Врачи и пациенты. Психотерапевтический роман

Весь день пятницы Нина занималась домашним хозяйством, делала некоторые закупки впрок.

Вечером, незадолго до прихода домашних, Нина вышла из дома. Подготовилась как могла. Надела неприметные брюки, кроссовки, свитер и плотную облегающую спортивную куртку с капюшоном. Сверху напялила старую куртку старшего сына, эдакий бесформенный полупуховик, тоже с капюшоном. В руке был плотный пакет с молотком и другими аксессуарами для общения с Ольгой.

Выйдя из метро, нацепила свои старые очки с небольшими диоптриями. Они ей были не нужны уже несколько лет, сейчас пригодились.

Пока шла к дому Ольги размышляла о том, что вот этот год, наверное, самый трудный. Кто-то ей сказал, что год, в котором есть три девятки, будет для кого-то очень счастливым, а для кого-то совсем несчастным, если девятки перевернуть в шестерки. Люди очень резко поделятся на удачливых и неудачников. Сыновья тоже рассуждали, что вот, мол, всех ждет проблема двухтысячного года, типа, все компьютеры могут сломаться. Она ничего в этом не понимала, но ей хотелось, чтобы этот опасный 1999 год поскорее закончился. А он ведь только начался, февраль-месяц стоял на дворе. И то сказать, с нового года у нее голова стала болеть постоянно, вот он несчастливый именно для нее год…

На площадке подъезда было светло, в каморке сидела привратница. Дом вообще был улучшенный, Ольга и здесь устроилась удачно. Быстро прошла к лифту, поднялась на 11 этаж, никого не встретив.

– Ну, ты и тютеха! – Ольга с удовольствием ужалила Нину. И, кстати, была, по сути, права. Вид был какой-то неженский, средний пол, короче. Собственно, Нина этого и добивалась.

Сняла обувь и пуховик, вместе прошли на кухню.

– Будешь чай? – спросила Ольга.

– Давай.

Ольга стала набирать чайник, отвернулась к плите. Нина успела метнуться в прихожую за пакетом. Как только Ольга стала поворачиваться, Нина сделала шаг ей за спину, дважды крепко стукнула молотком в затылок. Та сникла, привалилась к плите плечом. Нина прошла в гостиную, открыла дверь лоджии. Хорошо, застекленная. Толкнула створку рамы. Открылся вид стылой, полузаснеженной неровности земли с пятнами промерзшей земли, прореженной минувшими холодами травы. Вид выходил на сторону, противоположную выходу из подъезда. И это тоже было хорошо. Плохо было то, что у Нины было лишь пять-семь минут до приезда полиции. Те сразу перекроют подъезд, пойдут по этажам. Во всяком случае, должны так сделать.

Вернулась на кухню, Ольга тихо стонала, из полуоткрытого рта тонкой струйкой стекала слюна. Крови не было. Нина предусмотрительно обернула головку молотка скотчем. Удар был, но кожа не поцарапалась. Нина надела перчатки, подхватила Ольгу подмышки, потянула через гостиную на лоджию. Было тяжело, но не тяжелее, чем таскать и перекладывать, переворачивать пациентов в отделении. Приткнула ее к перилам, пропихнув голову, грудь и руки через них. Что-то глухо треснуло внутри Ольгиной груди. Нина вздрогнула, а потом улыбнулась. Что ж, придется тебе потратиться на реэндопротезирование, дорогуша, импланты нынче в цене! Настроение улучшилось. Если могу шутить, значит еще не совсем сумасшедшая!

Нина вернулась в квартиру, прошла кухню, гостиную, внимательно все осмотрела. Вымыла, вытерла, убрала свою чашку. Молоток уложила в пакет. Перчатки снимать было рано. Пригладила след волочения на ковре, подошла к входной двери, проверила площадку этажа. Все тихо. Вышла на балкон. Высоко, полет будет долгим. Ну, давай, сучка, пора! С этими словами присела, обхватила узкие Ольгины бедра и подняла вверх. Тело скользнуло вниз.

Чуть было, повинуясь рефлексу хозяйки, не закрыла дверь лоджии. Ну и потеха, вот был бы прокол!

Все, время пошло, шутить было уже некогда! Нина прошла в прихожую, надела кроссовки и пуховик. Снова заглянула в глазок, открыла дверь. Прижала ее с легким щелчком, пробежала к запасному выходу, спустилась на два этажа, вызвала лифт. Так, полминуты прошло. Лифт ехал долго. Полторы минуты долой. Вниз спускалась минуту, Сдерживая себя, прошла к выходной двери, нащупала заранее примеченную кнопку выхода.

Тетка в каморке никак на нее не отреагировала. Нина вышла на ступеньки, те были скользкими, едва не поехала по льду. Из-за угла дома показалась кучка людей, они размахивали руками, тыча вверх, вообще дом был двенадцатиэтажный.

Нина уже в очках зашагала не вдоль тротуарной дорожки, а через примеченную спортплощадку, наискосок двора.

– Эй, послышался крик, – Постой!

Это ей, Нина продолжала быстро, но спокойно идти к следующему дому. -Эй! повторился крик, погоди!

Нина зашла за бортик ледовой площадки и рванула в темноту. Между ними было около 80 метров, это секунд 12—15, значит, времени мало. Подбежала к мусорным бакам, рванула с себя пуховик, свернула и выверенными движениями запихала его в большой пакет, на дне которого лежали молоток и перчатки. Развернулась и пошла в обратную сторону. И едва не столкнулась с двумя крупными, одышливыми мужиками.

– Тут мужчина не пробегал, в очках?

– Да, только что, чуть меня не сбил, дурак такой. Туда побежал. Нина неопределенно махнула в сторону дальнего квартала новостроек.

Двое увальней ринулись в темноту.

Нина пошла в сторону Ольгиного дома. Из-за угла появился милицейский уазик с мигалкой. Нина шла ему навстречу, насколько возможно неторопливо и даже расслаблено. Уазик притормозил у нужного подъезда, из него вышли трое в форме, вошли в дом. Нина не собиралась наблюдать за происходящим. Быстро дошла до метро, ехала, как ей показалась долго. Вышла, когда было уже почти девять часов. Поздновато для магазинов. Но уже ничего не поделаешь, придется импровизировать по ситуации.

Дома волновались, ведь Нина ушла, ничего не сказав.

– Да, признаюсь, виновата, стала рассеянной, только в магазине поняла, что убежала молча, торопилась. Пакет с молотком, перчатками и курткой поставила в свой шкаф. Туда никто никогда не заглядывал.

Наутро субботы, пока все нежились в постели, Нина собралась и поехала к матери. Пакет взяла с собой. К ее удаче про Ольгу еще не сообщили, муж сопел в постели, когда Нина уже была на улице. К маме ездить Нина не любила, у той дома всегда был беспорядок, иногда мать встречала дочь навеселе. Но дело надо было закончить. В этом районе города царило некое запустение, как это бывает в старых, слишком обжитых, но забытых микрорайонах. Пятиэтажки жались друг к другу как голуби в мороз, машины стояли, где попало, у подъездов кое-где попадался бытовой мусор, иногда могла пробежать бродячая собака.

Поднялась на второй этаж, позвонила. Мать открыла не сразу. В темном коридоре стоял запах немытой посуды, чесночной колбасы, дешевых сигарет. Светлана Петровна не была опустившейся пьянчужкой, могла и прибраться, и приготовить нечто вкусное, и даже поддержать разговор с образованными людьми. Но только до первого бокала. Потом все сьезжало куда-то вбок, в кювет, мама становилась неуправляемой.

Нина сняла куртку, поставила рядом с собой пакет.

– Мам, сделай чай, что ли, или кофе, Нина решила выказать маме дочернее отношение, как бы попросить позаботиться о ней.

– Да, дочка, сейчас, мать засуетилась с чайником в руках.

– Только мне с молоком, если можно.

– Ой, а его и нет у меня. Ну, да ладно, сбегаю в продмаг за углом, обернусь в фюнф минутен. Из Светланы иногда выскакивали немецкие слова, ее отец, дед Нины, воевал, любил иногда щегольнуть такими словечками, знай, дескать, нас ветеранов!

Пока мама была в магазине, Нина повесила пуховик в глубину шкафа в прихожей. Надела перчатки, вынула молоток, вошла с ним в спальню. Там, раскинувшись, лежал и храпел Мишаня, последний мамин сожитель. Это был здоровенный мужик лет под шестьдесят, неопрятный, вечно поддатый, но не злой. Нина положила молоток рукояткой в его ладонь, сжала пальцами. От Мишани исходил томительно-тошнотворный запах перегара и чеснока.

Нина прошла в ванную, встала на табуретку, балансируя на кривых неодинаковой длины ножках. Положила молоток на полку антресоли так, чтобы его не было видно, но легко было нащупать. Еще утром, разматывая скотч с его бойка, заметила пару прилипших волосков. Вот удача, подумала Нина. Вырезала этот кусочек скотча, сложила, положила в кошелек. Теперь молоток лежал с двумя незаметными волосками на своем бойке.

Когда пришла мама с бутылкой молока, Нина рассказала ей в доступных выражениях о своей беде, о предстоящей операции. Мама охала, качала головой, даже коротко всплакнула. Нина решила чем-то отвлечь себя и маму. И стала пересказывать, что услышала от БМВ тем самым замечательным, но таким коротким вечером. Например, про город Прагу с его таинственными улочками и легендами; единственными в мире староместскими часами, которым нет подобных в мире, и за которые был ослеплен их создатель; с его уютными кафе и причудливыми мостами; о глиняном великане Големе, который спит уже шестьсот лет, но ждет своего часа, чтобы проснуться и разнести город вдребезги и пополам… Светлана Петровна покачивала головой, улыбалась и вздыхала, что вот не привелось ей в жизни поглядеть иные страны, а как бы хотелось!

Нина догадывалась, что примерно в это самое время Юра мог получить известие о гибели Ольги. Маме ничего говорить не надо, это очевидно. К племяннице она относилась хорошо, они обе были активными в жизни, старались брать у нее как можно больше, только каждая свое.

Нина заторопилась домой, сказала, что как ляжет в клинику сразу даст знать, что и как.

Мама провожала ее с непривычной грустью в глазах, как-то смиренно и даже обреченно. Нина встряхнулась от накативших грустных мыслей, собралась. Ведь она все сделала правильно, не так ли?

– Нет, не так – какой-то внутренний голос ответил, ей как будто откуда – то сбоку. Нина даже обернулась. Никого. Нина поняла, что переутомление нарастает; болезнь, необходимость защитить семью, внутренний разлад и охлаждение к мужу спаялись в тяжелый нервный ком, застрявший где-то в глубине шеи. Надо бы поплакать о себе, несчастной, но на это нет времени. Пора домой.

Дома был только младший сын, играл в телевизоре на новой игровой приставке. Причем, игра была по его спортивному профилю. Он так стремился к достижениям в своем спорте, что не тратил время на всякую ерунду, например, девочек и разные компании, только тренировки.

– А где все? – спросила Нина, предполагая ответ.

Сын ответил не сразу.

– Что-то случилось с тетей Олей, папа с Леней уехали туда, на квартиру. А потом, возможно, в милицию.

Нина внутренне напряглась, хотя и была ко всему этому готова. Стала набирать телефон мужа, но тот сбрасывал звонок.

– Ладно, подумала она. Пусть все идет, как идет, а мне пора собирать вещи.

Муж и старший сын вернулись вечером, уставшие, муж был заметно нетрезв, сын его слегка поддерживал под руку. Разделся, прошел на кухню. Налил себе водки, выпил, не закусывая, добавил.

– Оленьку убили, выбросили из окна, – надтреснутым голосом выдавил он. Что же это такое?

Нина с усилием подошла, погладила по голове, сделала вид, что готова заплакать. Но не получалось, поэтому отвернулась и ушла в ванную. Значит, ее игра в самоубийство не сыграла, жаль. Интересно, что пошло не так, почему же оставленная ею картинка не сработала как надо? Очевидно, погоня за неизвестным в пуховике и очках вывела ментов на след.

В воскресенье с утра Юра с больной головой уехал на вокзал встречать родителей Ольги, своих дядю и тетю.

Нина не поехала. Ей собираться надо, в понедельник ложиться на операцию.