Записки о китайской цивилизации

В качестве первого объекта выбрали Храм кипарисовой рощи (Байлиньсы). В путеводителе не содержалось его точного адреса, не был он обозначен и на карте города. Тем не менее найти храм оказалось несложно. В Китае все улицы и переулки, расположенные вблизи какого-то древнего храма или замка, как правило, носят имя этой реликвии. Более того, практически все общественные заведения в округе (магазины, рестораны, школы, пункты проката и пр.) называются аналогичным образом.

Так было и на сей раз. Но трудность состояла в другом. Наша «Волга» едва вписывалась в узкие извилистые хутуны – переулки, забитые велосипедистами, торговцами семечками и арахисом, малолетними игроками в пинг-понг, заготовленными на зиму горками угля и штабелями пыльной капусты.

Переулки в старину прокладывали кривыми умышленно: считалось, что по ним злым духам продвигаться гораздо сложнее, чем по прямым магистралям. Не будучи злыми духами, мы до храма добрались. Вошли в передний двор – там жили люди. Помещения выглядели полуразрушенными, двор – весьма запущенным, грязным. В конце двора высились наглухо заколоченные ворота. За ними угадывались величественные храмовые постройки, которые тоже нуждались в срочном ремонте.

Пока мы обмозговывали дальнейшие действия, из укрытия появился боец с винтовкой через плечо. Подошел и поинтересовался, что нам надобно. Объяснили. Боец решительно помахал растопыренной ладонью:

– Никаких экскурсий. Здесь закрытый объект.

– А что за объект?

– Секретный.

После долгих препирательств боец все-таки «раскололся» и поведал «государственную тайну»: на территории храма находится районное отделение Пекинской городской библиотеки.

Я обрадовался:

– А в библиотеку можно пройти?

– Нет.

– Почему?

– Потому что сегодня суббота, библиотека отдыхает.

Делать было нечего, мы вышли на площадь перед храмом и стали фотографировать друг друга. Мгновение спустя часовой, с винтовкой уже наперевес, выскочил к нам и истошно закричал:

– Съемки запрещены! Уходите отсюда!

Уезжая, мы обратили внимание на то, что по всему периметру храмовой стены натянуто несколько рядов колючей проволоки, рассыпано битое стекло. На миг подумалось, что внутри притаилась не банальная библиотека, а какая-то секретная организация. Хотя в Китае такие оборонительные редуты используются повсеместно от воров.

Получив в Байлиньсы от ворот поворот, мы направились еще к одному заманчивому объекту из туристского справочника Храму бога горы Тай (Дунюемяо). Увы, и там нас ждало разочарование. Как объяснил стражник, дежуривший у ворот, внутри находится учреждение, куда иностранным гостям лучше не ходить. Ссылки на туристский справочник стражника не впечатлили, он парировал наши аргументы почти по-гётевски: теория суха, мол, а древо жизни пышно зеленеет. Пока стражник философствовал, с территории храма выезжали один за другим официальные «мерседесы».

Постепенно, однако, эти и большинство других религиозных заведений восстанавливались в первоначальных правах, возвращались к полнокровной духовной жизни, открывались и для иностранцев. Хотя инциденты с гостями из-за рубежа случаются до сих пор. Наших друзей задержал недавно патруль за то, что они фотографировались на фоне знаменитой пекинской мечети.

А мы с Наташей беспрепятственно делали там снимки четверть века назад, на самой заре китайских реформ. Более того, фотографировались вместе с настоятелем мечети. В те же годы я свободно пользовался фотокамерой на территории мечетей ряда провинциальных городов.

В глубинке вообще религиозный ренессанс ощущался гораздо более явственно. В одном только уезде провинции Чжэцзян в 1984 году было воздвигнуто около 300 молелен! А всего по стране, наверное, сотни тысяч. Их открывали на полях и дорогах, в избах и школах. Путешествуя по КНР, мы фактически не видели ни одного крестьянского надела, не увенчанного храмом поклонения местным духам. Чаще это было невзрачное сооружение, забитое от пола до потолка фигурами и изображениями святых. Деревенские дома, все без исключения, были облеплены заклинаниями против злых духов, картинками с изображением хранителей жилища. Важные дела труженики села обсуждали с монахами и гадателями – когда приступать к севу, где строить сарай для скотины, как назвать первенца.

Местные начальники сетовали в беседах с нами, что в условиях открытости и реформ вновь подняли головы многочисленные шарлатаны, выдающие себя за повелителей дождя, исцелителей от любой болезни и даже за живых будд, воскресших героев далекого прошлого. В жизнь возвращались и феодальные предрассудки. В деревнях мужчина, поселившийся в доме жены, неизменно становился объектом интенсивной травли со стороны соседей. Общественно активные женщины подвергались оскорблениям.

Горожане тоже проявляли религиозное рвение. В городе Цюаньчжоу (провинция Фуцзянь) в разгар рабочего дня храм местных божеств оказался забит прихожанами, среди которых было много детей. В другом фуцзяньском городе, Сямэне, в парке, посвященном памяти национального героя Чжэн Чэнгуна, функционировали две кумирни, пользовавшиеся огромной популярностью у посетителей парка. Гигантский южный город Гуанчжоу в День поминовения предков был заполнен процессиями красочно одетых людей, которые разбрызгивали благовония, стучали в барабаны, пели песни, декламировали заклинания. На каждом углу Гуанчжоу и в тот, и в обычные дни продавались различные культовые предметы условные бумажные деньги, красные полоски бумаги с изречениями, специальное печенье, душистые палочки. Рядом с продавцами в поте лица трудились гадатели.

Религиозные образы и статуи, заклинания и пожелания изобиловали в магазинах, харчевнях, жилых домах любого города. При этом, восстанавливая в 1980-х годах в правах религию, руководство КНР отнюдь не изменило своих основополагающих атеистических установок и не собиралось выпускать религиозный ренессанс из довольно жестких рамок. В Пекине неизменно исходили и исходят из того, что по мере развития экономики и общества, повышения уровня социалистической материальной и духовной культуры постепенно начнут исчезать условия и причины существования религиозных верований и, в конце концов, вера в высшие, неземные силы отомрет. Причем китайская компартия не намерена ждать этой «объективно неизбежной» развязки со сложенными руками. Борьба с религией не прекращается, но ее стремятся вести гораздо более гибко, чем в прежние экстремистские времена.

Верить в богов можно, но религиозным деятелям строго-настрого запрещено вмешиваться в вопросы государственного управления. Наложено табу на религиозное обучение детей до 18 лет, на какую-либо пропаганду религиозных взглядов за пределами специально отведенных мест (т. е. храмов, монастырей, церквей). Члены КПК вообще не имеют права верить в бога и принимать участие в религиозной жизни. Вместо этого партийцы обязаны вести атеистическую пропаганду, а главное – «упорно и решительно» воспитывать религиозных деятелей, чтобы те «защищали руководство партии и правительства, стойко придерживались социалистического пути», а в придачу ко всему еще и «обладали научными познаниями о религии».

Реализацией этих установок занимаются специальные отделы по делам религий. Они курируют все – начиная с подготовки священнослужителей и заканчивая беспощадным пресечением любых признаков антикоммунистической деятельности в религиозной среде. В прерогативу государственных органов входит даже подбор и утверждение в сане религиозных деятелей.

Для удержания контроля над религиозным сообществом власти весьма щедро его финансируют, оплачивая подготовку священнослужителей, реставрацию и строительство новых культовых построек, текущие расходы служителей культа.

Покровительством государства пользуется только пять вероучений: буддизм, даосизм, ислам, христианство, иудаизм. Все остальные религиозные объединения квалифицируются как «тайные реакционные общества и ритуальные секты» и не подлежат защите со стороны властей. Особенно неприемлемой считается «организация ритуальных сект, использующих феодальные суеверия». Под «феодальными суевериями» подразумевается все, что связано с культом предков, хиромантией, геомантией и т. п.

В определенных случаях «суеверия» могут быть наказуемы сами по себе, в соответствии с параграфом 165 Уголовного кодекса. Если же «секты, использующие феодальные суеверия», создаются еще и с «контрреволюционными» целями, то это в соответствии с параграфом 99 Уголовного кодекса наказывается тюремным заключением, надзором полиции или лишением политических прав на срок до пяти лет. Хотя в Уголовном кодексе упоминаются лишь «ритуальные секты», на практике их не отделяют от тайных обществ. Пресекается и деятельность последователей вероучений, разрешенных государством, если они не повинуются официальной линии.

Религиозная политика Пекина, сочетающая методы кнута и пряника, эффективна лишь отчасти. С одной стороны, процент верующих в КНР очень невелик, около 10 % (в среднем в мире он составляет 80 %). Но дело здесь не только в атеистической политике правящей компартии.

Относительное безразличие китайцев к религии проистекает из исторических и культурных традиций. С другой стороны, в современном Китае налицо не ослабление (как на то рассчитывает китайское руководство), а усиление религиозности населения, активизация неформальных вероучений и организаций, которые среди прочего проповедуют антикоммунизм, а в районах компактного проживания нацменьшинств и антиханьский национализм, фундаментальный и экстремистский исламизм.

Причем надо иметь в виду, что многие нацменьшинства весьма отличаются от ханьцев по своему отношению к религии.

У 55 нацменьшинств число верующих превышает 50 % населения. 20 с лишним нацменьшинств раньше верили поголовно, и сейчас верующих среди них абсолютное большинство. Наиболее религиозны тибетцы, проповедующие разновидность буддизма – ламаизм, и хуэи, следующие исламу.

Поговорим же теперь более детально о различных составляющих религиозной жизни в Поднебесной. Начнем с самого древнего культа.

Культ предков

Неподалеку от города Тайюань (провинция Шаньси) раскинулся живописный мемориальный комплекс Цзиньцы. Дата его основания неизвестна, но он упоминается уже в географическом трактате V века. Заложен Цзиньцы был в честь князя Шуюя, правившего этим районом еще при династии Чжоу, задолго до нашей эры. Княжество называлось Тан, а его правитель получил имя Тан Шуюй.

После его смерти княжество переименовали в Цзинь, поскольку рядом текла река с таким названием. Столица княжества стала Цзиньяном (нынешний Тайюань). В VI веке правители Северного Китая расширили Цзиньцы, добавили к нему различные павильоны и залы, разбили вокруг сады и превратили это место в одну из своих резиденций, предназначенных для отдыха и забавы.

В VII веке некий Ли Юань начал из района Цзиньяна борьбу за создание новой династии. Император предыдущей, Суйской династии послал Ли Юаня в Цзиньян для подавления крестьянского восстания. Вместо расправы с бунтовщиками Ли Юань возглавил их и повел армии на добивание ослабшей империи. Перед походом на столицу Суйской династии (в провинции Хэнань) Ли Юань посетил Цзиньцы, чтобы попросить покровительства у духа Шуюя. Победив, в знак благодарности к предку Ли Юань назвал династию его именем – Тан. Сын Ли Юаня, Ли Шимин, второй танский император, считающийся одним из величайших правителей в истории Китая, также бывал в Цзиньцы и поклонялся духу Тан Шуюя. Почести памяти этого человека воздавали и в дальнейшем, вплоть до XI века.

В XI веке император Северной Сунской династии Жэнь Цзун велел построить в Цзиньцы храм Святой матери в честь родительницы Тан Шуюя. С тех пор культ Тан Шуюя начал отходить на задний план и в конце концов был полностью предан забвению. Центром притяжения для верующих и суеверных стала Святая мать, которая, как считалось, обладала магической силой. К ней в храм приходили с мольбами о дожде, излечении от болезни, удаче, счастливом будущем. Затем комплекс Цзиньцы был превращен в музей, охраняемый государством как историческая реликвия.

Осенью 1982 года мы с коллегой-дипломатом посетили Цзиньцы. Начали осмотр с храма Святой матери, построенного в Сунскую эпоху, тысячелетие назад, и сохранившегося с той далекой поры во всем своем великолепии. Входим в храм и оказываемся перед нишей, в которой на троне восседает сама богиня. На ней церемониальное платье, на голове большая диадема замысловатой конфигурации. Черты лица, напротив, строгие, холодные.

Святая мать окружена фигурами 42 женщин, расставленными вдоль стен. Они сделаны в Сунскую эпоху из терракоты и считаются значительными произведениями искусства. Четыре из этих женщин, стоящих у трона, одеты официально, и на их застывших лицах не написано ничего, кроме чувства преклонения перед богиней.

Зато остальные 38 выглядят живыми, разными, каждая со своим характером, наклонностями, мыслями. Они отличаются друг от друга костюмом, размером, украшениями, возрастом, настроением, профессией. Впечатление такое, будто фотограф запечатлел женщин на пленку в момент, когда они только собирались перекинуться с кем-то словечком, куда-то уйти, что-то подсмотреть, над кем-то подшутить или о чем-то погоревать.

Вот старая служанка с метлой, нахмурившаяся, сердитая, с укоризной наблюдающая за сценкой, которая ей явно не по душе. Ее соседка по храму – хрупкая юная танцовщица в элегантном платье, вся светящаяся от восторга, польщенная вниманием публики. Рядом с ней стареющая певица, чей голос уже не доставляет радости окружающим. На лице – глубокая грусть о безвозвратно ушедшем прошлом. А вот женщина, переодетая в мужчину-повара. Обед у госпожи на столе, и она, сложив ладони у груди, с трепетом ждет реакции на свои кулинарные старания.

Служанка, ответственная за императорскую печать, подобострастно согнулась перед госпожой. На лице – повиновение и готовность угодить. Далее стоит юная служанка, только, видимо, прибывшая из деревни во дворец. Она – воплощение беспечности, легкомыслия, смешливого удивления тем, что происходит вокруг. Девушка явно хочет что-то сказать, с кем-то поделиться нахлынувшими впечатлениями.

Особенно великолепна певица с платочком в руке. Она чуть-чуть склонила голову и о чем-то думает. Но о чем? Если смотреть на нее справа, то кажется, что девушка опечалена. Стоит же взглянуть на фигуру спереди, как на губах певицы вспыхивает радостная улыбка. Это самая знаменитая скульптура в храме, и ее выносят на передний план во всех путеводителях по Тайюаню и Цзиньцы.

В сувенирных лавках стояли копии упомянутой девушки из гипса, глины. Выглядели они старыми, словно оригиналы, но изготовлены были совсем недавно. В каждом уважающем себя китайском городе имеются мастерские, в которых ремесленники великолепно подделывают бронзу VI века до н. э., танский фарфор VII века н. э., свитки Сунской династии. Отличить на глаз подлинник от копии трудно – та же зеленая плесень на бронзовом сосуде, те же потускневшие краски на фарфоре, та же желтизна свитков.

Копии, как правило, дороги, но в Цзиньцы их продавали по сносной цене. Мы выбрали девушку-певицу в гипсовом исполнении. Фигура была покрыта трещинами, царапинами, но в этом якобы и заключалась ценность копии.

Сбежались продавцы. Их в китайских магазинах всегда очень много, но толку в те времена от них было мало. Цен на товары они, как правило, не знали, при просьбе запаковать изделие – терялись, суетились и долго искали подходящие упаковочные материалы. И в тот раз выяснилось, что нет коробки для фигурки. Кто-то куда-то умчался и вернулся минут через десять с коробкой, которая явно не дотягивала до размеров статуэтки. Тем не менее группа продавцов дружно принялась впихивать гипсовую девушку в миниатюрную тару. Остановить их удалось в самый последний момент, когда и без этого надломленная головка статуэтки стала издавать неприятные для наших, хозяйских, ушей звуки. Потом вносились другие коробки, все негодных размеров. В конце концов, девицу кое-как наискось впихнули в тесный ящик, укутали стружкой.

Эта жанровая сценка всплыла у меня перед глазами, когда мы с Наташей покупали красивейшую настольную лампу из знаменитого исинского фарфора в 2003 году в городе Хайкоу (остров Хайнань). Дело происходило в фешенебельном пятизвездочном отеле, где все было на высшем международном уровне – богатый интерьер гостиничного холла, изысканность магазинов и баров, вышколенный обслуживающий персонал. Но в антикварной лавке отеля повторились те же безалаберные хлопоты с упаковкой. Продавцы подтаскивали коробку за коробкой, каждый раз неподходящую, а менеджер силился впихнуть в тесную тару хрупкую лампу. В конечном счете впихнул.

В Цзиньцы, после окончания процесса упаковки фигурки девушки, мы продолжили экскурсию. Направились в храм Водной матери. Попасть внутрь, однако, не удалось. Наступил святой для любого китайца момент – обед. В 12:00 девушка-смотрительница удалилась кушать. Ворота вверенного ей объекта предусмотрительно заперла, и, как наш гид, товарищ Чжао, ни бился, отыскать ключи не мог. Обедал весь обслуживающий персонал, причем непонятно где, все билетерши, милиционеры и сторожа бесследно испарились.

Наш гид тоже, чувствовалось, начал испытывать муки голода. Мы не хотели его обижать, поэтому просто взглянули через решетчатые ворота на Водную мать, восседающую в темноте храма на троне, и тут же предложили товарищу Чжао отобедать.