Запредельность

– Тогда не будем медлить, юный рыцарь.

Постоялец подошел к погребу, поднял крышку и спустился по лестнице. За ним после недолгих раздумий последовал мальчик. И пан Януш остался в одиночестве. Он попеременно смотрел то на темную дыру в полу, то на свои босые ноги и отчего-то вспоминал потерянные тапки.

А потом он подобрал полы халата и со вздохом погрузился в «подполье» – ему показалось, что подвал даже слегка чавкнул, принимая его в свое чрево.

Поначалу было темно. Потом вспыхнула свечка в руках у Павла. По цепочке стали загораться огоньки: все восковые и парафиновые огарки, накопившиеся здесь за много лет. Пан Януш неловко сделал шаг и наткнулся на Теогвальда с мальчиком. Они смотрели на что-то за его спиной.

Или, скорее, на кого-то.

Хозяин Подворья медленно повернулся – и увидел невероятную картину, которая могла быть плодом больного воображения, но никак не правдой. Школьные парты, которые раньше были сгружены друг на друга, теперь вместе со скамейками стояли в ряд. На них лежали тетради, стояли чернильницы, были рассыпаны карандаши и мелки. А за ними… сидели люди. Нет, скорее духи, видения, бесцветные и полупрозрачные. Но они выглядели не так, как обычно представляют призраков. Их кожа была гладкая, почти стеклянная, а под ней клубился туман – словно серая кровь бежала по невидимым венам. Мужчины, женщины, дети, в разных одеждах, из разных времен, устроились за партами, по-ученически сложив руки.

– Не могу поверить! – выдохнул пан Януш.

– Нет, можешь, – возразил Теогвальд. – Ведь все очень хитро устроено. Те, кто не готов воспринять такую правду, попросту ничего не видят. А те, кто способен нас узреть, уже в глубине души верят.

– Они что, все мертвяки? – дрожащим голосом спросил Павел.

– Непотребное слово, – поморщился постоялец. – Нет, мы вовсе не считаем себя мертвыми. Мертво то, что не может двигаться, понимать, мыслить. А мы все это можем. Мы существуем, только по другую сторону жизни. Вроде как нынешние мудрецы называют это из-мере-нием. Как видите, я успел нахвататься учености.

Хозяин Подворья сделал шаг в сторону от своего гостя – аккуратно, чтобы это не показалось вызывающим.

– Мы? – переспросил он. – Почему вы говорите «мы», ведь вы не такой!

– Был когда-то, – хмыкнул Теогвальд. – Ведь по вашим меркам я родился давным-давно. В приходской книге написано – в тысяча триста сорок первом году от Рождества Христова. Доспехи, что стоят наверху, мои лишь отчасти. Заменили грудную пластину: ох и вмятина там была! Удар железной булавой, я после него уж не оправился. После смерти – теперь-то я называю это переходом – я долго бродил в безвременье, не мог понять, что к чему. Потом потихоньку стал осваиваться среди людей. Когда живешь в этом мире, постепенно возвращаешь подобие былой плоти. Я долго бродил в поисках нужного места, и наконец явился сюда.

– Почему сюда? – осторожно поинтересовался пан Януш.

– Здесь особый дух, особая местность. Она теперь принадлежит скорее умершим, чем живущим. Много памяти ушло в землю. Много вещей похоронено. Оружие, одежда, книги – все это было пропитано духом времени, а теперь почва поглотила их. Я говорил с один из ваших мудрецов, и он объяснил, что такие места есть – там, где «концентрация достигла предела». Не думаю, что я все понял…

– Процентное соотношение! – вдруг звонко сказал мальчик.

– Что? – вздрогнул хозяин постоялого двора.

– Ну, это же просто! Если на ограниченной территории умирает много людей и погибает много вещей, то совокупная доля того измерения становится больше, чем этого. Вот почему мертвяки – простите, перешедшие – тянутся сюда, и мы их видим!

Пан Януш открыл рот. Не потому, что эту тираду выдал восьмилетний мальчик: он уже подозревал, что Павел – своего рода вундеркинд. А потому, что вспомнил, как еще его дед, Заремба-старший, сбрасывал в огромную яму позади дома обгоревшие обломки, осколки, детали… и со слезами на глазах закидывал их землей.

– Тут не раз был пожар, – тихо произнес он. – Столько всего сгорело… И библиотека, такие редкие книги!

– Все написанное сохранилось, – успокоил его сэр Гваделот. – Ничто не исчезает до конца.

– Но все эти… люди – вы сказали, что они пришли учиться. Чему?

– Жить среди таких, как вы.

– Зачем? Большинство их даже не видит!

– Скоро увидит. Или не так скоро? Я уже отвык измерять время по-человечески. Но вы-то должны понимать. Об этом написано в древних книгах. Час, когда из-мере-ния сольются, и мертвые окажутся среди живых.

– Апокалипсис! – потрясенно воскликнул пан Януш. – Судный день!

Он обвел глазами созданий, сидящих за школьными партами. Так вот кто они такие! Вестники, предрекающие начало конца.

– Мы все умрем! – заявил Павел с восторженными нотками в голосе.

– Да нет же, – охладил его пыл Теогвальд. – Никто не умрет. Напротив, все соединятся. А к добру или к худу – это уже как пойдет.

– Однако, – неуверенно встрял хозяин Подворья, – если учитывать то, что мы знаем об Апокалипсисе…

– А мы ничего не знаем, – перебил его постоялец. – И уж вы – тем более. Когда-то людям было послание, но оно передавалось из уст в уста сотни раз, обросло байками и домыслами. В нем заключалась надежда, а наши предки превратили ее в страх. Мне известно лишь одно: апокалипсис действительно предвещает конец. Конец того мира, к которому все привыкли, и начало совершенно нового.

– Но зачем? Что тогда будет?

– А вот это мне неведомо. Может, давно почившие мудрецы и знают ответ на этот вопрос. Но я-то не мудрец. Я всего лишь рыцарь, Гваделот из Эйвбери, слушавший вместо книг пение мечей. Теперь я могу лишь ощущать то, что грядет, учиться сам и учить других. А ты?

– Я? – недоуменно уставился на него пан Януш.

Теогвальд, он же Гваделот, плавно провел ладонью по воздуху, и огарки потухли. Осталась гореть лишь свеча в руках у Павла. Призрачные люди исчезли в темноте, и погреб стал вполне обычным, с запахом сырого дерева и пыльных холстов.

– Хватит на первый раз, – сказал постоялец и указал на ступеньки, ведущие наверх.

Хозяин постоялого двора даже не понял, как оказался в комнате. Его бил озноб. Мальчик и гость о чем-то разговаривали за его спиной, но он почти не разбирал слова. Пан Януш вышел в коридор, стараясь вобрать кожей свой привычный мир, ощутить дыхание старого дома, знакомого ему с детства. Но что-то незримо изменилось. Подворье уже не было прежним. Даже стены казались другими, словно под их обшивкой что-то скрывалось. Пан Януш доплелся до лестницы, тяжело оперся на перила и вдруг краем глаза увидел, как мимо проскользнули странные тени.

Это были духи, похожие на тех, что хозяин видел в своем погребе, но вместе с тем в них словно бурлила жизнь. Импозантный мужчина в костюме позапрошлого века, с роскошными напомаженными усами, а под руку с ним – молоденькая дама, почему-то в старом халате, которая заразительно смеялась. Увидев пана Януша, она тряхнула кудрями и стрельнула в его сторону лукавыми черными глазами. А потом вместе со своим кавалером прошла сквозь стену и исчезла.

– Твоя догадка верна, – произнес возникший рядом с ним Теогвальд.

– И что мне со всем этим делать? – упавшим голосом спросил пан Януш.

– Готовить живых к предстоящим событиям – как я буду готовить мертвых. Учить существовать вместе и объяснять порядок вещей. Ты представляешь, что начнется, когда настанет апокалипсис?

– Люди начнут сходить с ума, – медленно проговорил хозяин Подворья. – Появятся секты, которые все будут толковать по-своему. Наступит полнейший хаос…

– Вот именно, – кивнул постоялец. – Поэтому нам понадобятся те из живущих, кто будет готов, кто сможет объяснить всем остальным. Почему бы тебе не набрать учеников? Ведь ты всегда мечтал возродить здесь школу.

– Но я не знаю как… К тому же мне вряд ли удастся сохранить все в тайне. Меня не оставят в покое, пока я не продам этот дом.

Сэр Гваделот звучно расхохотался.

– Это меньшая из всех проблем, – заявил он. – У меня кое-что есть для тебя.

Он сунул руку за пазуху и достал оттуда полотняный мешочек.

– Здесь сбор трав. Он подходит под то, что ты называешь хурьмой. В мое время им спроваживали незваных гостей. Из него получается напиток, довольно болезненный… для самолюбия, но вполне безопасный для здоровья.

Где-то вдалеке прокукарекал петух. Густая темнота за окнами уже стала прозрачно-серой, словно в нее капнули немного молока.

– Рассвет, – сказал Теогвальд.