В 40 часов пополуночи

Мишаня не тренировался толком вот уже лет двадцать. Одно время после освобождения он еще надеялся на будущее в спорте, бегал, немного гонял вес, качался, плавал в пригородных прудах и вообще чувствовал себя отлично. Для спаррингов ходил в знакомый зал, боролся с молодыми парнями, иногда побеждал, иногда нет. Свои тогда 95 кг берег, старался придерживаться диеты какой-никакой. Впечатляющие внешние данные, размеры необходимых частей тела и легкий нрав позволил ему освоить непростую профессию альфонса. Его трудная молодость и флер испытаний, пройденных в исправительном учреждении, находили живой отклик в сердцах зрелых, одиноких и не очень, но всегда истосковавшихся по сильному мужскому телу городских дам.

Его кормили, одевали, развлекали, обучали самые разные женщины из самых разных сословий. Жена директора банка и преподавательница музыки, стареющая актриса и моложавая фитнес-тренер – все они жалели несбывшуюся звезду спорта, и от этого старались еще больше привязать к себе. Иногда женщины удивляли его своими фантазиями. Они позволяли делать с ними разные вещи, которые нельзя было пробовать с мужем, могли возникнуть подозрения. Иногда приводили своих подруг, чтобы проделывать все в дружной компании, расширяя опыт и знания интимной жизни в групповом формате. От него не требовали чего-то еще, кроме простого и безотказного животноводства. За это его и любили. Ведь чем больше заботы проявляет женщина, тем больше влюбляется в предмет своей заботы.

Годы шли, Мишаня валял дурака, от сытой и беспечной жизни толстел, добрел, терял мотивацию хоть к какому-то движению жизни. Он еще мог использовать свои связи у нужных женщин, чтобы получить хоть какое-то подобие работы, но не видел никакого в этом смысла. К сожалению, в нашей жизни однажды все хорошее заканчивается и начинается все плохое. И потом уже это плохое не заканчивается никогда. Все как-то сдулось, перспектива ушла, стали заедать долги и неустроенность. Мишаня стал терять кондиции, мужскую силу, стать и выносливость, стала падать его популярность у дам. Денег становилось меньше, а лет все больше. Вот и его конечная остановка – Светлана Петровна, Светка, и та позволила себе неуважение. Мишаня поэтому и решил ехать в деревню, очень было надо очиститься, освежиться, продумать все не спеша и найти в своей несуразной жизни хоть какой-то смысл. Сейчас ему было тяжело, прошел скорым шагом метров сто – и вот уже одышка, пот, сердцебиение.

– Надо завязывать с выпивкой, начинать пробежки, для начала легкий тренинг, что ли, – Мишаня стоял за дверью, пока к разбитому окну подбежали все трое молодыхментов. Двое высунулись на улицу, глядели в разные стороны. Третий стоял ближе к Мишане, возился с рацией.

– Не блокировали дверь, не проверили кабинки, эх, молодежь, -пренебрежительно подумал Мишаня. Пора!

Классическая, или греко-римская борьба отличается от множества других единоборств не только отсутствием ударов, подсечек и подножек. Но и тем, что развитие взрывной силы сочетается с особой техникой захватов и бросков. И главное отличие – отсутствие как таковых болевых приемов. В джиу-джитсу, самбо, дзю-до и других видах контактных спорта причинение боли – основной инструмент для создания контроля и фиксации\сдачи противника. Борец классического стиля должен захватом, или броском положить противника строго на лопатки, работа тонкая, а сила нужна огромная, ведь практически всегда противника надо поднять над землей. Нельзя ничего ломать, выдавливать, выкручивать и душить. Поэтому борцы этого стиля люди добрые и снисходительные в душе, стремящиеся к истинной красоте и гармонии, а не к разрушительному насилию.

Вот так, по-доброму, без лишней боли и шума Мишаня перевернул ближнего мента вниз головой, вытряс одним движением из него пистолет и дубинку, вдавил в стену некрепким стриженым затылком. Двух других аккуратно направил вперед головами на тротуар. Вышел из туалета и побежал назад, через зал ожидания. Услышал чей-то визг, по дороге снова приложил двух охранников друг о друга. На платформе было пусто. Поезд, видимо, недавно отошел, а жаль. Мишаня взбежал на переходный мост, достиг сетчатой ограды у последней платформы, перекинул свое уже изрядно уставшее тело и рухнул с трехметровой высоты на землю.

Не поднимаясь в полный рост, он увидел, как на площадку перед платформами выехал уазик, а потом и микроавтобус. Оттуда посыпались человек десять-двенадцать, некоторые с автоматами.

– Ага, шоу начинается,– Мишаня сразу весь подобрался и наконец, стал входить в то ресурсное состояние, которое было так знакомо и близко ему по схваткам на ковре. До этого была просто разминка, разогрев с пробежкой, имитацией движений, постановкой дыхалки. Лег на спину и бросил взгляд в небо, возможно, в последний раз.

За эти минуты он вроде бы стал взрослее, серьезнее, осознал конечность своего,в сущности, бессмысленного существования. За двенадцать лет отсидки ему пришлось побывать в трех разных лагерях, повидал он немало разборок, расправ, жестких шмонов и следующих за ними неизбежных наказаний. Психология ментов, оперов, надзирателей, лагерного начальства была ему понятна на интуитивном уровне. А как действует СОБР он не знал, но догадывался. Выжить ему не дадут, никому он не нужен, никто за него впрягаться не будет. Он теперь живая мишень. Усмехнулся: «Мишаня – мишень». Все, пора. Он, пригибаясь, побежал в сторону промзоны, начинавшейся метрах в ста от железки. Между бетонными складскими блоками были небольшие препятствия в виде куч мусора, свалок битых кирпичей и прочих б\у стройматериалов.

Внезапно сзади послышались глухие щелчки, от стены отлетели бетонные крошки.

– Так, становится все интереснее, – Мишаня присел за кучей кирпича, расстегнул пуховик. За поясом брюк торчали рукоятки молотка и ментовской дубинки.

– Откуда у меня молоток? – недоумевал Мишаня, во дела! Видать, со Светкиной квартиры, она меня им тычила. С него все и началось. Ладно, пригодится. В кармане пуховика нащупал ствол, обычный восьмизарядный ПМ, со стертой рукояткой, царапинами на стволе и запахом дешевой смазки. Переставил предохранитель, сунул ствол назад в карман. Снова послышались щелчки, с низкой крыши то ли склада, то ли гаража брызнули кусочки кирпича.

– Это 5.45мм, спецовый, или вроде того, значит, меня оценили, – Мишаня вдохнул-выдохнул и рванул наискосок, через небольшую площадку к низкому бетонному забору. Хлопки стали чаще, стреляли метров со ста – ста пятидесяти. Запрыгнул на кучу деревянных ящиков и поддонов, перебросил ноги повыше, зацепился за край забора. Но оказался слишком тяжел, повис, и тут же очередь прошила кромку забора. Пришлось отпустить руки и упасть ничком за кучу деревянного хлама.

Внезапно сзади послышались глухие щелчки, от стены отлетели бетонные крошки.

– Так, становится все интереснее, – Мишаня присел за кучей кирпича, расстегнул пуховик. За поясом брюк торчали рукоятки молотка и ментовской дубинки.

– Откуда у меня молоток? – недоумевал Мишаня, во дела! Видать, со Светкиной квартиры,

Он пошевелился лежа на обломках кирпичей и досок.

– Это не защита, сейчас просекут кинжальными очередями меня вместе с деревяшками, словлю кучу свинцовых маслин, хоть я их не и люблю. Мишаня вдруг вспомнил, как на вечеринках женщины угощали его коктейлями с мартини и одинокой зеленой маслинкой в необычно широком, на тонкой ножкой бокале. Первый бокал он взял, не рассчитав силу, и сломал его в своей лапище. Дамы были в восторге, повалили его на спину и, хохоча, стали вливать в него каждая свой коктейль, потом окончательно разойдясь, принялись за все его части тела, соревнуясь в шуточной борьбе за право первого, самого горячего соития.

– Вот бы они меня видели сейчас, визжали бы от восторга, – Мишаня знал, что подружки его были избалованы, жестоки, извращены, выискивали любые возможности для получения запретных удовольствий.

– Поспорили бы, сколько продержусь, и сколько дырок во мне будет к завершению этого шоу. Он уже выцеливал движущиеся силуэты, старался при этом восстановить дыхание и подготовиться к следующей, очевидно, последней попытке уйти. Мишаня выстрелил четыре раза, но не для того, чтобы попасть, это было невозможно на таком расстоянии, надо было прижать их секунды на две-три. Поднялся, прыгнул на стопку поддонов, взмахнул руками, цепанул край забора и сразу же подтянулся вверх, закинув туда же ногу колено правой ноги. Раздался треск автоматных очередей, полетели деревянные щепки и бетонная крошка от забора. Но Мишаня уже перевалил свое большое тело на другую сторону, упал на корточки, кувырком скатился с небольшого откоса.

– Вот подстава, – перед ним была череда частных гаражей, тянувшаяся метров на двести вплоть до первых многоэтажек этой убогой окраины стылого и равнодушного ко всему города. Менты, конечно, уже перекрыли выезд с территории, сейчас начнут прочесывать, – Мишаня думал ясно, как всегда в схватках. Тренер иногда даже ругал его за излишнее спокойствие, за уравновешенность, которая могла мешать в самые критические моменты. Это только говорят, что ясная голова – это всегда хорошо. Иногда ярость, безумие риска и отчаянное усилие только и могли перевесить в борьбе. К примеру, так боролись многие ребята с Востока. Мишаня удивлялся, почему они такие злые, отчаянные, яростные до конца, даже если безысходно проигрывали. Сил своих не жалели, не рассчитывали. С ним, как и со всеми русскими спортсменами, бились отчаянно, а проигрывая, могли сорваться и полезть в драку, самим себе навредив в результате.

Зла на них он не держал, как, впрочем, и на всех людей, встречавшихся в его сумбурной жизни. Кроме судейских и ментов. Тогда, больше тридцати лет назад, ему дали огромный срок ни за что, исковеркали ему жизнь, скомкали и выбросили в мусор надежды и планы. Ни милиция, ни следователи, ни прокурор, ни адвокат, ни судьи ничего не хотели понять, ни во что не вникнуть. А про тюремных, про конвоиров и тамошнее начальство и говорить нечего.