Собственные записки. 1829–1834

Дабы лучше понять действия Бурцова в Боржомском ущелье, я опишу вкратце положение оного.

Ущелье сие перерезывает цепь гор, разделяющую Карталинию от Ахалцыхского пашалыка; оно имеет около 40 верст длины. По всему протяжению сей теснины течет река Кура. При Карталинской оконечности сего ущелья, на левом берегу реки, построен нами деревянный блокгауз, а при Ахалцыхской оконечности крепость Ацхвер, которую мы взяли в 1828 году, на правом берегу реки. Дорога, которую мы с большим трудом прокладывали по сему ущелью, переходила с одного берега реки на другой, в самом ущелье два раза, потому что навесные скалы во многих местах упирались в самую реку. И потому мы должны были построить две переправы, а для защиты их – два укрепления с покрытыми блокгаузами, так как горы со всех сторон командовали сими укреплениями. Переправы сии (нижняя ближе к блокгаузу, а верхняя ближе к Ацхверу) были устроены на паромах, которые часто срывало от быстроты реки, особливо в полноводие. Укрепление верхней переправы было еще только заложено, при нижней же оно было окончено. Кроме сего, между нижней переправой и блокгаузом был сделан мост через реку, и против оного также укрепление, которое и было названо мостовым: тут отделялась с левого на правый берег дорога, ведущая на горы и выходящая в Ахалцыхскую область близ Ацхвера, та самая дорога, по которой шел в прошедшем году отряд генерал-майора Попова на присоединение к нам из Карталинии. Все четыре укрепления, нами построенные, находились на левом берегу реки, крепость же Ацхвер на правом берегу реки, и против оной был старый турецкий деревянный мост на левый берег реки. Все наши укрепления имели от 8 до 10 верст расстояния между собою, и от верхней переправы было столько же до Ацхвера. Итак, следуя из блокгауза в Ацхвер, едут мимо мостового укрепления, и при нижней переправе переезжают на правый берег реки, при верхней опять на левый и против Ацхвера опять на правый берег Куры. Но если ехать в Ахалцых, то более через Куру не переправляются, и нет надобности входить в Ацхвер: большая дорога ведет все левым берегом реки через селения Цинис до самого Ахалцыха.

Боржомское ущелье есть одно из красивейших мест в Грузии. Быстрая Кура течет между скалами и горами, покрытыми лесом; в иных местах долина сия несколько расширяется и имеет до версты поперечника: тогда являются все красоты и богатства царства прозябаемых, тучные травы, цветы, разнородные деревья. Казалось бы, что поселившемуся в сем ущелье не должно бы никогда желать перемены своего пребывания, и ему бы достаточно было выехать иногда за Ацхвер, иногда за блокгауз, дабы увидать равнину и навестить приятелей своих. Владеть красивым Боржомским ущельем есть мысль, которая мне всегда приходила, когда я проезжал оное.

В ущелье сем видны остатки населения. Замок Гогиесциха, или Святого Георгия[22 - Читахевский монастырь Св. Георгия (основан в IX в.) был разорен в середине XVI в. во время походов персидского шаха Тамаспа I на Грузию. В конце 80-х гг. XX в. монастырь был отреставрирован, в начале XXI в. вновь стал действующим. Комментарии], в отдельной горе, ныне пустой, представляет самый картинный вид. Кроме сего, по ущелью сему во многих местах на горах видны были остатки башен, церквей, недоступные пещеры, на значительной вышине от реки в отвесных скалах и на горах выделанные. Наконец, в местах, где ущелье, расширяясь, делается долиной, видны следы бывших селений, хлебопашества. Словом, я восхищен красотами Боржомского ущелья и видел оное во всей красоте при обратном пути, когда я возвращался из Ахалцыха в Тифлис в конце марта месяца; в начале же месяца сего во многих местах лежал еще снег, было холодно, погода дождливая.

Ущелье сие еще важно по сосновым лесам, в оном имеющимся, которые в Грузии редки, и из сего места снабжается весь Тифлис строевым лесом, сплавом по реке Куре.

Бурцову надлежало занять и держать верхнюю переправу для сохранения сообщения между Ацхвером и Карталинией, но он не успел сделать сего и был в сем предупрежден неприятелем.

В собирании милиции он имел успех, по доверенности, которую к нему имели жители Карталинии, коим он незадолго перед тем показал свою деятельность и распорядительность прекращением между ними чумы. К успеху в обоих случаях способствовал ему тоже горийский окружной начальник майор Ильяшенко, человек честный, рассудительный и весьма усердный…

Бурцов не успел занять верхней переправы, и казачий офицер, коему сие было поручено, оказался оплошливым. Если бы он взял надлежащие осторожности, то у него бы не захватили казаков, и как он уже видел невозможность держаться в неоконченном блокгаузе, то переправился на правый берег реки и снял паром; но он должен был сие заблаговременно сделать. Но переправа уже была снята, и блокгауз сожжен. Окрестности сей переправы всего более представляли удобства для боя, ибо местоположение при оном было довольно открыто, и тут можно было действовать артиллерией. Обстоятельство сие много возродило новых затруднений для Бурцова; тем более для него было чести, что он умел твердостью своею преодолеть оные. Он всего более опасался ответственности за неудачу, находясь в тесном месте, где он должен был защищаться рассыпным строем, для нас против турок всегда невыгодным, а потому и призывал меня; но и в сем случае он показывал много решительности и духа.

Вот что он писал мне от 28 февраля.

«Начальнику вспомогательного отряда генерал-майору и кавалеру Муравьеву начальника передового отряда полковника Бурцова рапорт. Дабы воспрепятствовать неприятелю овладеть ближнею переправою, я поставил сильный пикет впереди неприступных скал, через которые проходит едва приметная тропинка. Ныне поутру большие силы турецкие напали на сей пикет и угрожали овладеть переправою. Я выступил на подкрепление со всеми моими людьми и целый день поддерживал самое невыгодное и трудное для нас дело. Не было места, где бы более 10 человек фронтом могли держаться, и везде в таком бою неприятель был опрокидываем с уроном; почему и прибегнул он к другим средствам: взбираясь на высочайшие скалы, он оттуда бросал на наших тяжелые камни и принуждал уступить ему место. При всем том, храбрости гг. офицеров и нижних чинов одолжен я за удержание переправы в нашей власти. Ваше превосходительство, изволите быть известны, что положение сей переправы есть самое неудобнейшее в военном отношении. Сверх того, в двух верстах позади ее выходит по левому берегу Куры другое ущелье, именуемое Липканское, по коему неприятель всегда может отрезать войска, на переправе находящиеся. Причина сия побуждала меня держать и сие ущелье в сильной обороне, а от того при малых силах я везде был слаб. В сегодняшнем деле я потерял тяжело ранеными 2 унтер-офицеров и 10 рядовых; сверх того, ранено казаков два, брат князя Визирова, начальника милиции, и один карталинец; убит дворянин князь Чхеидзе. Завтра, должно полагать, неприятель возобновит такое невыгодное для нас дело, и я должен буду его удерживать. После жестокой канонады под Ахалцыхом, продолжавшейся полтора суток до нынешнего утра, не слышно более ни одного выстрела. Не должно ли заключить, что приближение мое отвлекает осаждающие войска от крепости и обращает их более к Боржому? Посланный в Ацхвер лазутчик сейчас возвратился, но никаких замечательных сведений оттуда не доставил, кроме одного, что при сожжении Ацхверского форштата комендант сделал запас фуража более чем на 100 лошадей на одни сутки. Донося обо всем сем, я ожидаю от вашего превосходительства уведомления о дне прибытия вспомогательного отряда к нашей переправе. № 46. Полковник Бурцов. 28 февраля 1829 года. Бивак при переправе, в 3 верстах».

Бурцов называет меня в заглавии начальником вспомогательного отряда, а себя начальником передового: выражения сии употребил он уже и в предыдущем рапорте своем, и сие заметил я только ныне при прочтении сих рапортов. Бурцову, в течение похода сего, как можно было заметить, было тяжело находиться под чьею-либо зависимостью, тем более после дела, им описанного в сем рапорте и важных последствий, от оного происшедших. Он опасался, кажется, чтобы слава сего дела не отнеслась к начальнику всей экспедиции, т. е. ко мне, тогда как он один совершил оное, перенеся на себя и всю опасность, и всю ответственность того затруднительного положения, в коем он находился, и в сем отношении я не могу похвалить его. Он знал меня коротко и не мог сего ожидать от меня. Ко мне не должно было относиться такое подозрение с его стороны: и правила мои, и давнишняя дружба наша не допустили бы меня до такого поступка. Ему принадлежит вся слава дела сего; она неотъемлема…

Сражение, которое он описывает, было ничтожное. Сие видно по числу раненых и убитых. При том же в деле была только одна или две роты; но не менее того, ожидать должно было гораздо большего, а бой, без сомнения, был невыгоден для Бурцова по местоположению, и людей его попятили назад; но он не терял духа. Впрочем, и силы неприятельские были не столь многочисленны, как он сие описывает; мне после говорили, что то не были турецкие войска, а большей частью жители Ацхверского уезда, собравшиеся из деревень по занятии турками предместий Ахалцыха и покушавшиеся разграбить ближайшие селения Карталинии, вероятно, в том предположении, что они не застанут сил наших в ущелье. Казаки уступили им верхнюю переправу; но как они встретили войска на нижней переправе, то вскоре и остановились; их было, как говорят, до 700 человек и большей частью без оружия. Может быть, предводительствовали ими посланные из турецкого осадного войска; покушения их были остановлены первыми выстрелами наших войск. Но, повторяю, в таких обстоятельствах Бурцов показал много духа и распорядительности, и его можно назвать защитником Карталинии и освободителем Ахалцыха. Он совершил истинный подвиг. Он ожидал на другой день опять нападения и готовился отражать оное, но сего не случилось.

1 марта я доносил корпусному командиру о том, что посылал набрать в горах 300 человек осетин.

Осетины, живущие в ущельях Кавказа, примыкающих к Карталинии, народ хищный и воинственный. Часть их повинуется нам и помещикам своим, далее же в горах они полагают себя свободными, а потому народ сей вообще зависит от свойств окружного начальника, от количества войск, которое мы имеем против них, наконец, от самых наших обстоятельств, и нельзя определительно назначить границу повинующихся нам осетин от неповинующихся, ибо она меняется по обстоятельствам.

В надежде, что мне удастся склонить из числа сих людей несколько сот хороших стрелков для следования с нами в Ахалцых, я послал к ним дворянина Алхазова; но осетины на предложение его не согласились, отзываясь неимением хлеба и тем, что и отцы их никогда не ходили на защиту Карталинии, и дело сие осталось без успеха. Осетины и после занимались иногда воровством, и в 1831 году Паскевич посылал против них экспедицию, что всегда изредка делалось из Гори, каковым средством и содержали их в некоторой покорности.

1-го числа марта, в вечернем приказании, было усилено движение вспомогательного отряда, коему велено идти без ночлегов, с одними привалами.

2-го числа я выехал из Худистава[23 - Худистав (ныне – Хидистави) – село в Чохатаурском муниципалитете Грузии, в долине реки Губазеули, к востоку от хребта Санисло.] и прибыл на ночлег в переправе. Проезжая через селение Казелы, я застал казачий полк Леонова, который выступал из своих квартир, и войскового старшину оного Грекова, всех их в полупьяном состоянии. Я поторопил их к выступлению. С частью же полка сего, находившеюся с Бурцовым, был войсковой старшина[24 - Войсковой старшина – чин в казачьих войсках, соответствовавший в то время общевойсковому званию майора.] Студеникин, донец старого века, молодец, храбрый, опытный и умный казак, который в сию экспедицию и в последующих за оною действиях отличился, был у меня с Бурцовым на особенном замечании и, выслужившись, получил чин подполковника и Георгиевский крест[25 - Студеникин Гавриил Игнатьевич (1781–1844) за проявленные 1 и 2 июня 1829 г. в бою против турок при селах Дигуре и Чабории на Южном Кавказе храбрость и героизм через год был произведен в подполковники и награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.].

2 марта дал я, по случаю неисправного доставления продовольствия, вторично повеление окружному начальнику майору Ильяшенке.

«Обстоятельства, препятствующие успеху военных действий и происходящие от недоброй воли подчиненных ваших и упустительности людей, коим вы делаете поручения, заставляют меня предварить ваше высокоблагородие, что беспорядки сии могут иметь самые неприятные последствия; а потому, не сомневаясь ни сколько в деятельности и распорядительности вашей по исполнению воли начальства, я прошу вас взять самые строгие меры, дабы все требования были исполняемы с совершенною точностью, без всякого замедления. Из предметов сих главное состоит в доставлении фуража полковнику Бурцову, где бы оный ни находился. Ослушных чиновников, князей, дворян и крестьян, какого бы они звания и состояния ни были, изволите представлять ко мне, дабы с ними было поступлено по всей строгости законов. Завтрашнего числа к 10 часам утра прошу вас прибыть в Боржомский блокгауз для доставления мне изустно отчета во всем сделанном вами распоряжении к исполнению воли начальства».

Сие повеление подействовало. Число земских ратников стало увеличиваться, и когда я ехал Боржомским ущельем, то обгонял небольшие партии человек по 10 и 20 вооруженных мужиков, следовавшие под предводительством своих помещиков на присоединение к нашим войскам, так что мы сформировали полный пятисотный батальон из сих мужиков, который ходил с нами в экспедицию; мужики не разбегались, служили хорошо и возвратились по окончании всего в свои дома с богатой добычей. Собирание ополчения сего уподоблялось крестовому походу. Это было совершенное возобновление феодальной системы. В проезд мой через деревни Карталинии я старался собирать людей сих и платил им деньги; но так как я спешил и не мог долгое время сим заняться, то и не успел соединить их более 20 человек.

3 марта я переправился через Куру и прибыл к Боржомскому блокгаузу, где застал полковника Анрепа. Не зная, куда с ним деваться, я его отправил к Бурцову вперед, куда и Анненков поехал.

Сделав в блокгаузе некоторые распоряжения с окружным начальником для продовольствия, я поехал далее и прибыл ночевать к мостовому укреплению, где ночевал и казачий полк.

Я послал Бурцову 3-го числа следующее повеление:

«Усмотрев из донесения вашего высокоблагородия от 1 марта за № 58, что движением вашим оба берега Куры почти уже свободны от неприятеля, предлагаю вам, если соединитесь с Ацхверским гарнизоном, атаковать неприятеля, расположенного под Ахалцыхом в таком только случае, когда вы совершенно будете уверены в успехе: ибо всякая неудача, как вы и сами говорили в прежних донесениях своих, может повредить всей цели отряда, предназначенного к освобождению Ахалцыха, который может еще держаться. А потому полезнее полагаю, до моего прибытия с отрядом, ограничить действия ваши, согласно повелению г[осподина] корпусного командира, одною демонстрациею к сей крепости; по присоединении же к вам пионерного батальона, предписываю занять селение Ценис, между Ацхвером и Ахалцыхом, на левом берегу Куры лежащее, и удерживать оное пионерным батальоном до моего прибытия. На освобождение Ахалцыха идти не иначе, как в совершенной уверенности на успех, или в случае, если на крепость будет новый приступ».

Селение Ценис было одно препятствие, остававшееся для достижения Ахалцыха. Оно лежит в небольшой теснине, на половине дороги к Ахал-цыху, и для того находил я необходимым занять оное заблаговременно.

Повеление сие было представлено мною Паскевичу при рапорте моем от 3-го же марта.

Того же числа я получил от Паскевича следующее повеление от 1 марта за № 199.

«По рапорту ко мне полковника Бурцова от 27 февраля, я разрешил ему, выбив неприятеля, занять вторую переправу, ожидать головы колонны вашего превосходительства, а потом уже следовать к Ацхверу для действий согласно с прежде данными ему предписаниями, но оставляя для прикрытия второй переправы достаточное число людей и даже весь пионерный батальон. Впрочем, исполнение сего предоставил я ближайшему его усмотрению, сообразуясь во всяком случае с приказаниями вашего превосходительства. О чем извещая вас, считаю нужным обратить внимание ваше, что скоро приближается время разлития Куры, и потому предлагаю вам озаботиться поспешнейшим устройством переправ через оную и окончанием разработки дороги, употребив для сего милицию или сделав особый наряд из жителей, если сие нужным найдете».

Сие повеление Паскевича, как и все прочие его распоряжения, получено уже после исполнения. Употребление милиции для работы показывает, сколь малое понятие он имел о вещах и в особенности о грузинах. Возможно ли было убедить их, что они войско, когда их оставляют назади для работ, и можно ли бы удержать сие войско от побегов, держа его сзади, когда надобно было пользоваться первым порывом их и вести их вперед, дабы удержать их на первых порах? Но Паскевич хотел видеть в них с первых дней постоянство и терпение регулярного войска, забывая про неудачи при наборе сей милиции в Тифлисе и Кахетии.

3-го. Остановившись ночевать при мостовом укреплении, я еще сделал распоряжения для следования транспортов с провиантом, которые и послал к окружному начальнику и Абрамовичу, остававшемуся в Гори на сей предмет до выступления всех запасов.

Бурцов доносил мне из лагеря при Ацхвере от 3-го числа:

«Приказание в[ашего] пр[евосходительст]ва о занятии крепости Ацхвера сего числа в 9 часов утра мною исполнено. Неприятель, занимавший дорогу, при появлении войск наших отступил по горным тропинкам. Пикеты его занимают высоты в 4 верстах отсюда. В ночи он присылал партию для уничтожения моста при Ацхвере; но партия сия, встреченная пушечною и ружейною пальбою из крепости, убежала, успев очень мало в своем намерении».

Любопытствуя видеть поле сражения Бурцова, я отправился на сем переходе от нижней переправы к верхней пешком левым берегом реки (ибо там не было возможности верхом проехать), лошадь же свою большей частью вел в поводу, взбираясь на каменные ступни скалистых гор. Место сие точно было весьма трудное, и не полагаю, чтобы Бурцову удалось из оного выбить неприятеля, если б оный стал держаться. В самых затруднительных местах были еще переложены небольшие стенки из камня вышиной около аршина, в оврагах же были сделаны балаганы из еловых сучьев (полагать можно было на 600 человек). Тел убитых я нигде не видел; если какие и были, то турки всегда имели достаточно времени, чтобы их убрать. Можно с основательностью заключить, что сие было сборище мужиков Ацхверского пашалыка, не ожидавших никакого сопротивления при вторжении в границы Карталинии, для разграбления соседственных деревень грузинских, и отступивших, когда они увидели, что грабить им можно было только с бою, к чему они не готовились и, вероятно не имели средств по недостатку оружия и устройства.

4-го. Я получил от Сакена уведомление об отправлении ко мне кёгорных мортир для выбития неприятеля из завалов, если бы оный стал держаться. Мера сия оказалась впоследствии лишней.

Бурцов, прибывши в Сакунети, что впереди Адхвера, встретил казака, посланного от Бебутова с запиской к старшему воинскому начальнику, следовавшему со вспомогательным войском, в коей он уведомлял, что турки на рассвете того дня сняли осаду Ахалдыха и бежали. Содержание записки сей, без сомнения, касалось Бурцова, равно как и меня. Оно было причиной внезапного выступления Бурцова и прибытия того же дня в Ахалцых; но Бурцов должен был о том уведомить меня, чего он не сделал, а написал от себя рапорт к корпусному командиру. Поступок сей был непохвален, и Бурцов в глазах сослуживцев своих сим помрачил отчасти все отличные действия свои к освобождению Ахалцыха. Относительно же меня он показал слишком мало доверенности и нарушил самый порядок службы. Не менее того рапорт его я послал в подлиннике к Паскевичу, не приложив к оному от себя ни строки о счастливом событии сем.

5-го числа я поехал далее и близ селения Цениса встретил один батальон Херсонского полка и возвращавшийся народ из Ахалцыха в Гори в Боржомское ущелье для работ. Сие было сделано распоряжением Бурцова с согласия Бебутова, дабы не обременить крепостных.

В селении Ценисе я получил от князя Бебутова рапорт от 5-го же числа.

«4-го числа в 5 часов утра войско, осаждавшее Ахалцых, начало отступать в беспорядке от города, почему я, взяв часть гарнизона и два легких орудия, преследовал его далее деревни Суклис. Неприятель потерпел значительный урон, причем отбито у него 4 пушки, одна мортира, два знамя, значительное число снарядов, и взято несколько пленных; остальная часть войска потянулась в Поцховский санджак. О дальнейшем движении неприятеля не имею еще сведения; но по внезапному и беспорядочному отступлению его можно заключить, что все силы неприятеля перешли уже через горы и вступили в свои границы».

В рапорте сем прибавлено излишнее о потерпенном, будто неприятелем значительном уроне. Турки почти ничего не потерпели при снятии осады; вообще же винят Бебутова, что он опоздал вылазкой. С другой стороны, нельзя его совершенно обвинять в сем: трудно было ему угадать вскоре настоящее намерение турок, и он, может быть, имел причины с осторожностью и осмотрительностью не ослаблять гарнизон скорой и сильной вылазкой.

В следовании моем от Ацхвера к Ценису я заметил, что дорога в трудных местах была перекопана турками, и мосты поломаны, что они сделали при своем отступлении; но сие было уже все исправлено следовавшим по сему пути пионерным батальоном. Далее от Цениса до Ахалцыха дорога была везде хорошая. Я прибыл к вечеру в Ахалцых и, приняв рапорты Бебутова и Бурцова, стал расспрашивать их о действиях их. Оба гордились оными, но Бебутов показывал более скромности. Он выдержал сильную осаду и от оплошности своей (ибо он не содержал допреж сего крепости в исправности), не истребив заблаговременно предместий, много потерпел и был в опасности, потому что аджарцы воспользовались ближайшими строениями, засели в них и били любого в амбразурах, в коих даже не были поделаны деревянные щиты; с ближайших же высот могли видеть внутренность крепости и по улицам достигали пулями людей наших. Неслыханное дело, что они в первый день поранили и убили в самой крепости ружьями до 100 человек; но вскоре взяты были меры, и урон в следующие дни уже был весьма мал. Через близкий подступ к крепости осаждающие имели средства подвести весьма легко подкоп под одну башню, но они не успели подорвать оную, как были принуждены отступить. Нет сомнения, что честь защиты принадлежала Бебутову; но он не хотел признавать или, по крайней мере, мало признавал заслугу Бурцова, коего быстрое и решительное движение по Боржомскому ущелью понудило аджарцев отступить. К такому несознанию служило, может быть, поводом то, что Бурцов хотел все себе приписать и перехваченной им запискою Бебутова дал главнокомандующему первый известие об освобождении Ахалцыха.

Со стороны Бурцова некоторым поводом к неудовольствию на Бебутова служило следующее происшествие.

С давних времен существовала вражда между полками Ширванским пехотным (названным ныне полком графа Эриванского) и Херсонским гренадерским. Причиною сего было давнишнее соревнование сих полков. Херсонцы прежде отличались наружным видом своим и устройством; ширванцы, напротив того, были всегда замарашками. С другой стороны, ширванцы имели заслуженную славу боевого полка; херсонцев же всегда укоряли в неудачах и даже трусости, напоминая им потерянные ими в 1811 году под Ахалцыхом орудия[26 - Ошибка мемуариста: см. примеч. 102.], и на них вообще в деле всегда мало полагали надежды. В 1828 году они поправили отчасти несчастную славу свою при штурме Ахалцыха, и начальство отдавало им справедливость; но ширванцы с ними не мирились и в насмешках своих говорили, что на знаменитом приступе сем херсонцы только скидывали сапоги с убитых и даже раненых ширванцев. Вражда сия давно укоренилась в сих полках; вообще херсонцев не любили во всем корпусе, и они никогда не смешивались с солдатами других полков, которые никогда не приглашали их на кашу, как то водилось в других полках, если вновь прибывающие в лагерь опаздывали варить, и сами херсонцы никогда не славились гостеприимством.

С поступлением Бурцова в Херсонский полк, он приложил всевозможное старание для исправления несчастной славы полка своего и для сближения оного с другими полками, в чем он и надеялся успеть после смелых и удачных действий своих к освобождению Ахалцыха, защищаемого ширванцами. Прибыв в город, он тотчас пошел в госпиталь, где лежали раненые ширванцы и, выхваляя доблести их и терпение, сказал, что весьма доволен тем, что в сей раз херсонцам удалось принять столь сильное участие в славном деле освобождения Ахалцыха и оказать тем услугу храбрым ширванцам. «Мало делу помогли», – отвечали ему в голос раненые и непризнательные враги херсонцев ширванские солдаты. Дерзкий, гордый и несправедливый ответ сей огорчил Бурцова, и он в нем видел или полагал видеть отголосок защищавшего крепость Бебутова, который был того же мнения, почему и возродились у них неудовольствия.

В самый день прибытия Бурцова в Ахалцых ширванские солдаты, бывшие на вылазке, грабили предместье, оставленное аджарцами. Может быть, в числе их замешалось несколько херсонских солдат; но, верно, не в большом количестве, ибо они были приведены в порядке, не пускались в город, да и слишком устали, чтобы заняться грабежом. Одного или двух херсонцев ширванцы поймали, поколотили и представили начальству, считая город и право оный грабить неотъемлемой своею собственностью. Сие произвело вновь неприятные сношения между Бебутовым и Бурцовым. Бебутов винил херсонцев в грабеже, Бурцов оправдывал своих и винил ширванцев, и Бурцова в сем случае я полагаю совершенно правым. Я старался помирить их, но они без явной ссоры питали друг против друга скрытное неудовольствие, и дело ничем не кончилось.

6-го числа я занялся различными распоряжениями касательно войск и подвозов, следовавших из Карталинии. Я дал сей день на отдых для войск, ибо располагал предпринять экспедицию в Поцховский санджак для очищения оного от могущих в нем скрываться еще неприятельских партий и наказания жителей за принятое ими участие в нападении на Ахалцых. Между тем я должен был заняться также осмотром Ахалцыхской крепости, которая была в большом беспорядке и требовала значительных исправлений, не терпящих отлагательства, ибо пример бывшей осады показал уже, каким опасностям подвергалась крайность сия оттого, что не предприняли означенных мер в свое время, в чем была ошибка Бебутова, коей поводом служила и беспечность вышнего начальства, не приложившего никакой заботы для приведения всех недостатков в известность и исправления их.

Бебутов не находился под моим начальством, и я только пользовался правами старшего в Ахалцыхе; а потому, надеясь, что корпусный командир признает предложенные мною меры насчет исправления крепости необходимыми, я написал в отношении моем к Бебутову: «по воле корпусного командира», дабы предположение мое лучше исполнилось; ибо я знал, что предположение мое сжечь предместье (от сохранения коего гарнизон во время осады столько потерпел) встретило бы некоторые и даже много препятствий, по сердоболию Бебутова: владельцы сих домов, кои не бежали и о благосостоянии коих Бебутов должен был печься по званию своему окружного начальника, приступили бы к нему с просьбами о сохранении жилищ их, и Бебутов не решился бы на сию необходимую меру.

В бумаге, посланной к Бебутову, я изложил главные меры для лучшей обороны крепости Ахалцыха:

1) Истребить все предместье на расстоянии 120 сажен от последней крепостной стены, по вехам, которые уже выставил инженер-поручик Лихачев; для скорейшего же исполнения сего сжечь все означенное строение и разбросать камни, разравнивая место по возможности.

2) Завалить по возможности камнями от сих строений овраг, идущий от главных ворот вниз к реке, дабы отнять через сие средство у осаждающих подходить к крепости закрытым путем.

3) Истребить находящуюся близ главных ворот водопроводную башню, ибо она препятствует действию артиллерии, между тем как вода, посредством ее доставляемая в крепость во время осады, легко перерезывается неприятелем.