Семь шагов над обрывом

«Чаклун», кряхтя, опустился на покрытую ковриком лавку, поманил пальцем любопытную девочку. Лера присела рядом, переглянулась с подругой.

– …такооого, – протянул дед, – много чего могу. Вчера, вот, перевел трохы грошей нашим котикам. А завтра с волонтёрами отправлю мед.

Лера разочарованно скривилась. Дед Назар ласково потрепал девочку по цветным прядям.

– Эх, ты, этно-о-граф! Вот моя бабка покойница! Ото была Чаклунка! Сейчас бы дождик нам наворожила! Оно спека яка! – дед вытащил из кармана огромный клетчатый платок, вытер вспотевший лоб, – а я так, пчёлок вожу…

Он хлопнул себя по коленям, поднялся с лавки и, прихрамывая, направился к воротам. Соня с Лерой потащились провожать гостя. Уже взявшись за калитку, дедок резко обернулся. Соня от неожиданности пошатнулась, дернулась назад.

– Сны замучили?! – он прижал ладони к ее вискам, приблизил лицо, заглядывая девочке в глаза.

Она испуганно замерла. Дух горького меда и дорожной пыли, сухих луговых цветов, полынной горечи и дыма костров закружил голову.

– Море тебя не отпускает, девочка, – голос деда доносился издалека, – Приходит во сне, зовёт, так?

Соня зажмурилась, из глаз потекли слезы.

– Море умерло, – чуть слышно прошептала она.

Лай собак, голоса людей, детский смех, звуки музыки в соседнем дворе, птичий щебет – все исчезло. Только гулкий стук сердца, как далекий прибой, шумел в ушах.

Вдох – в нос ударил запах водорослей, горячего песка, нагретых на солнце гладких камней.

Выдох – лунная дорожка скользит по темной воде, дрожит, дробится сотнями бликов…

Снова вдох – брызги летят в небо, южный ветер беспечно треплет волосы…

И выдох, как мягкий шелест ночных волн осенью…

– А ты говоришь, умерло, – старый пасечник убрал руки, устало растер морщинистое лицо.

Соня осторожно открыла глаза. Мягкий свет закатного солнца золотил листья старой яблони, боевой клич рыжего петуха спугнул стайку воробьев – опять кого-то по улице погнал, паршивец. Мурка ласково потерлась об ноги, выпрашивая сметаны. Все вокруг было таким мирным и домашним, что Соня улыбнулась сквозь слезы. Дед Назар тяжело вздохнул, как-то разом постарев ещё сильнее, глянул на восхищенную Лерку, усмехнулся и негромко произнес:

– Чудо, оно не всякому в руки даётся. И не всякий его вынести сможет. Так-то… Вы, девоньки, заходите ко мне. Чайку с медом попьем, побалакаем…

*********

Шмель взлетел к низкому беленому потолку. Закружил по кухне, загудел недовольно в поисках выхода. Пришлось вставать, открывать сетку, выпускать мохнатого гостя.

Во дворе хозяйка мыла стеклянные банки и болтала с Михайловной – тёткой дюже любопытной и общительной. Заметив девочку, гостья бросила грызть семечки:

– Софийка, мама звонила? Как там папа?

Казалось, все село в курсе, что папа ранен, лежит в госпитале. Что ему сделали две операции и мама с Данькой поехали к нему.

– Звонила, говорит, папу в обычную больницу переводят. Наверное, это хорошо.

Михайловна горестно покачала головой,

– Ох, и спека сегодня. Вроде утречко, а дышать нечем! Васильевна, а шо, у тебя помидоры таки сохнут?! – с надеждой спросила соседка.

– Пытаются! Но мы с Софийкой не даём. Сегодня с самого ранку поливали, – тетя Тамара сердито глянула на приятельницу.

– Ну что за напасть! Третью неделю сушь стоит. Колодцы на городы выкачиваем! А урожай-то на троих делить! На свою семью, на беженцев – жалостливый взгляд на Соню, – и нашим «котикам».

Для «котиков» закатывали тушёнку, коптили и солили сало, топили масло и жир, сушили рыбу…

– Ниче! По селу пару десятков скважин набито – без воды не останемся! – Тамара яростно вытирала вымытую до блеска банку.

– Так-то оно так, но я тебе кажу, неспроста засуха. – Михайловна понизила голос. – Говорили, не будет добра от тех похорон! Покойник всю воду заберет!

Тетя Тамара стукнула банкой по столу, уперла руки в бока.

– Тю! Дура! Ну что ты несёшь! Да ещё при ребенке! Соня, а ну закрой уши, тетя Тома ругаться будет.

Смешные они, подумалось Соне. За минуту по пять раз ссорятся, мирятся, спорят, злятся друг на дружку, обнимаются и просят прощения…

Вот и сейчас…

– 21 век на дворе! А ты в эти забобоны веришь и детей стращаешь! – не унималась Тамара.

– Да кабы не эти забобоны, где бы…

В калитку громко постучали. Спорщицы разом притихли. Михайловна потянулась к семечкам в миске.

– Заходь, открыто, – крикнула хозяйка.

К этому сложно привыкнуть. Ведь правильно как? Сначала подойти к забору, глянуть, кто пришел. А тут – даже замка нет. Так, ерунда, крючочек. С улицы откинуть можно. Заходи – кто хочешь.

В калитку вошла Лера, таща большую клетчатую сумку. Кинула ношу под яблоней, потрепала разморенную жарой Муху и, зачерпнув воды в ведре, плюхнула в лицо. Брррр… красота.

– Добрыдень, тёть Тома!

– Шо ты, скаженная?! Надумала чего? А то вон садись Софийке помоги.

Лера тоскливо покосилась на полные ведра вишен.

– Отпустите Соньку сегодня со мной. Очень надо!

Хозяйка насупилась.

– Куда это?

– Так по делу.

– По какому такому делу? На ставок в субботу вроде собирались.

– Мы пойдем сетки плести. Защитные. Ну, такие… маскировочные. Мне тетя Оксана целую кучу старых вещей насобирала.