Ковчег Евы

– Не знаю, как в твои, а в мои планы умереть на работе не входило, – ответил Леша, – поедем ко мне, я в Подмосковье живу, в своем доме, там особо и разрушаться нечему.

– Ле-е-еша, – ехидно протянула Катя, – да ты – завидный жених! Свой дом – это достойно!

– Ты поменяешь свое мнение, когда мы доберемся, – бросил Леша между делом и устремил свой взгляд на Еву, – ну что, едем?

– А я-то что? – удивилась девушка. – Сидеть здесь – не вариант, лезть на мой пятнадцатый этаж в такую погодку тоже, так что я согласна!

Катя, схватив подругу за руку, согласно замотала рыжей головой, и только оставшаяся безымянной для всех брюнетка, совсем недавно приступившая к своим обязанностям, осталась сидеть под столом, утверждая, что работа превыше всего.

И только на следующий день, расположившись в Лешином деревенском доме, совсем не похожем на коттедж, какой представила Катя, как впрочем, и на самого Лешу, ребята узнали, что в центре Москвы из-за неожиданного землетрясения магнитудой в восемь баллов, вызванного смещением тектонических плит где-то в Гренландии, просело полгорода, похоронив под завалами тысячи людей.

7.

Питание, как важнейшая часть культурной жизни Ковчега, проходило не в скромной столовой для рядовых, а в офицерской кают-компании. Впрочем, людей, имевших хоть какое-то отношения к флоту, среди населения ледокола было немного, а простые смертные не вникали в корабельные тонкости. Только капитану поначалу было тяжело свыкнуться с мыслью, что он принял под свое крыло разношерстную толпу, желавшую только одного – выжить любой ценой, будь то в воде или космосе.

Ева с помощью пританцовывавшего возле нее Леши выставила пять громадных подносов с четко выверенной порцией омлета и кусочком свежего хлеба – ни больше, ни меньше, каждая съестная крупинка расписана и учтена. Она никак не могла понять, почему, несмотря на аскетичную еду, суровый климат и серьезные физические испытания, выпадавшие на долю жителей Ковчега, большая часть мужского состава команды пребывала в своей далеко не лучшей форме.

Пожалуй, первым, на что она смотрела в мужчине, было телосложение, и только потом внешность, голос, характер. Вот такая глупая избирательность. И если уж говорить прямо, капитан выигрывал у всей команды с лихвой; а потому, увидев его впервые, хоть и находясь в испуганном и совсем измотанном состоянии, Ева больше не могла воспринимать ни одного мужчину на борту, пусть он и был в ее представлении старым.

«Эх, был бы он лет на десять моложе!» – пронеслось тогда в ее голове, от чего она смутилась и рассмеялась одновременно, что так не соответствовало ситуации.

Кают-компания, где проходили все трапезы и общие собрания представляла собой просторный зал в классическом советском стиле – стены обиты светло-коричневым ДСП, плохо маскирующимся под дерево, такие же столы, покрытые клеенкой в мелкий цветочек, плоские мерцающие лампы, окрашивающие все вокруг в оттенки желтого, и в довершение – плакаты в красных тонах с призывами к действию, как сейчас бы выразились, мотивирующие. «Требуйте долива после отстоя пены» – был всеобщим любимчиком.

Завтрак был уничтожен за считанные секунды, и зал наполнился веселой болтовней – торопиться было некуда, вокруг бескрайние мерзлые водные просторы и абсолютная неизвестность впереди.

Работы на борту хватало, но вся она была простая и не отнимала много времени – ловля рыбы, уборка, жалкие попытки поддерживать жухлую зелень на импровизированных грядках в свете тусклых ламп. Ответственный пост занимал только сам капитан и его команда, настоящая команда моряков и механиков, знавших специфику ледокола. Именно они сутками пропадали на центральном посту управления и в ходовой рубке, контролируя курс движения и работу энергетической установки, благодаря которой все вокруг вообще могло существовать. Случались, конечно, ситуации, когда абсолютно всей команде приходилось объединяться и бороться со стихией – штормами, обледенениями, ураганными ветрами, будь ты хоть клерком, хоть балериной в прошлой жизни. Но последнее время было тихо, слишком тихо, ледокол лениво бороздил безграничные просторы изменившейся планеты, а его жители так же лениво попивали растворимый кофе, запасы которого неумолимо заканчивались, и болтали о ерунде.

8.

– Скорее! Скорее! – торопил Леша девушек, сбегавших вниз по лестнице офисного центра. Катя безуспешно пару минут тыкала кнопку вызова лифта, но та отказалась реагировать.

– Да куда мы так бежим? – возмущалась она, босиком топая по кафельным ступеням.

– Мы же хотим отсюда уехать, а не уплыть, да и трещина в стекле доверия не внушает!

– Леша прав! – на Еву накатывал животный страх перед надвигающейся стихией, и сбежать от этого всего как можно дальше стало казаться ей очень привлекательной идеей. – Чем быстрее выберемся отсюда, тем быстрее будем в относительной безопасности. Леш, ты на машине? Или как вообще ты сюда добираешься?

– На машине…, – Леша смущенно снизил голос и, будто оправдываясь, добавил, – только она в двух кварталах отсюда.

– Ты серьезно? – завизжала Катя. – В двух кварталах? Ты, может быть, не в курсе, но нам оплачивают подземную парковку!

– Я знаю, – все так же смущенно пискнул Леша, – но я стесняюсь ее здесь ставить.

– Стесняешься? – не унималась Катя. – А таскаться километр до офиса ты не стесняешься?

– Давайте успокоимся и просто доберемся до машины, – как можно спокойнее предложила Ева, сама закипая от злости и непонимания.

Наконец, вся троица оказалась под стеклянным козырьком офисного центра, подозрительно покрывшегося трещинами. Вода бурными потоками сбегала вдоль улицы, заливая собой подземные переходы, тоннели и все, что можно наполнить до краев, выгоняя оттуда людей. Дождь, сопровождаемый не затихающими ни на минуту раскатами грома, эхом отражающимися от стеклянных многоэтажек, и слепящими вспышками молний, потоками хлестал по земле. На улице не было ни души – все предпочитали наблюдать за разгулом стихии из комфортабельных офисов и надеяться, что сегодня все же доберутся домой.

Не раздумывая, Леша и Ева по колено погрузились в бурлящие реки, еще с утра бывшие мощеными плиткой улицами. Катя же, не выпуская из рук лакированные туфли, как самое ценное в жизни, пальцами босой ноги потрогала воду, словно пытаясь войти в холодное не по погоде море. На нее уставились две пары удивленных глаз, и она, смирившись с обстоятельствами, с брызгами опустилась рядом с коллегами.

Попытки укрыться Евиным зонтом не увенчались успехом, уже через несколько метров его сначала вывернуло наизнанку, а вскоре вообще вырвало из рук ураганным ветром и унесло в неизвестном направлении, кружа вместе с пакетами и прочим мусором.

Одежда на ребятах промокла насквозь за считанные секунды, волосы прилипли к голове, стихия не пощадила никого – ни Лешины густо уложенные гелем волосы, ни Катин боевой макияж, и только Ева, вот уже почти тридцать лет обходившаяся без косметики, не пострадала в этой схватке с природой.

Наконец, мокрые и грязные, со сбитыми на ногах пальцами от попадающихся в толще воды преград, они добрались до машины, припаркованной в соседнем спальном районе, вдали от шумных офисов, кофеен и фитнес-клубов.

– Залезайте скорее, – Леша виновато нажал на брелок, и машина приветственно пикнула, – пока не залило двигатель, есть шанс выбраться из этой ловушки!

– Это что такое? – Катя в недоумении стояла возле серебристого фургона.

– Машина, разве не видно? – Леша, краснея, переминался с ноги на ногу, казавшиеся совсем худыми с мокрых брюках в облипку.

– Ты ездишь на ЭТОМ? – не унималась Катя. – Это же что-то отечественное!

– Да, Лада Ларгус, – Леша становился пунцовым, – поэтому и паркуюсь здесь. Мне удобно на ней дрова возить в деревне, да и не каждая машина у меня там проедет.

– Что ты на ней возишь? Леша, какого черта? Мы знакомы пять лет, а я только сейчас узнаю про твою колымагу!

– Нормальная машина, – обиделся Леша, – залезая на водительское сидение. Сейчас вообще тебя не повезу никуда.

– Ну ладно, ладно тебе, – заторопилась Катя, распахивая заднюю дверцу и с пренебрежением залезая в салон, не выпуская из рук свои шпильки, – ты что же, и своего… э-э-э… партнера на ней возишь?

– Кого? – не понял Леша, заводя двигатель.

– А, неважно! Сматываемся скорее в твою деревню! – Катя развалилась на заднем сидении, а Ева, удивленная не меньше подруги подробностями Лешиной жизни, но решившая промолчать, заняла переднее сидение.

9.

Деление на морских и сухопутных, по возрастам и социальным уровням очень быстро сошло на нет от осознания, что никого, кроме друг друга, ближайшие годы обитатели Ковчега не увидят. Да что уж там, возможно, никогда не увидят. После окончания завтрака разношерстная толпа разбилась на кучки поменьше: кто-то обсуждал погоду, некоторые изо дня в день крутили ручку радиоприемника в надежде услышать, что они – не одни, третьи играли в шахматы, совершенствуя свой навык день ото дня. Капитан всегда сидел в кресле в углу, крутя в дрожащих руках кружку с жидкостью, претендовавшей на высокое звание «кофе», погруженный глубоко в себя.

Ева на правах дежурной собирала пустые тарелки, тщательно вытирая со столов хлебные крошки. Пусть это и совсем не похоже на ресторан высокой кухни, но хотя бы чисто. Последним в очереди был стол капитана. Ева воздушными шагами приблизилась к нему, не желая мешать – почему-то манера капитана уходить в себя всегда вызывала у нее трепет.

Девушка только протянула руку, чтобы забрать пустую тарелку, как тут же ощутила на себе взгляд капитана, вернувшегося в реальность. По всему телу пробежали сотни мурашек, и краем глаза она заметила, как волоски на руках поднялись дыбом. Быстро спрятав тарелку за спину, чтобы он не заметил, Ева подняла глаза и улыбнулась.

– Спасибо, очень вкусно! – искренне похвалил капитан.

– Такой же омлет, как и каждый день, – пожала плечами Ева.

– Нет, ты готовишь по-особенному, с душой.

– Все потому что у меня особенный будильник, – выпалила Ева и тут же прикусила язык, снова ощущая эти предательские мурашки.

– Тогда буду будить тебя чаще, – капитан протянул ей пустую чашку, с усилием сдерживая руку, – еще раз спасибо!

10.

Машина, рассекая водное пространство под колесами, уносилась прочь от затопляемого города. Входы в метро, тоннели, переходы – все наполнилось до верха и больше не вмещало в себя грязные слезы стихии; решетки, служащие для стока воды, поднимались на несколько метров вверх бьющими из ливневой канализации фонтанами. Город уплывал, запирая своих верных подданных в неприступных башнях из стекла и бетона.