Лето злых духов Убумэ

– Иными словами, есть внутренний мир человека и внешний мир. Все, что принадлежит к миру снаружи, подчиняется исключительно физическим законам природы, в то время как мир внутри нас полностью игнорирует эти законы. Чтобы жить нормальной жизнью, человеку необходимо привести эти два мира в соответствие и согласие друг с другом. Пока наше сердце бьется, наши глаза и уши, руки и ноги, каждая частица нашего тела с огромной скоростью воспринимают информацию снаружи. И задача мозга – регулировать этот поток информации. Мозг анализирует информацию, упорядочивает ее, сортирует по категориям, упаковывает, наклеивает ярлыки, снабжает всеми необходимыми пояснениями – и передает душе.

В то же время во внутреннем мире происходят самые разные события и возникает информация, которая также должна быть упорядочена; но внутренний мир не подчиняется правилам логики, так что с ним мозгу справиться гораздо труднее. И все же это тоже его работа. Мозгу это может не нравиться, но когда душа выдвигает требования и отдает приказы, он обязан к ним прислушиваться и выполнять. Взаимодействие между душой и мозгом – или, если хочешь, торговая площадь, на которой происходит обмен между ними, – это именно то, что ты называешь сознанием. Душа, полностью принадлежащая внутреннему миру, обменивается историями с мозгом и с помощью сознания связывается с внешним миром. С другой стороны, события, происходящие во внешнем мире, фильтруются через мозг и видоизменяются в сознании таким образом, чтобы они могли быть доставлены в твой внутренний мир. В этом смысле сознание можно уподобить искусственному острову Дэдзима в период сакоку[18 - Дэдзима (в некоторых источниках Дэсима) – искусственный остров в бухте Нагасаки. Изначально был построен как склад и перевалочный пункт для португальцев. С 1641-го по 1853 г., в период сакоку, или японской самоизоляции, являлся единственным голландским торговым портом в Японии.], верно?

– Я не согласен с твоим сравнением, но понимаю, что ты имеешь в виду. Однажды я был в гостях у моего друга-профессора, где собрались любители психологии, и они спорили о том, является сознание функцией мозга и нервов или же души. Но твоя гипотеза определенно нравится мне больше.

Я вдруг обнаружил, что моя сигарета лежала все это время на краю пепельницы и уже практически вся превратилась в пепел. Я достал из нагрудного кармана следующую и аккуратно поджег ее.

– Гипотеза… да, полагаю, это можно назвать гипотезой, – сказал Кёгокудо, следуя моему примеру и тоже закуривая по новой. По всей видимости, его кротость сегодня можно было объяснить тем, что он пребывал в необычно хорошем расположении духа.

Мне показалось, что настал подходящий момент для небольшой контратаки.

– Но в таком случае как твоя гипотеза объясняет потаенное бессознательное?

Кёгокудо начал отвечать прежде, чем я успел даже закончить свой вопрос.

– Структура мозга состоит из слоев, похожих на слои теста на паровой булочке мандзю, – пояснил он. – Чем раньше возникли эти слои, тем глубже они располагаются. А сладкая бобовая паста анко, которая находится в центре, – самая древняя. Это так называемый животный мозг, который отвечает главным образом за инстинкты. Считается, что мы рождаемся уже с инстинктами, но более осмысленной мне видится точка зрения, что инстинкты – это знание, которое мы получаем от своей матери, пребывая в утробе; иными словами, это выученные воспоминания. Как известно, у эмбриона тоже есть мозг. Более того, дети, находящиеся в утробе, даже видят сны. И от родительского мозга они получают тот минимум знания, который необходим им для жизни.

Животные проживают всю оставшуюся жизнь, обладая лишь этими минимальными знаниями. Но даже их мозг получает информацию извне и анализирует ее – скажем так, у них в этом отношении хватает наглости быть почти равными венцу творения. Иными словами, у животных есть душа, или, по крайней мере, самосознание, функционирующее по собственным законам и обменивающееся информацией с мозгом. Так что в этом смысле они не очень сильно отличаются от нас. Чем они, однако, отличаются, так это отсутствием речи. По этой причине их сознание – то есть обмен информацией между мозгом и самосознанием – не работает так четко и ясно, как у людей. У животных нет представления о времени, о прошлом и будущем. Для них существует лишь здесь и сейчас. Весьма ненадежная позиция, не так ли? Тем не менее, несмотря на это, им удается существовать весьма успешно. И этот животный мозг остается составной частью человеческого – маленький шарик сладкой бобовой пасты под многочисленными слоями теста.

– Я понял. Теперь ты собираешься сказать мне, что взаимодействие между древним мозгом и душой – это и есть бессознательное? То, что всегда в нас присутствует, даже если мы не можем этого ясно распознать?

– По этой причине лишь животные способны испытывать истинное счастье.

Взгляд Кёгокудо задумчиво скользнул в направлении веранды энгава[19 - Энгава, или эн – японская веранда; дощатый либо бамбуковый настил без татами вдоль двух или трех стен дома, предназначенный для любования садом.]. Там в ярких лучах заходящего солнца нежилась его домашняя кошка. Ее глаза были зажмурены в дреме.

– В последнее время она все время спит. Ты можешь подумать, что это местная кошка, но это не так. Она с континента, родилась на горе Цзиньхуа в Китае. Я слышал, будто бы кошки с горы Цзиньхуа способны принимать человеческое обличье, так что я потрудился, чтобы заполучить одну из них. И теперь все, что она делает, – это спит. Должен сказать, что я чрезвычайно разочарован.

Мой друг совершенно не стеснялся перескакивать на не относящиеся к делу темы всякий раз, когда ему этого хотелось. По большому счету все его небольшие отступления следовало воспринимать с изрядной долей скептицизма. Так что невозможно было сказать наверняка, сколько в его истории про кошку было правды. Что до меня, то я обычно принимал его хвастливые выдумки как должное, потому что они меня порядком развлекали.

– Если ты хотел завести магическую кошку, тебе нужно было взять кошку Набэсимы[20 - Отсылка к старинной истории-кайдану о призраках – «Кошка-вампир Набэсимы», повествующей о демонической кошке, околдовавшей главу самурайского клана Набэсима – Наомасу Набэсиму (1815–1871). Убив его возлюбленную О?Тоё, кошка-демон принимает ее обличье и каждую ночь приходит к Набэсиме, чтобы пить его кровь.].

Кёгокудо засмеялся и признал, что я, возможно, прав.

А затем я наконец неожиданно понял, что он задумал.

Все эти его теоретизирования и рассуждения были способом уйти от разговора о его сторонней работе. Он на лету ловил мои намеки и отвечал на них быстрее, чем я мог ожидать, постепенно уводя беседу в сторону от интересовавшей меня темы.

А я этого даже не заметил. Я просто позволил потоку слов нести себя – вот почему настроение моего друга становилось все лучше и лучше. В результате я не смог выведать ничего о работе Кёгокудо в качестве экзорциста, а ведь именно это и было моей основной целью. Твердо решив не уходить от него с пустыми руками, я попытался силой вернуть разговор в первоначальную колею.

– Итак, Кёгокудо, – начал я, – думаю, я понял из твоей теории столько, сколько мне требуется. Учитывая это, давай уже вернемся к твоей работе.

– К моей работе? Что ты имеешь в виду?

– Разве мы не говорили о твоей сторонней работе экзорциста?

– С чего ты это взял? Мне кажется, все началось с того, что ты решил преподнести мне ту историю о беременной женщине.

Это было правдой. Кёгокудо взглянул на меня с растерянным недоумением. Я, должно быть, действительно выглядел настоящим идиотом, сидя перед ним, куря свою сигарету и пытаясь придумать, как сменить тему беседы.

– Ладно, хорошо; что насчет этих твоих призраков – как так выходит, что они есть, но при этом не существуют – потрудись, пожалуйста, объяснить это так, чтобы я смог понять.

Я и сам чувствовал, что мои вопросы звучат подозрительно, как будто у меня был некий тайный план, который я не хотел до поры до времени раскрывать, – по правде, именно так оно и было. Наблюдая за тем, как я спотыкаюсь и запутываюсь, мой друг откровенно веселился, хотя его хмурый вид нисколько при этом не менялся.

– Ты что же, не понял ни слова из того, что я тебе сказал? – спросил он, явно разочарованный.

– Нет, я внимательно слушал изложение твоей гипотезы про мозг, душу, сознание и их связь и вполне понял, что ты хотел сказать.

– В таком случае ты понимаешь, что все, что ты видишь, все, что ты слышишь, все, что ты осязаешь и чувствуешь на вкус, – все это товары, которые твой мозг оптом доставляет тебе, своему единственному клиенту. При этом твой мозг также имеет исключительные права на поставки.

– Да, я это понимаю.

– Тогда скажи мне, как ты проверяешь качество товаров, которые продает тебе твой собственный мозг? Например, откуда тебе известно, что я – хозяин книжного магазина «Кёгокудо»?

– Я знаю это просто потому, что мне это известно.

– То есть, иными словами, ты проверяешь качество, сопоставляя полученную информацию с той, что уже хранится в твоей памяти.

– Ну да, конечно, я обращаюсь к моей памяти и моему личному опыту.

– Опыт – это всего лишь подразделение памяти. В сущности, если ты потеряешь свою память, то не будешь знать, что есть что, – ты вообще ничего не будешь знать. Если ты забудешь, как ходить, то больше не сможешь правильно переставлять ноги, верно?

– Я полагаю…

«Я полагаю, что он прав».

– Как бы то ни было, – провокационным тоном продолжал Кёгокудо, – современная медицина пока что не дала нам ясного ответа на вопрос, где именно и как именно хранятся воспоминания.

– Постой, но ведь это не так! – возразил я. Я действительно так думал – по крайней мере, исходя из того, насколько я понимал современное состояние вопроса и общепринятую научную точку зрения. – Воспоминания хранятся в мозге. «Они ведь должны там храниться», – я не мог представить себе какой-то иной возможности. Разве мозг не называют «хранилищем воспоминаний» или «кладовой памяти» или чем-то подобным?

Кёгокудо потер пальцами подбородок.

– Я не был бы так уверен. Что мы знаем наверняка, так это то, что мозг работает привратником и посредником. Вся информация, которая поступает через глаза и уши, сначала должна пройти таможенный досмотр в мозге. И вот в чем загвоздка: мозг пропускает только те вещи, которые он понимает и с которыми соглашается. Каждая мельчайшая мелочь должна сперва пройти инспекцию, прежде чем она будет допущена в область сознания.

– А что насчет того, что не проходит досмотр?

– Отправляется в хранилище памяти, минуя сознание. Как ты думаешь, на чей авторитет полагается мозг, когда проводит свою инспекцию? Опять же, памяти. Мозг быстро просматривает ее картотеку, извлекает оттуда воспоминания, кажущиеся ему подходящими, и сравнивает их с новой поступившей информацией. Если новый материал проходит его досмотр, то отправляется вместе со старым обратно в хранилище-картотеку.

– Ну разумеется. На этот раз это понятная метафора.

– А теперь представь себе вот что. Что, как ты думаешь, произойдет, если наш безупречный таможенный инспектор окажется мошенником, если он будет нечестен и попытается протащить контрабандой подделку? Как ты думаешь, клиент, который наблюдает пьесу жизни, разыгранную на сцене сознания, сможет распознать, что это фальшивка?

– Возможно, нет. Но зачем мозгу может понадобиться вести себя нечестно? В этом ведь нет никакого смысла.

– Нет, смысл в этом есть, – убежденно сказал Кёгокудо.

– Но я не понимаю, – упрямо возразил я, покачав головой. – Какую мозг может извлечь из этого выгоду?

– Мозг делает это не совсем для того, чтобы получить выгоду, – скорее, чтобы уменьшить потери. Назовем это выходом из затруднительной ситуации или исправлением неполадок. Например, скажем, он отправляется в хранилище памяти, но не может найти там подходящее воспоминание-образец, чтобы сопоставить его с новой информацией. Это затруднит его работу, ведь новую информацию будет невозможно проверить. На небольшие расхождения можно закрыть глаза и сделать вид, будто их нет, однако иногда поступившая информация совершенно не согласуется с тем, что уже имеется. Это поднимает вопрос о доверии. Человеческий разум или человеческая душа доверяет мозгу безоговорочно и абсолютно. Как я уже сказал ранее, если бы хранилище памяти оказалось полностью опустошено, то мозг утратил бы все основания для своей работы, а ты, возможно, не смог бы прожить после этого дольше минуты. Это доверие не может – не должно – быть подорвано. Лучше пусть клиент получит устраивающую его приятную ложь, нежели утратит веру в систему.