The Untold Stories

– А на кой хрен в такие дни к нам кто-то попрется?

Оба посмотрели на труп в тележке. Снова переглянулись. Хриплый сплюнул на землю.

– Твою ж мать. Вот тебе и последствия! Готовь цепь… Не нравится мне его неразговорчивость. Ох, не нравится.

Лязг металла, хлюпающие шаги, приглушенные ругательства, дождь…

Масло шипело под тяжелыми дождевыми каплями, но огонь не унимался. Разбитый фонарь лежал на краю моста, в спешке брошенный убегающим человеком. Тело второго быстро неслось в бурном потоке прочь от этого места. А его голову постиг иной исход.

Примерно минутой ранее звуки речи этих людей возродили смутные отголоски в сознании мертвеца. Не дух, но плоть подстегивала несуществующую память. Он тоже мог говорить. Когда-то. И слышать речь. И слушать. И понимать услышанное.

Маленький человек подошел и посветил прямо в глаза. Другой прошел мимо.

На голову надели что-то тяжелое, а на шее что-то щелкнуло и повисло.

Это было необычно. И недавно оживший труп явно не понимал, что в такой ситуации стоит делать.

А потом парочка начала уходить.

Рывок. Цепь натянулась. Неприятное чувство. Еще рывок…

Безжизненная рука перехватила цепь, тянущуюся к шее от рук источающего искры неприязни человека. Рывок. Искры превращаются в пламя гнева.

Молчаливые люди бывают опасны. Они не говорят в открытую, что недовольны или рады. А при должном складе характера могут быть еще и очень вспыльчивы. Иногда приходится узнавать об этом уже по косвенным признакам в виде летящего прямо в лицо кулака. И это далеко не худший возможный вариант. Здоровяк был как раз из вариантов куда более худших.

Он обернулся. Брови над маленькими для столь объемной башки глазами немного сдвинулись. Крепкая рука ловким привычным движением кисти обернула парой витков вокруг предплечья старую цепь. Та натянулась.

Однако следующий рывок последовал в другую сторону. Кисть хрустнула, а человек пролетел несколько метров, не касаясь бревен моста прямо к ногам мертвеца. Раздался истошный вопль. Злость испарилась, выдавленная ужасной болью.

Из-под плоской железной маски с круглыми отверстиями для глаз на него, верзилу, взглянула сама смерть. Шея оказалась зажата в тиски крепкими худыми пальцами.

Рывок. В следующее мгновение обезглавленное тело завалилось и покатилось по разрушенной части моста в реку. В последний момент цепь легко соскользнула с изувеченного запястья.

Лязгнуло бьющееся стекло, и в ночной темноте быстро растворилась убегающая фигура. Оживший мертвец аккуратно держал неаккуратно оторванную голову, отныне хранящую в себе тишину вместо жгучей злобы. Кроме безмолвия в ней было кое-что еще.

Не обращая внимания на испуганный ор убегающего человека, покойник забрал это кое-что.

Тонкая кисть скользнула под холодный металл, а челюсти с почтением приняли дар, отбросив ставший бесполезным «сосуд». Священный ритуал преемственного познания прервал стон.

В тачке более свежий труп начал медленно оживать. Флуоресцентная жидкость быстро впиталась в плоть. Судороги били тело, но куда ужаснее был процесс другого плана.

Боль, растерянность, беспомощность и безволие. Вселенская несправедливость и паранормальная природа происходящего.

Едва не плененный мертвец слышал отголоски всего этого. В глубинах его сущности возникло чувство, схожее с неподдельным ужасом.

Лязгая тянущейся по земле цепью, он доковылял до тачки, едва не свалившись с моста, когда отшатнулся от жаркого пламени. Руки схватили прислоненную к труповозке лопату, ставшую этой ночью инструментом искреннего милосердия…

Пожалуй, вся округа не видела, да и не увидит никогда, столь странную форму декапитации.

Из редкого соснового подлеска открывался вид на узкую тропку, вьющуюся до самых дверей башни. Скала будто намеренно тянулась ввысь в этом месте, явно не рассчитывая на людские притязания в отношении хороших мест для постройки зловещих башен. Одна такая как раз здесь и возвышалась.

Дождь кончился, и темную гладь неба усыпали звезды. Загадочные яркие бриллианты, по-настоящему бесценные. В их свете по тропинке шла фигура.

На плечо закинута лопата, вокруг туловища обмотана длинная проржавевшая цепь, а глазницы мерцают уверенным потусторонним светом. С каждым шагом в них все больше осмысленности. Каждый увиденный предмет отдается в сознании словом. Бесчувственность, погруженная в восторг и трепет чуда быть живым. По-своему, но живым.

Дверь в башню была не заперта.

Неуверенным движением мертвец открыл ее и замер, вглядываясь в озаренную чадящей лампой комнату. Отсыревшие бревна пола устилала подгнившая солома и куриные косточки. Ведро с помоями у входа отвратно воняло. Грубый стол у закрытого шаткими ставнями окна был завален барахлом вроде грязных глиняных тарелок, исписанных свитков, ветхих книжек и даже пары черепов. Отбеленных человеческих черепов, с рунными начертаниями и оккультной перфорацией. Бывший владелец этого места точно бы не позволил себе столь дилетантские вещицы.

По левому стене помещения по краю уходила наверх крутая лестница, под которой в тени прятался заваленный мешками люк, повидавший за свое существование немало занятных историй. Потолок слегка приглушал громкий трехактный храп.

Мертвец распрямился, чувствуя скорое завершение пути.

Совсем не бесшумно он поднялся наверх. В небольшом камине тлели поленья. Над ним на полке стояла неряшливого вида скульптура горгульи. Еще один плевок в сторону профессионализма владельца помещения. В комнатке было душно и жарко, а все окна наглухо закрыты. На слишком просторной крепкой кровати лежал, укутавшись в теплые шерстяные одеяла, человек. На небольшом столике рядом ровно горела толстая свеча, оплывшая, будто десятком водопадов, затвердевшим воском. На полу и нескольких полках валялись в полном беспорядке книги вперемешку с тем, что даже мусором назвать было бы трудно. С низко нависших потолочных балок свисало несколько вязанок чеснока и трав. Отдельным штрихом в обстановку вписывались пузатые бутылки из-под дешевого вина. Пустые.

Зрячие искры в глазницах нежданного гостя вспыхнули ярче.

Он остановился совсем рядом с редко всхрапывающим телом и просто смотрел.

Не считая периодически вздымающейся от вздоха груди, спящий человек выглядел почти как мертвый. На его лице не отражалось ровным счетом ничего. Глаза закрыты веками. А чувств не слышно вовсе. Только отголоски живой воли…

Воли, болезненно и насильственно давшей жизнь мертвому телу. Стяжающей его намерения и мысли. Глухо зовущей через любые преграды. Без конца довлеющей стремлением подчинить. Волей, что порождала единственное чувство – ненависть. Тяжелую и абсолютную ненависть.

К одинокому и уютному звуку потрескивающих поленьев добавился короткий стук от упавшей на пол лопаты. Холодные руки потянулись к шее спящего человека. Но вздрогнув, замерли.

Бесплотная идея витала в воздухе.

Наклонившийся было над кроватью мертвец распрямился. И вновь. Тихий лязг потревоженной цепи заставил сознание встрепенуться. Вот оно.

Средство, несущее жестокость не ради выживания. А ради куда более мрачной идеи.

Животные не смогли бы придумать подобное. Это сделал человек. Взращенный с подобными себе и обративший свой ум против себе подобных. И сейчас круг завершался.

Будто вдохновленный свыше мертвец на удивление ловко стянул цепь. От короткого усилия ошейник не выдержал и лопнул. Руки перехватили широкий ржавый отрезок.

От звона металла лежащий на кровати проснулся и, приподнявшись, непонимающе взглянул на мир. В этот миг нога незваного гостя с силой уперлась в грудь человеку.

Тяжелые холодные звенья ударили по кадыку, оплетая шею. Изящный виток, и костлявые ладони накрест зажали в себе жизнь человека, еще не успевшего ощутить страх. Из прорезей железной грубой маски, ярко пылая, прямо на молодого некроманта смотрели огни иного мира. Далеко не те, что тот мечтал увидеть и познать.

В широко раскрытых глазах жертвы отразилось все. Будто четко выписанные буквы на бумажном листе.

Ужас. Ищущая спасения рука задела стол. Свеча стремительно полетела на пол, где и потухла.

Болезненная беспомощность. Пальцы побелели, а сухожилия вздулись, силясь хоть немного ослабить цепь на шее.

Отупелая ярость… Ноги бились под плотным покровом одеял в безумном и безнадежном танце.

Покорность смерти. Глаза сначала закатились вверх, а потом медленно закрылись.