Против течения. Том 2

– Неужели государь не знает о нашей невзгоде или он забыл о нас? – воскликнул воевода.

– Он не забыл, но весть о нашей беде не дошла до него, – отвечал митрополит.

На дворе раздался топот копыт лошади, и через минуту в комнату вошел Виовский.

– Казаки идут на приступ к Вознесенским воротам, – доложил он.

– За дело! – бодро отвечал воевода. – Вели подать сигнал к бою. – Он совсем преобразился. Это был уже не тот человек, что грустно сидел в кругу своего семейства и жаловался на невзгоды, а воин и борец за царя и отечество. Он вырос в несколько секунд. Глаза его метали искры. Ввиду собственной опасности этот далеко не храбрый человек сделался героем. Он встал, перекрестился на икону и вместе с братом склонил голову под благословение митрополита.

– Благослови, отец святой, на защиту земли Русской, – просил он.

Митрополит троекратно осенил их крестом и напутствовал:

– Дерзайте, братья боляры, на защиту Церкви и земли Русской. Да хранит вас Бог, а я буду молиться за вас.

– Прощай, жена, прощайте дети, – говорил воевода, обнимая княгиню и детей. – Тебе, владыко, поручаю свою семью, а мне нужно пещись о граде, – добавил он, обращаясь к митрополиту с глазами, полными слез.

– Отец, я поеду с тобой, – решил старший сын воеводы.

– Пусть едет, все равно от смерти не убежим, – сказал князь Михаил Семенович.

– Едем, Боря, – согласился воевода. – Княгиня, благослови сына, – обратился он к жене.

Княгиня, заливаясь слезами, благословила сына.

Рыдающую княгиню и меньшего сына увели в другую горницу.

– Улетел, мой соколик, не прилетит больше, – причитывала княгиня, упав на подушки в своей опочивальне, окруженная приживалками и сенными девушками.

Перед рядами войск затрубили в трубы и ударили в тулумбасы. Колокола на городских башнях и церквах били тревогу. Астраханцы-мужчины, почти все, исключая стариков и малолеток, стояли уже на стенах города: дома оставались одни женщины, и они одни смотрели из окон на парадный выезд воеводы.

Он ехал на своем боевом, великолепном вороном коне, одетый в блестящий панцирь.

Впереди вели десять дорогих жеребцов под суконными покрывалами. Бой боем, а честь честью, и обряд выезда воеводы должен быть соблюден. Рядом с воеводою ехали его брат и сын. Дальше – офицеры, составляющие свиту. Александр Артамонов был тут же. Сотники и головы стрелецкие находились при своих сотнях, а начальник стрельцов, Красулин, стоял на площади во главе стрелецкой рати. За воеводой ехали все наличные бояре и дворяне астраханские, исключая осадных голов, бывших при своих местах, на стенах города. Тут были: недавно праздновавший свою свадьбу боярский сын Илья Лихачев, на маленькой, бойкой лошадке, окруженный пятью холопами, и старый боярин Петр Васильевич, которого длинная седая борода развевалась по плечам, с десятью холопами, и дворянин Лукошкин, с тремя холопами, дьяк Табунцев, дьяк Фролов и помощник дьяка Федоров. Сорок стрельцов, под началом Фрола Дуры, замыкали это шествие. Немцы Бутлер и Видерос были во главе пешего отряда, составленного из иностранных матросов и русских подьячих разных приказов.

На площади воевода держал речь к рати.

– Братья и дети, – говорил он, – встаньте и дерзайте мужественно за святую веру, за Церковь Христову и государя нашего Алексея Михайловича. Ныне пришло время побиться и пострадать за государя. Если мы не будем ныне стоять грудью, то нас ждет неминуемая смерть. Кто останется жив, тот получит великие награды от государя, а кто умрет в честном бою, тот получит венец мученический. Не склоняйтесь, братья и други, на льстивые слова богоотступника и вора Стеньки Разина. Идем на бой с упованием на милость Божию. За мной, друзья, постоим за веру и государя!

– За веру и государя! – крикнули стрелецкие головы.

Войска приняли боевой порядок. Пушкари были на своих местах. Осадные головы расхаживали по стенам.

Особенно усилили отряды у Вознесенских ворот, откуда ждали приступа. Тут, с сильным отрядом стрельцов и ино-странцев, встал помощник воеводы, князь Михаил Семенович Прозоровский. С ним были Александр Артамонов и сын воеводы. Иностранцами командовал Бутлер. Сам воевода, с сильным отрядом, составленным из стрельцов, вперемежку с подьячими, поместился у собора, чтобы наблюдать за ходом событий и послать вовремя помощь куда потребуется. На другой стороне города начальствовали английский полковник Бойль, капитан Видерос и Красулин. Фрол Дура с своими стрельцами стоял около воеводы.

В казачьем стане видно было сильное движение. Передовые отряды шли уже на приступ к Вознесенским воротам.

Александр внимательно смотрел на неприятеля, но находящиеся за стеной виноградники не давали возможности хорошенько рассмотреть его положение.

Видно только было, что казаки по садам пробираются к городской стене. Миг был самый критический, видны были даже высокие лестницы, которые несли казаки. Князь Михаил Семенович не сходил со стены. Расставленные около стены посадские собирали обгорелые головни, в огромном числе валявшиеся на месте сожженной татарской слободы, и подкладывали их под котлы с водой. Котлы кипели и только ждали момента, чтобы пролиться на буйные казачьи головы. В других местах посадские стояли около ворохов камней, назначенных для бросания в тех же казаков. Пушкари стояли у пушек с заж-женными фитилями, а дальше, на месте пожарища, были выстроены ряды пеших стрельцов, готовых броситься к стене в минуту осады.

Молодой Прозоровский стоял около Александра.

– Вероятно, скоро будет приступ? – спросил он.

– Казаки пойдут на приступ не раньше ночи, – отвечал Александр.

Волнение казаков не унималось. Приступа нужно было ждать с часу на час. Дали знак воеводе, и он сам подвинулся к Вознесенским воротам и стал недалеко от них.

Вести с другой стороны города были самые спокойные. Казаков там вовсе не было видно. Но не то было у Вознесенских ворот. Хотя в темноте ночи ничего не было видно в садах, но гул многих голосов доказывал, что неприятель тут.

Александр и Бутлер не сходили со стены.

– Скверное положение, – сказал Бутлер Александру, – я ехал сюда строить корабли, а вместо того приходится сражаться, и с кем же? Со Стенькой!

– Не умели прошлый год сдержать его, так теперь и приходится расплачиваться, – отвечал Александр.

«Нет, вот что скверно: не успел я убежать вчера со Страусом!» – жалел Бутлер и сказал вслух:

– За садами-то ничего не видно.

– Я говорил, что нужно вырубить их – не послушали, понадеялись на воду, да не успели провести ее в сады, – отвечал Александр.

Была уже ночь.

В другой стороне города, откуда не ждали приступа, стояли иностранцы Бойль и Видерос и начальник стрельцов Красулин. Казаков вовсе не было видно с этой стороны. Видерос, утомившись ожиданием, закурил трубку и подошел к Бойлю. Англичанин в это время разговаривал со старшим пушкарем Томилой.

– Смотри карашенько, – говорил он пушкарю, – как только завидишь казаков, тотчас пали.

– Знать, с нашей стороны приступа не будет, – сказал Видерос.

– Подождем, – хладнокровно отвечал англичанин.

– Во всяком случае, здесь не будет, а, видно, в другом месте, – продолжал Видерос.

– А я думаю, что именно здесь будет приступ, – отвечал Бойль. – Но скажи, что ты думаешь о стрельцах?

– Думаю, что опасения напрасны и они будут драться чест-но, – отвечал Видерос.

– Гм! – проговорил англичанин. – А я думаю, напротив, в особенности не доверяю рвению Красулина. Посмотри, вон он опять едет вдоль линии.

Действительно, показался пегий конь Красулина, и он, остановясь у отряда стрельцов, которыми командовал Бойль, что-то вполголоса говорил.

– Ступай на свое место, капитан, – сказал англичанин, – я жду чего-то недоброго.

– Что, старшина? – сказал Бойль, подходя к Красулину.

– Говорю, отдохнуть можно, приступа, верно, не будет.