Стрелецкий десятник

– Как же ты их упустил? – спросил Василий. Темный развел руками.?– Ладно. Так как, десятник, прощаемся?

Аким успел шепнуть:

– Бери, Юр Василич, кого дают, и давай Бог ноги.

Юрша отстранил его и сказал Блину:

– Беру обоих.

– Ты мне нравишься, десятник! Далеко пойдешь, ежели… Грамоту сразу за пазуху, прочесть не дал. Отпускаю тебе одного, ты двоих требуешь. Да знаешь ли…?– И вдруг изменил тон:?– Ты царя увидишь?

– Увижу. Эту грамоту приказано передать ему в руки.

– Во ты какой! А правда, что Спирька Фокин у царя в друзьях ходит?

– Не в друзьях. Приближенный слуга он, постельный служка.

– Во дела! Бери обоих и скажи государю: мол, Васька, сын дьяка Варлаама Блина, от царского гнева бежавший, за ум взялся. Вот – тебе помог… Ватагу в полтыщу собираю. Буду бить татар, а жив останусь, с повинной приду. Покуролесил и хватит. Скажешь?

– Скажу, Василий. И скажу, что без тебя не иметь бы мне грамоты.

– Быть по сему. Темный, проводишь царевых воев до дуба на горе. Да пусть они по деревне пройдут, пусть все видят?– стрельцы на татар напали, да вон Демьяна выручили, а мы тут вроде ни при чем. Прощай, десятник. Может, еще свидимся.?– Уходя, Юрша слышал слова Василия: – Неждан, развяжи Демьяна…

И опять впереди Темный, болотное бездорожье в липком тумане да брызги гнилой воды. Пленных усадили в седла, ноги привязали к стременам, их лошадей вели в поводу.

Чем дальше ехали, тем гуще становился туман. Лягушек как будто поменьше стало, зато чибисы крыльями чуть шапки не сшибают. Лошади шли шагом. Скоро Юрша понял, что Темный ведет их другой дорогой, не той, что ехали ночью, чем дальше, тем больше топи. Дуба приметного не видно, туман не рассеивался. Подумалось, что вожатый заблудился. Юрша нагнал Темного и высказал свое подозрение. Тот остановил коня:

– Дурак ты, хоть и десятник! Если бы не Гурьян, давно бы вы все бульки пускали. А дуб – вон он.?– Темный кивнул вверх.

Юрша поднял голову. Совсем близко над туманом расплывчато рисовалось очертание знакомого дуба, подсвеченного восходящим солнцем. Почти тут же болото кончилось, начался песчаный подъем на обрыв. Темный отвернул в сторону и скрылся в тумане. Ни здравствуй, ни прощай.

23

В Питомши вернулись всем отрядом близ полудня. Пока седлали свежих коней подставы, Юрша отдавал распоряжения. С собой он брал Акима, Кривого Микиту и Петра – десятника московских стрельцов и обоих пленных. Над остальным отрядом головой оставил боярича Афанасия. Теперь, когда Болото было далеко, а Коломна не за горами, Афанасий осмелел и заносчиво сказал:

– Неправильно ты поступил, десятник. Нужно было Демьяна потребовать и доставить царю.

Юрша ответил насмешливо:

– Эх, боярич, боярич! Где ж ты был раньше? Там бы, на Дону, сказал такое. А то промолчал, а сам я не догадался! Ладно. Все ж оберегайся, кругом татары. Государю скажу: завтра вечером будешь в Коломне. Будь здоров!

Гнали лошадей не жалея, в Скопине их ждала смена. Юрша ехал первым, Аким и Петр вели лошадей с пленными. Кривой замыкал отряд и вел запасную лошадь, захватили ее на всякий случай. Хотя и спешили, но на ровном месте Юрша поотстал и пробовал заговорить с татарскими бирючами. Молодой отмалчивался, даже имени своего не назвал. За него охотно ответил старик:

– Его Лавром звать. В татарский полон с матерью попал, когда сосунком был.

– А чего он волчонком злобится?

– Эх, десятник! Каждого человека сперва понять надобно, а уж потом судить. Он мать свою дюже любит. Князь Михаил его выкупил и обещал мать выкупить, если преданным слугой будет. А вышло вишь как. Кто теперь его мать вспомнит? Вот так-то.

– А тебя, дед, как звать?

– Меня-то? Крестили Вавилой, а прозвали Невезуном, всю жизнь мне не везло. С малолетства в полоне, всего натерпелся. Продавали меня, меняли… Князь Михаил вот выкупил. Знаешь, сколько за меня дал? Подковы ишачьи. То-то оно и есть! И тут не повезло – ни к чему я не пригодился, хлеб зря ел. А все ж я читать умею, вот бирючом и послали… И опять не повезло, в новый полон угодил. Единственная радость, что к своим, к русским.?– Невезун тяжело вздохнул и замолк.

Выехали на поляну, где деревушка стояла и два старика ее караулили. Остовы печей, обгорелые, еще дымящиеся столбы и деревья с поблекшими листьями. Сожженную деревню прошли на полном скаку.

Дорога свернула влево… И они внезапно оказались среди татарского лагеря. Лошади крымчаков связаны десятками; три пустых казана на догорающих кострах и отдыхающие татары: кто сидит, скрестив ноги, кто вытянулся на траве.

Через лагерь до леса саженей пятьдесят, обратно через пожарище с версту. Не раздумывая ни секунды, Юрша, стегнув коня, крикнул: «Вперед!» – и выхватил саблю. Крымчаки вскакивали с земли, но, не успев отбежать, падали, настигнутые саблей. Юрша рубил и направо и налево, придержав коня только на опушке леса, чтобы пропустить вперед товарищей.

Кривой ехал последним, он, не отпуская запасную лошадь, нахлестывал и свою впереди идущую с пленником по имени Лавр. Перед самым лесом Лавр неожиданно рванул узду, оборвал ее, резко отвернул вправо и понесся к татарам, начинающим приходить в себя.

Аким вел лошадь со стариком. В первый же момент опасности он пропустил старика вперед, бросил ему узду и стегнул его лошадь. Сам же напал на татар. Перед лесом он остановился около Юрши, загородив его своим телом. Тут Юрша увидел, что пленник Лавр удирает, а Петр начинает сдерживать коня, отворачивать в сторону, чтобы преследовать беглеца. Юрша крикнул:

– Назад! В лес!

Последнее, что он увидел: крымчаки поспешно садились на крутящихся коней. Лавр, размахивая поднятыми руками, мчался и вопил по-татарски: «Свой! Свой я!» Но разгоряченные татары готовы были мстить кому угодно, и первым попался им под руку явно русский парень, хотя и кричащий, что он свой. Над Лавром засверкали сабли, и он поник на шею коня, но, болтаясь из стороны в сторону, продолжал держаться в седле – упасть не мог, его ноги были связаны под брюхом лошади.

А затем вокруг Юрши засвистали стрелы, одна из них царапнула ему шею. Последним в лес въехал Петр, в него уже впились две стрелы: в спину и в предплечье.

Заниматься раненым не было времени, Юрша приказал Кривому:

– Уходите! Мы с Акимом прикроем!

Они встали за деревьями по бокам дороги. Ворвавшийся в лес первый татарин видел только уходящих и стремился за ними. Юрша рассек всадника одним страшным ударом сабли. Аким снизу порезал шею лошади. Из-за узости дороги татары могли ехать только гуськом. И за минуту на ней образовался завал из трупов людей и бьющихся лошадей. Крымчаки пытались прорваться через кусты, но лошади, привыкшие к чистому полю, не слушались узды, дыбились.

…Юрша и Аким нагнали своих. Кривого не было видно, лошади привязаны к сосне. Невезун перевязывал белой тряпкой плечо Петру, рядом валялся крымчак с рассеченной головой. Петр рассказал, что, услыхав топот коней, к ним навстречу вышли два татарина, наверное, разведчики из отряда, отдыхавшего на поляне. Одного они убили, другой бросился в лес, Кривой – за ним. До сих пор его нет.

– А у меня,?– продолжал Петр,?– на спине, дед говорит, рана плевая, сама заживет. С рукой плохо, наконечник стрелы в кости засел. Невезун вынуть не мог, а кровь остановил. Дельный старик.

Невезун, обрадованный похвалой, пояснил:

– Лопушок привязываю, огневицу отгоняю. А наконечник глубоко вошел, бородка за край кости уцепилась.

Вернулся Кривой, хмуро сказал, что татарин как сквозь землю провалился.

– Думаю, десятник, надо мне вернуться к своим в Питомши. Поберегу их. Лесом проберусь.?– Юрша согласился. Кривой продолжал: – Деду я, видишь, ноги развязал. Ей-богу, доверять ему можно. Просит саблю ему дать, одним бойцом больше будет. Тебе решать, а я поехал. Будь здоров, Петро.

Исполнить совет Кривого Юрша приказал Акиму. Тот, передавая саблю Невезуну, сказал:

– Держи, старче. Десятник Юрша будет просить государя дать тебе вольную по закону.

Невезун прослезился и принялся благодарить, путая русские слова с татарскими. Потом, когда уже ехали, он сказал Акиму:

– Ты вот меня стариком величаешь, а мне лет-то, поди, немного больше твоего: только четыре десятка минуло. Вот она, чужбина-то что делает!

Далее скакали без помех. В Скопине сам воевода проводил Юршу, слово царю передать велел. Следующая смена в Пронске, потом Михайлов, тут, пока седлали коней, перекусили.

Летний день велик, засветло миновали Рязанскую засеку. И вот здесь произошла задержка. Невезун обычно охотно разговаривал, а под вечер затих, хотя еще бодро держался в седле. Хуже было с Петром, он упросил Юршу взять его с собой, чтобы лечиться в Коломне, все поближе к дому. Но рука у него сильно болела, он стискивал зубы, кусал губы, лишь бы не заскулить по-собачьи. Юрша видел его мучения, поэтому, хотя и спешил, все же раненому уделял внимание. Но тут вдруг Невезун покачнулся, и, не будь рядом Акима, поддержавшего его, наверное, упал бы с коня.