Сияние

– Соски, клитор, вход во влагалище, позвоночник, кошачье место на спине. Остальное не знаю. Никто не искал.

– Волшебно…

Слава медленно расстегнул её блузку, открывая выглядывающие из лифчика бледно-коричневые ареолы сосков.

Он провел по одному из них пальцем и Маша дернулась.

Он почти ахнул в ответ, взглянув расширившимися и ещё больше потемневшими глазами.

– Это почти центр удовольствия, – раскрасневшиеся губы Маши от желания и страсти едва шевелились.

Он начал лизать. Сначала один, потом второй сосок, потом два одновременно. Покусывая, посасывая и всё сильнее прижимаясь к девушке. Маша тихо стонала, ахала и извивалась, хватая его за плечи и то упираясь в грудь, то притягивая его еще ближе.

И боясь напугать её и не в силах больше терпеть, он расстегнул себе джинсы и высвободил член. Маша посмотрела вниз. От ласк, от сильного тягучего возбуждения между ног и в пояснице, ей казалось, что в мире пропал цвет, да и сам мир пропал. Ей захотелось дикости и почти животного поглощения. Она прикоснулась кончиками пальцев к головке члена и горячая и нежная плоть, как никогда раньше, вызвала в ней желание доставить удовольствие в ответ.

– Ложись, – попросила она.

Она не помнила как раздевала его и себя, не помнила как он придерживал её и почти не помогал, а только наслаждался её обнажением и ласками. Она помнила только как встала между его ног на колени и, глядя в глаза, скользким языком обвела несколько раз головку члена по кругу.

Он тут же приподнялся, схватил её в объятия и, перевернув на спину, лег сверху. Маша не успела вдохнуть как Слава провел несколько раз членом по входу во влагалище и втолкнул его внутрь.

Их тела извивались на полу и стонали от желания, от новой волны неожиданного судорожного наслаждения, от того, что они провалились в другую, разверзшуюся для них реальность. Маша доверилась ему как воздуху, который вопреки законам физики может удержать шагнувшего в пропасть. Она взвивалась и опускалась, не в силах открыть глаза, цепляясь за его пальцы и руки и срываясь в мелкую дрожь. Он смотрел на неё голодным диким взглядом, на её переливающуюся в тусклом свете ламп глянцевую кожу, на сводящие с ума чувствительные соски и тонкие руки. Подхватывая её и стараясь удержать, он прижимал вздрагивающее потное тело, хватая губами скользящие мимо щеки, скулы и пряди волос. Они целовались неистово, возможно, думая, что никогда больше судьба не позволит им целоваться, постанывая и скуля в какие-то моменты как звери. Стараясь помнить в дурмане, что хотят доставить удовольствие другому, они тут же забывали об этом и забирали всё себе.

Он лежал на полу, раскинувшись как морская звезда, и смотрел в потолок взглядом человека смотрящего в бездонное звездное небо. Маша лежала сверху, на его груди, с запрокинутым вверх вихрем влажных волос и плакала. Не слезами и не глазами. Она плакала каким-то новым, только что родившимся куском души, который некому было, кроме него, показать, и некому было о нем рассказать.

– Маша, – позвал он.

– Да?

– Ведь мы не делали ничего особенного?

– Не делали…

– Тогда как?

Она мотнула головой, пытаясь удержать снова нахлынувшие слезы.

– Тихо, только не плакать, нам еще шесть дней впереди, – Слава быстро и сильно прижал её к груди.

Он собирался в это путешествие скрупулёзно и очень долго, дотошно продумывая маршрут, слушая блогеров, советуясь с друзьями. Со стороны эти сборы могли показаться занудными и даже мучительными. Ведь это всего лишь Север. Не Арктика, не Марианская впадина и не космос. Но ему нравилось, он даже гордился. Когда девушка, с которой он прожил несколько лет, сказала, что хочет на Сейшелы и задолбалась она уже слышать про северное сияние, он напился, скрутил палку для селфи в спираль и, оставив её на кофейном столике, молча ушел.

После этого сборы превратились в методично, шаг за шагом проходимую дистанцию, которая становилась всё тоскливее и тоскливее. В какие-то моменты он замирал и, глядя в одну точку, пытался вспомнить все аргументы говорящие за исполнение мечты. Последний раз он завис в строительном магазине над лопатой, глядя на нее и представляя, что можно доехать до самой кромки Баренцева моря, зажечь там костер, сидеть в кресле и смотреть на волны, замерзнуть и греться у костра, стоять с раскинутыми руками на краю мира и представлять, что ты – птица. Среди всех мыслей он не мог пристроить лопату, но точно знал, что лопата нужна, поэтому перестал думать и просто пошел к кассе.