся его история! Хотя… может, судья и клюнет на нее. Судья… но не я! Сплошь пустые россказни! Однако чего же он все-таки добивается? Почему так предан Меламарам? И по какой причине решился выйти из тени и вести себя так нагло, словно ему нечего опасаться? Ведь правосудие может заняться им, выяснить обстоятельства его жизни… а он тем не менее рвется в бой…

Недовольство Жана объяснялось в основном тем, что Антуан очень ловко втерся в доверие к Арлетт, сблизился с ней, прибегнув к маневрам, которые он, д’Эннери, никак не мог разгадать, и теперь оказывал на девушку загадочное влияние, несравнимое с влиянием самого Жана; в результате Арлетт начала действовать самостоятельно, не только не спрашивая мнения д’Эннери, но даже наперекор ему. Это-то и было для него самым унизительным.

На следующий день, уже под вечер, появился сильно взволнованный Бешу:

– Готово дело!

– Что случилось?

– Судья купился на эту уловку!

– Так же, как и ты.

– Как и я? Как и я… Да нет же! Просто, мне кажется…

– Просто тебя обвели вокруг пальца вместе с остальными, и Фажеро вертит вами как хочет… Ладно, рассказывай.

– Ну, все прошло, как и было намечено…

Очная ставка. Допрос. Арлетт и Регина дружно опровергают все свои прежние показания, чем приводят следователя в крайнее недоумение. Но тут появляются графиня и Фажеро, и спектакль продолжается.

– При участии Фажеро в качестве актера?

– Да, и притом актера весьма талантливого. Какое красноречие! Какое мастерство!

– Ладно, можешь не трудиться, я его уже слышал, этого краснобая, – первостатейный жулик!