Фронт Бездны. Том 1. Прорыв

– Он их… кормит, – выдохнула она. – Всё, что попадает под колёса, тянется обратно.

– Это техника или уже… – начал Хиро.

– И то, и другое, – отрезала Элья.

На лобовом стекле мусоровоза что-то булькнуло. С внутренней стороны к стеклу прижалось лицо. Вернее, то, что когда-то было лицом водителя: половина черепа, раздавленная, но сохранившая глаз, который теперь смотрел наружу мутным, стеклянным взором. К этому лицу как-то прирос кусок чужого тела – челюсть, не попадающая по размеру, с лишними зубами. Всё это месиво ткнулось в стекло, оставив на нём размазанный кровавый след, и исчезло назад, в кипящую чёртову мясную кашу.

– Корран, – сказала она, чувствуя, как по спине стекает пот, холодный, как лёд. – Эту хуйню нельзя подпускать ни к базе, ни к людям. Если она где-нибудь перевернётся…

– Вижу по твоей картинке, – перебил он. Видимо, тактик-канал уже подтянул её трансляцию. – Есть возможность поставить ему подножку до ближайшей развилки?

Элья просчитала расстояние. Мусоровоз был ещё далеко от их сектора, но шёл по главной артерии, и если так продолжится, рано или поздно выйдет на площадь у их промкорпуса.

– С такого расстояния я пробью ему только стёкла, – сказала она. – Двигатель – хрен знает где в этой мясорубке. Но если кто-то с РПГ подберётся ближе…

Внутри кузова тем временем происходило что-то новое. Органическая масса начала подниматься, вспухать, как тесто, вылезающее из формы. Мёртвые руки, лишний раз дёрнувшись, вцепились в края борта, и на их месте показалось новое – что-то, большее. Похожее на язык, сделанный из переплетённых кишок и мышц, пробитых металлическими обломками. Этот «язык» на мгновение выбросился наружу, провёл по воздуху, собирая капли дождя и крови, и втянулся обратно.

– Оно растёт, – хрипло сказала Элья. – Прямо на ходу.

Гул под городом словно отозвался на её слова, стал глубже, тяжелее. Мусоровоз, качаясь, продолжал идти по проспекту, как идиотский, чудовищный корабль по реке, которая была теперь не асфальтом, а человеческим мясом и страхом.

Двор базы дышал дымом и гарью, воздух был густой, как суп из пыли и копоти. Рэн шёл полуприжавшись к стене, винтовка на ремне, в руках – пистолет, так надёжнее в тесноте. Турель у северных ворот уже молчала, ствол у неё был расплавлен и капал чёрной, застывающей каплей металла на бетон. Где-то справа орал Хиро, дальше трещали одиночные – кто-то додавливал одержимых. Чужой гул гудел под всем этим, как бас у сломанного динамика, от него подрагивали пальцы.

– Костыль! – оклик сорвался слева, из-под навеса старого ангара. Голос знакомый, до ломоты в зубах. – Костыль, мать твою, сюда!

Рэн дёрнулся, разворачиваясь на звук. В проёме между контейнерами стоял человек в броне, с автоматом наперевес. Шлем сбит назад на затылок, лицо в пыли и крови. Но даже сквозь грязь он узнал его мгновенно.

– Серый… – губы сами сложили имя, дыхание на секунду споткнулось. – Ты какого хуя ещё живой?

Серый – его напарник ещё с прошлой ротации, тот, с кем они когда-то на спор считали, у кого шрамов больше. Они вместе вывозили из-под обвала целый взвод, вместе нажирались в увольнении, вместе… Рэн невольно шагнул ближе. И только потом заметил глаза.

Что-то в них было не так. Не сразу поймёшь – не цвет, не форма. Глубина. В серых зрачках, немного отличающихся даже по оттенку, словно отражалось ещё одно, более тёмное дно. И когда Серый улыбнулся, эта улыбка вышла кривой, слишком широкой, как у человека, которому кожу натянули обратно не по схеме.

– Живой, брат, живой, – сказал он. – Я же тебя… предупреждал.

Голос ударил по ушам странно. Как будто два человека говорили одновременно одну и ту же фразу: один нормальный, хрипловатый, знакомый, а второй – более низкий, тянущийся, с металлическим привкусом. Слова легли друг на друга, чуть разъехавшись по времени, и от этого кожу по спине свело.

– Ты… слышишь себя? – Рэн рефлекторно поднял пистолет, но пока не целился в голову, держал на уровне груди. – Чего с голосом, Серый?

– Со мной всё… прекрасно, – ответил тот. На «прекрасно» нижний голос протянулся, как струна, а верхний дернулся, будто его пытались перекричать. – Мы теперь… сильнее. Ты тоже… будешь.

Он сделал шаг вперёд, и Рэн увидел остальное. Под разодранной бронёй на шее и под подбородком ползли тёмные жилы, как чернила под кожей. В уголке рта что-то мелко дрогнуло, точно там шевелился отдельный кусок. На руке, что держала автомат, начали прорастать тонкие, как скобы, металлические отростки – прямо из суставов пальцев, блестящие, мокрые.

– Назад, Серый, – голос Костыля прозвучал спокойно, но пальцы на рукояти едва не свело судорогой. – Отойди к стене, ствол вниз. Давай по уставу, а?

– Ты всё… по бумагам, – усмехнулся тот. Улыбка стала шире, в ней появилось что-то звериное. – Всегда был… правильный. Скучал по тебе, Костыль.

Он прыгнул.

Рывок был слишком быстрым для человека, даже для тренированного. На несколько мгновений движения разложились на рваные, ломаные кадры: Серый бросается вперёд, автомат резко смещается из низкого в положение у груди, дуло поднимается – не к врагу, а прямо в лицо Рэна. Тёмные жилы по шее вспухают, глаза чернеют изнутри, будто в них плеснули тушью.

Рэн не думал. Тело само среагировало, как в сотнях тренировок. Он шагнул внутрь траектории, ткнув вторую руку под цевьё, отвёл ствол в сторону. Пальцы Серого, порезанные, с металлическими занозами, сжались на спуске, автомат взвизгнул очередью, прошивая стену позади. Одна пуля резанула Костылю по плите на плечо, от удара слегка повело корпус.

– Да ты ебанулся, – выдохнул Рэн, чувствуя горячее дыхание прямо в лицо.

– Я… проснулся, – ответил Серый. Два голоса наложились почти идеально, только нижний при этом смеялся. – А ты всё спишь.

На таком расстоянии он видел всё: как по скуле Серого ползёт тонкая чёрная трещина, как на белке глаза проступают крошечные, чёрные точки, как угол рта дергается, будто там кто-то дёргает ниточку. Из-под воротника брони на шею вылезла тонкая металлическая полоска и, блеснув, будто попыталась вцепиться Рэну в щёку.

«Это уже не он», – холодно сказал внутренний голос. Другой, потеплее, визгливо орал: «Подожди ещё секунду, вдруг вытащат, вдруг…»

– Серый, – успел сказать Рэн. – Прости меня.

– Не… смей, – тот дёрнулся, и на «смей» один голос молил, другой рычал.

Рэн ударил.

Пистолет был прямо между ними, задержка – ноль. Он упёр ствол в грудь, в стык пластин, где броня уже треснула, и нажал спуск. Выстрел в упор ударил, как взрыв. Ткань вспухла, пластина хрустнула, грудная клетка Серого дернулась, словно туда засунули кулак. Второй выстрел – чуть выше, под ключицу. Третий – в горло, в тёмные ползущие жилы.

Серый захрипел. В этот раз хрип получился двухъярусным – один голос захлёбывался кровью, второй, более низкий, фыркнул чем-то похожим на смех и начал затихать. По шее брызнула тёмная кровь вперемешку с густой, чёрной, как мазут, жидкостью. Металлическая полоска, что тянулась к Рэну, дернулась, попыталась вонзиться в воздух, а потом повисла, как обрезанный провод.

Тело ещё держалось на ногах, инерция тянула вперёд. Рэн, матерясь, оттолкнул его одним плечом, вдавил обратно к контейнеру. Глаза Серого на мгновение прояснились – или ему так показалось. На этом мгновении он и поймал последний, уже почти человеческий шёпот:

– Спасибо… брат…

Потом зрачки разъехались, взгляд стекленел. Чёрная дрянь в уголках рта дернулась в последний раз и застыла. Руки обмякли, автомат со звоном выпал на пол.

Рэн ещё секунду стоял, упершись лбом в холодный металл контейнера, пистолет всё ещё вжимая в мёртвую грудь. Мир вокруг сузился до запаха крови, пороха и дешёвого табака – Серый всегда вонял им, даже когда бросить обещал.

– Ненавижу эту войну, – тихо сказал Костыль, отлипая наконец. – Она даже умереть по-людски не даёт.

Где-то за спиной снова загрохотали выстрелы, кто-то заорал: «Костыль, блядь, ты там живой?!» Он сглотнул, вытер тыльной стороной ладони кровь со щеки, не разбирая, чья, и поднял пистолет.

– Живой, – рыкнул в эфир. – Пока ещё живой.

Связь в ухе треснула так резко, что казалось – кто-то ногтем провёл по голому нерву. Рэн дёрнулся, чуть не вскидывая пистолет снова, но вовремя понял: это не очередной голос из мрака, это старая, добрая, ебаная рация.

«…—тыль… Костыль, приём… шшш… любой действующий позывной с базы „Южный гребень“, ответьте штабу…»

Голос пробивался сквозь помехи, как тонущий через битое стекло. Рэн сглотнул, отлип от холодного контейнера, ударил по гарнитуре пальцем.

– „Костыль“ на связи, – прохрипел он. Горло саднило, будто им пробовали шлифовать бетон. – База „Южный гребень“, штурмовая группа.

На общем канале зашипело, дернулось, сменилось более уверенным, жёстким тембром.

«Говорит штаб сектора Ксайры. Лейтенант Вальд, оперативный дежурный, – проговорил голос, слишком вылизанный, чтобы быть с передовой. В помехах слова ломались, но всё ещё держались. – Подтвердите боеспособные единицы. Остальные… шшш… считаются потерянными».

– Боеспособных мало, но мы ещё двигаемся, – вклинился Корран, голос сухой, металлический через шлем. – Капитан Даэр. В строю штурмовая группа, инженер, медик, разведчица. Часть личного состава и техники – в неизвестном состоянии, часть… мертва.

«Это сейчас у всех, капитан, – лейтенант попытался изобразить профессиональную ровность, но в голосе уже слышался надлом. – Слушайте приказ, времени нет. Эвакуации… шшш… не будет. Космопорт…»

Шипение захлебнулось, несколько секунд в эфире стоял только чужой гул, прорвавшийся даже сюда, в цифру. Казалось, он прямо в динамике завёлся.

«…космопорт Ксайры потерян, – прорезался голос снова, теперь глуше, будто говорил из-под воды. – Орбитальные лифты – под контролем неизвестной… шшш… сущности. Любые попытки вывода людей наружу приводят к поражению. Повторяю: эвакуация невозможна. Ваша задача уточняется».

– Да вы там совсем охуели? – не выдержал Рэн, забыв выключить микрофон. – Город горит, техника с ума сошла, а вы…

– „Костыль“, рот закрой, – рявкнул Корран. – Вальд, давайте задачу.

«Задача, – будто облегчённо уцепился за слово лейтенант, – обеспечить сохранность критически важной информации и пробиться к промышленному центру сектора. Промкомплекс „Нижний гребень“. Там ещё держится оборона и сохранились резервные… шшш… вычислительные мощности. Вам необходимо вывести с базы все накопители с данными по объекту „Спираль“ и протоколам реагирования на аномалии. Любые живые носители информации – приоритетны».

Лея, всё ещё стоявшая над Мартом, вскинула голову, будто её ударили.

– А люди, которые тут, – резко спросила она, не заботясь о субординации. – Они у вас уже в мусоре?

«Инженер, – голос Вальда сорвался на раздражённый шёпот, – у нас весь город в мусоре. Если мы не сохраним данные, следующему городу будет ещё веселее. Людей спасайте по возможности. Но если выбирать между полной флешкой и полным транспортом…»

Он не успел договорить, но все и так поняли.

– Приняли, – глухо сказал Корран. Каждое слово будто давило ему на зубы. – Маршрут?

«Промцентр у вас по прямой через два сектора, – Вальд быстро заговорил, словно боялся, что связь в любой момент оборвут за горло. – Центральную артерию избегайте: там зафиксировано движение крупной заражённой техники… шшш… мусоровоз, конвои, что-то ещё. Идите через сервисные коридоры и промзону. На пути к вам… могут присоединиться другие группы, если кто-то ещё выжил. Штаб…»

Помехи на секунду заглушили всё, только вкрадчивый, низкий гул остался. Рэн почувствовал, как кожа под бронёй покрывается мурашками.

«…штаб, возможно, будет эвакуирован вглубь промышленного узла, – произнёс Вальд уже тише. – Если успеем. Если нет – связь передадим на автоматический ретранслятор. Пока что она держится на честном слове и изоленте, капитан. Так что не теряйте её зря».

– А если честное слово кончится? – хмуро спросил Хиро. – Изолента у нас тоже не бесконечна.

В ответ в эфире впервые за всё время коротко хохотнули. Смех был нервный, лишний, но живой.

«Тогда будете работать в полный аналог, доктор, – сказал лейтенант. – Голосом орать друг другу через улицу. И записывать важное на бумажку. Как наши деды. Но пока я ещё здесь, мы держим вам канал».

– Приказ я понял, – отрезал Корран. – Сбор всех носителей данных по „Спирали“ и аномалиям. Прорыв к про комплексу „Нижний гребень“. Связь по этому каналу по мере возможности.

«Подтверждаю. И, капитан… – голос в последний момент смягчился. – Это уже не локальная операция. Это фронт. Дальше каждый шаг будет через трупы. Не забывайте: главное – не быть просто ещё одним».

Линия захрипела, треск сорвался в вой, потом резко обрубился до привычного фона.

– Слышали, – медленно проговорил Рэн, опуская пистолет. – Мы, значит, не люди уже. Мы носители, блядь. Ходячие флешки.

– Ты и до этого был не подарок, – буркнула Лея, но в голосе у неё не было привычной язвительности, только усталость. Она посмотрела на Марта – тот всё ещё дышал, каждый вдох давался с усилием, на груди застыли блестящие косты металлических зачатков. – Собираем железки, парни. Раз уж нас продали за байты, надо хотя бы, чтобы это не зря.

– Хиро, оцени своих, – приказал Корран. – Кто может идти – поднимай, кто не может – оставляем с шансом, но не тащим под огонь. Элья, с крыши – все возможные маршруты к „Нижнему гребню“, особенно сервисные. Лея, список всех модулей и накопителей по „Спирали“ на базе. Костыль…

– Знаю, – перебил Рэн, чувствуя, как под пальцами до сих пор липнет чужая кровь. В голове ещё звучал двойной голос Серого. – Соберу тех, кто ещё дышит и умеет стрелять. И если штаб хочет данные – они их, блядь, получат. Но только через промышленный ад.

Школа торчала между панельных домов, как выбитый зуб – серый, обугленный по краям. Когда-то яркие рисунки на стенах теперь были забрызганы копотью и чем-то потемневшим, что лучше было не идентифицировать. Над входом висела перекошенная вывеска с облезлыми буквами, под ней тлела куча мусора, пахнущего пластиковым дымом и чужим страхом.

– Быстро, – рыкнул Корран, прикрывая дверной проём. – Берём тех, кто ходит, тащим тех, кто не ходит. Никто не геройствует, детей на первое место.

Внутри было душно, как в гробу. Воздух стоял тяжёлый, сладковато-прелый. Где-то по коридору тянуло гарью и мокрой бумагой. Лея первой пересекла вестибюль, её фонарь полоснул по стенам: детские рисунки, крошечные ладошки в краске, под ними – свежие потёки, тёмные, запекшиеся. На полу валялась мягкая игрушка с оторванной головой, в углу – женская сумка, вывернутая наизнанку.

– Какой добрый день у нас сегодня, – пробормотал Рэн, сжимая приклад. – Школа, блядь. Всегда мечтал штурмовать школу.

– Рот закрой, – отрезал Хиро. – И глаза открой. Если тут кто-то ещё живой – он уже натерпелся.

Они нашли их в спортзале. Дверь была подперта шведской стенкой, кто-то до последнего пытался сделать баррикаду. Лея ударила плечом, металл скрипнул, отъехал. В нос ударил запах детского пота, мочи и старого линолеума, к которому примешивался тонкий, нервный дух паники.

Вдоль стены, под баскетбольными щитами, сидели вповалку люди – в основном дети. Лет от пяти до двенадцати, в мятых школьных формах, в ярких толстовках, в чужих куртках. Кто-то плакал без звука, просто открывая рот, у кого-то слёзы уже кончились, остались только сухие, огромные глаза. Среди них – двое взрослых, по виду учителя: женщина с побелевшими пальцами и мужчина с перебинтованной рукой.

– Военные, – выдохнула женщина, прижимая к себе ближайшего мальчишку так, что у того побелели губы. – Наконец-то…

– Тихо. – Хиро поднял руку, не давая ей броситься вперёд. – Кто ранен – сюда, по очереди. Кто может идти – строем, без паники, держитесь за друг друга. Мы выведем вас к базе.

Слово «база» прозвучало для детей как «дом». В глазах у некоторых что-то дрогнуло, вспыхнула надежда. Несколько детей поднялись, пошатываясь. Один мальчик, лет десяти, помог встать девчонке помладше, у неё колготки были порваны на коленях, кожа в крови, но она упорно стискивала зубы и не всхлипывала.

– Лея, на себя двоих, – скомандовал Корран. – Костыль, тащи тех, кто на ногах, но в шоке. Хиро, посмотри взрослых, если кто потянет дорогу – берём. Остальные…

Он не договорил. Уже было понятно, что «остальные» останутся тут – если вообще есть ещё «остальные».

С улицы донёсся короткий стук – гильза о бетон – и тихий голос Эльи в общем канале:

– Я вас вижу. Двор чистый на ближайшие двадцать секунд. Дальше гарантий не даю. Шевелитесь.

– Поняла, мама, – отозвался Рэн, кивнув детям. – Так, мелочь пузатая, по одному, держимся за моего красавца впереди. Видите его жилет? Если отстанете – этот жилет вас не подождёт.

Несколько малышей нервно хихикнули – скорее по инерции, чем от шутки. Это чуть разрядило воздух. Лея подняла на руки девочку, которая совсем не могла идти: та вцепилась в её броню, уткнулась носом в ворот, пахнущий потом и машинным маслом.

– Как тебя зовут? – спросила Лея, уже чувствуя, как под ногами похрустывает битое стекло.

– Дана, – пискнула та. – Тётя… а мама…

– Маму ищет другой отряд, – быстро соврала Лея, потому что сейчас это было лучше, чем правда. – Твоя задача – крепко держаться за меня и не смотреть по сторонам. Смогёшь?

Девочка кивнула, так сильно, что подбородок ударил Лее в бронепластину.

Элья на крыше видела их, как на ладони. Крошечная цепочка фигур, выходящая из разломанной пасти школы: двое солдат впереди, дети тянутся за ними, позади – Лея с девочкой на руках и Рэн, подпирающий хвост колонны. По краям – стены с закопчёнными окнами, между которыми наверняка ещё кто-то притаился – живой или уже нет.

– Двигаются, – пробормотала она себе под нос, прикладываясь к прицелу. – Давайте, давайте, только без лишних чудес…

И тут она заметила.

Двое в середине колонны шли как-то… не так. Слишком ровно, слишком спокойно. Один мальчик лет восьми, худой, в растянутой зелёной толстовке с супергероем, второй – девочка постарше, лет одиннадцать, в школьной рубашке, застёгнутой не на те пуговицы. Оба держались за руки – его маленькая ладонь и её тонкие пальцы переплелись, как у взрослых. Они не плакали, не оглядывались. Шли, глядя прямо перед собой.

Элья щёлкнула увеличением. Прицел поймал лица. У остальных детей глаза были нормальные – заплаканные, покрасневшие, но нормальные. У этих двоих… нет.

Зрачки у мальчика были расширены так, что почти съели радужку, но то, что должно было быть чёрным, тонко светилось красным – как если бы под зрачком тлел уголь. Внутри, в глубине, плавали тусклые, кровавые искорки. У девочки – то же самое, только ярче, словно кто-то включил в глазах микроскопические лампы. На свету они должны были бы казаться бликами. В тени, под сводами окон, выглядели как два крошечных, ровно горящих костра.

– Корран, – тихо сказала Элья. – Двое детей, середина колонны. Мальчик в зелёной толстовке, девочка с косой. Глаза… светятся. Красным.

На секунду в эфире повисла мёртвая тишина – только чужой гул подпер канал с нижней, вязкой стороны.

– Насколько сильно? – спросил Корран. Голос был ровным, но каждый слог резал по коже.

– Достаточно, чтобы я это видела с двадцати метров, – ответила она. Палец уже лежал на спусковом крючке, подушечка вспотела, но она не позволяла себе дрогнуть. – Они идут спокойно. Слишком спокойно.

Лея тем временем уже почти дошла до выхода со двора. Она почувствовала, как воздух вокруг стал плотнее, и подняла голову – рефлекс. На крыше, у края, едва заметно блеснул прицел.

– Эля? – спросила она в канал. – Ты там на нас так целишься, будто мы зарплату не поделили.

– Двоих держу, – честно ответила Элья. – Лея, у мальца и девчонки глаза… не наши.

Она чуть повернула голову, краем глаза глянула на детей за собой. Мальчик в зелёной толстовке как раз поднял взгляд – прямо на неё. На долю секунды их взгляды встретились. В глубине его зрачков действительно что-то тлело – приглушённое, но явное, как тлеющий уголь в костре. Девочка рядом сжала его руку сильнее.

– Я не чувствую от них… – начала Лея и тут же осеклась, потому что это была херня, а не аргумент. Что она должна «чувствовать»?

– Не твоё дело чувствовать, – жёстко сказал Корран. – Твоё дело – дотащить их до базы. Элья, держи их на прицеле, но без самодеятельности. Стрелять только по прямому приказу или если они первыми начнут творить хуйню. Ясно?

– Ясно, – отозвалась она. Тон был не согласный, но принимающий. Палец так и остался на спуске, сустав чуть побелел от напряжения.

Мальчик вдруг остановился на полшага, будто споткнулся, и поднял голову выше, прямо к крыше. На секунду Элье показалось, что он смотрит ей прямо в прицел. Красные искры в его глазах чуть вспыхнули ярче. Девочка дернула его вперёд, и он снова пошёл, как ни в чём не бывало.

– Он меня видит, – шепнула Элья. Не в эфир – себе. – Маленький ублюдок, ты меня видишь…

Чужой гул сдулся до едва ощутимого фона. Остался только собственный пульс в ушах и мягкий, предательский скрип пальца по спуску.

Она не снимала прицела с этих двоих, пока цепочка с детьми не скрылась за поворотом к базе. Каждый их шаг мог стать тем, после которого придётся нажать. Каждый вдох – последним для кого-то рядом. Пока они шли ровно, пальчик только вздрагивал, но не давил.