Сталин и заговор в НКВД

Несколько соображений о мотивах создания Особого отдела по армии. Почему мы выделили контрразведывательную часть из Особого отдела? Какие опасения есть у товарищей по этому поводу и какие опасения мне выражали, когда я поставил этот вопрос? Прежде всего, когда я прослушал доклад тов. Гая, я ему тут же сказал, что у него в Особом отделе получилась диспропорция, выражающаяся в том, что работа по армии была в загоне. У меня тогда созрела мысль о необходимости выделения Особого отдела для обслуживания Красной Армии.

В самом деле, товарищи, у нас колоссальнейшая армия, растущая из года в год; армия, которая изо дня в день оснащается первостепенной техникой; армия, перед которой с каждым днем, по мере роста и по мере оснащения ее техникой, стоят все более и более сложные задачи. Перед Красной Армией возникают тысячи новых вопросов, которые не были разрешены раньше практикой, которые будут сейчас проверяться практикой; некоторые из этих вопросов будут проверяться и решаться в огне самой войны.

Возьмите такой вопрос, как оснащение нашей Красной Армии, тесно связанный с вопросом об организации тыла в случае войны. Обеспечение тыла будет представлять собой гигантскую задачу, над которой надо думать уже сейчас, над которой надо серьезно работать.

Обеспечение бесперебойного питания нашей современной армии или даже какого-нибудь механизированного корпуса или бригады представляет большой труд: надо тащить за собой огромное количество горючего, боеприпасов, питания и т. д. Эти вопросы надо ставить в связи с вопросами об организации тыла. Все это ставит перед Особым отделом все новые и новые задачи по обслуживанию Красной Армии.

Предполагать, что в армии не существует контрреволюционных элементов, предполагать, что цивильный гражданин, антисоветски настроенный сегодня, призванный завтра в Красную Армию, становится сразу советским человеком, – могут только люди, потерявшие всякое большевистское и чекистское чутье. Тем более неверно предполагать, что сопредельные враждебные нам государства, так же, впрочем, как и не сопредельные (Германия, Англия и др.), не пролезли и не пытаются пролезть в нашу армию, в наши штабы. А если вообще исходить из того положения, что в Красной Армии не может быть контрреволюционных элементов, тогда и Особый отдел нам не нужен. Тогда нужно поставить вопрос о ликвидации Особого отдела. Если же верно то, что в армии контрреволюционные элементы и агенты иностранных разведок работают и, по мере приближения к войне, будут все активнее проводить свою работу, тогда нужно создать Особый отдел, который по-настоящему обслуживал бы Красную Армию…

Перед Особым отделом стоит огромная задача, и если по совести говорить, то, с точки зрения перестройки работы, перед Особым отделом стоит самая тяжелая, самая сложная и самая нерешенная задача.

В организации этой работы будет много трудностей. Тут нужны будут поиски новых людей, нужно будет четко определить задачи Особых отделов. Во всяком случае, Особый отдел у нас должен представлять мощную контрразведывательную организацию в армии и флоте, мощный аппарат разведки, где должны быть квалифицированные люди, знающие армию, флот, наземные, подземные и воздушные войска, аппарат, способный разрешить стоящие перед ним гигантские задачи. Нужно определить, что наши особисты будут делать завтра, когда наша армия перейдет границу, как они будут действовать на вражеской территории.

А вот возьмите хотя бы такой мелкий вопрос. Если бы я спросил начальника Особого отдела тов. Гая: «Вот, будет формироваться такая-то дивизия второй очереди. Кто будет начальником Особого отдела этой дивизии?» – он мне не ответит. Я могу сказать, что командиром дивизии будет такой-то, начальником политотдела такой-то. Я могу об этом узнать, справившись в штабе главного командования. А кто будет начальником Особого отдела – никто не скажет: «Лицо секретное – фигуры не имеет».

Так что мне кажется, что, выделив Особый отдел в самостоятельный отдел, обслуживающий Красную Армию, мы поступили совершенно правильно. Дай бог, как говорят старухи, чтобы он со своей работой справился, тем более что у него огромнейшая периферия. Я не ошибусь, если скажу, что аппарат Особого отдела – наиболее мощный аппарат ГУГБ с точки зрения количественного состава. Этими людьми нужно суметь управлять.

Создание Особого отдела по армии тем более правильно, что борьба с контрреволюцией в Красной Армии почти не велась. В Особом отделе существовало одно-два отделения, куда были включены все наземные войска: пехота, артиллерия, мотомехчасти и т. д. Обслуживать армию таким универсальным аппаратом – это тяжелая штука.

Надо будет создать в Особом отделе крепкий костяк людей, поставить как следует оперативную работу и создать, если хотите, перелом в настроении некоторых чекистов, которые рассматривают работу в Особом отделе как работу неинтересную, не чекистскую, как «портяночную» работу; создать настроение, что Особый отдел – это одна из наиболее почетных отраслей вашей работы.

В случае войны вам, особистам, придется разворачиваться первыми, и здесь надо иметь испытанные кадры наших квалифицированных разведчиков.

До реорганизации общие контрразведывательные функции Особого отдела оставляли совершенно в тени работу по обслуживанию армии. Поэтому мне опять-таки кажется, что здесь нужен подход с точки зрения организационной, с точки зрения сталинской формулировки о ликвидации отставания организационной работы от политических задач. Здесь надо прямо сказать, что нужно иначе, по-настоящему поставить работу разведки. А у нас не хватало на это силенок. Организационная работа была поставлена так, что общая контрразведывательная работа забивала всю работу по армии. Не случайно поэтому, что у нас очень мало армейских дел. Даже к троцкистским делам в армии мы подошли с гражданской стороны, а не с военной, хотя и в армии имеются троцкисты. Думаю, что мы военной троцкистской линии до конца еще не расследовали. Предполагаю, что в армии имеются не только троцкисты, но и всякая другая сволочь, так как армия не изолирована от населения, не закупорена в банку, куда не проникают никакие бактерии, а, наоборот, значительно подвержена влиянию окружающей среды, в которой имеются контрреволюционные элементы. Вы хорошо знаете и о стремлениях разведок империалистических штабов создать свою агентуру в нашей армии, организовать диверсии и т. д.

Нами вскрываются диверсионно-вредительские организации в промышленности. Какие же основания рассчитывать, что нельзя совершать диверсионных актов в армии? Возможности для этого там имеются большие, во всяком случае, не меньшие, чем в промышленности. Возьмите такую проблему, как соотношение тыла и фронта, во время войны, где агентура врага может наделать такую путаницу, которая имела бы тяжкие последствия.

Стало быть, создание армейского Особого отдела организационно оправдано, и мне кажется, что по важности этот отдел представляет собой один из центральных отделов. Конкретные задачи этого отдела мы определим в ближайшее время.

Что сейчас важно в работе этого отдела?

На этом вопросе я хочу несколько задержаться. Особенность работы этого отдела (это касается и всей нашей оперативной работы) заключается в том, что мы должны переходить к наступательным формам работы.

Как совершенная форма оборонительной работы нами должна быть избрана наступательная форма. Особый отдел должен в этом отношении явиться наиболее активным отделом. Он должен переходить в наступление и забираться поглубже, везде, где только возможно, не только на нашей территории, но и за рубежом.

Не мы должны оглядываться на наших врагов. Пусть они оглядываются на нас и думают, где и в каком месте мы их ущипнем.

Это то, что мне кажется отличительным для Особого отдела, но я повторяю, что это касается всей нашей оперативной работы…

И, наконец, о разделении Оперода. Вряд ли здесь нужно объяснять, что это серьезное организационное мероприятие. Последствия его очень велики.

Само по себе разделение пройдет безболезненно. Мы просто выделили функции охраны и оперодовские функции в самостоятельные отрасли работы. Это разделение диктовалось ходом всей нашей работы.

В особенности нам надо по-настоящему поставить охрану руководства нашей партии и правительства. Охрана правительства в таком великом государстве, как наш Советский Союз, должна быть поставлена на прочную государственную ногу. Нечего здесь секретничать, нечего конспирировать тот факт, что мы охраняем наше правительство и наших вождей. Наоборот! Пусть знают, что мы их охраняем.

Что касается оперодовской части, то тут, конечно, требуется очень серьезная перестройка всей работы, и прежде всего изменение нашего отношения к Оперативному отделу. Когда функции охраны были в Опероде, то это считалось почетным делом. Но когда Оперод останется без охраны, то кое-кто из товарищей может сказать: «Ну что это за отдел? Какой-то обслуживающий отдел». «Отдел, который должен быть на побегушках, у которого, кроме своего начальства, имеется несколько начальников сверху».

Такое определение неправильно, товарищи! Когда мы решали вопрос об отделении охраны от Оперода, то мы считали, что надо серьезно перестроить работу самого Оперода и, прежде всего, поставить перед ним и решить ряд важнейших задач.

Первый вопрос – это наружная служба. Ее надо поставить по-серьезному. Надо дело поставить, по крайней мере, так, чтобы, проезжая по улице, любой гражданин не подсчитывал бы всех разведчиков и не говорил бы: «Вот это разведчик, это разведчик».

Я говорю об элементарной вещи, но мы имеем в виду поднять уровень разведки таким образом, чтобы, по крайней мере, массовую сеть наружной разведки сделать весьма квалифицированной, чтобы она состояла из знающих свое дело людей, имеющих серьезную выучку, людей культурных, и чтобы в специальных частях (по линии КРО) были такие разведчики, которых мы могли бы одеть во фрак и посадить их, если нам нужно будет, в дипломатическую ложу, которые могли бы потанцевать фокстрот в гостинице, где собираются иностранцы, и чтобы они не шокировали ни нас, ни иностранцев. Разведчик должен владеть языками, чтобы мы могли его посадить со спокойной совестью хотя бы в такую страну, как Польшу. Сейчас мы разведчика послать за границу не можем, он может работать только у себя в отделе.

Нам нужно поставить наружную службу, которая будет определяться не только функциями слежки, но, в известной мере, и функциями разведки, на должную высоту. Второй вопрос – это техника.

Я должен сказать, что недооценка техники в нашей чекистской работе абсолютно нетерпима. Когда розыск станет ведущей частью нашей работы, тогда люди повернутся к технике, а поворачиваться к технике нужно потому, что это, прежде всего, возможность документации дел, это важнейший элемент розыска.

У нас, к сожалению, отношение к технике наплевательское: удается нам документировать следственное дело – хорошо; не удается – большой беды нет.

Я уже не говорю о том, что использование техники ускорило бы оперативную ликвидацию дела и потребовало бы меньшей траты сил и энергии у товарищей, которые ведут наблюдение за определенными лицами.

Нам необходимо добиться серьезной постановки нашей разведки, добиться того, чтобы наш розыск использовал бы побольше техники для того, чтобы найти врага. А техника – не такое маленькое дело. Надо очень серьезно и очень солидно использовать способы, которые позволяют разоблачить врага. Во всяком случае, те отдельные начинания, о которых говорил мне тов. Волович, но которые еще не внедрены в нашу практику, – это отдельные ценные изобретения, которые абсолютно у нас не используются.

Я имею в виду всю сумму нашей техники, которая заключается в перлюстрации писем, подслушивании телефонов, подслушивании всякими иными способами, фотографии, изъятии документов и т. д., – всю технику, которая должна быть поставлена на службу разведки и которая сама представляет очень серьезный элемент разведки. Таким мы представляем себе этот Оперод. Отсюда и необходимость разделения двух несовместимых функций, которые в этом отделе до сих пор были…

И, наконец, товарищи, последнее. Я не буду говорить ни о задачах, ни о необходимости перестройки оперативной работы всех остальных отделов ГУГБ. Существенных изменений здесь никаких нет. Я только остановлюсь на новом отделе – Тюремном.