Неоплаченный долг. Деревенский детектив

Я умел говорить убедительно, но быстро сообразил, что сестру тревожит что-то другое. Она должна проговориться. И она выдала свою тревогу:

– Не подходи к Зине. Она неплохая девчонка, но ее опекуном назначен Леша. Это страшный человек. Он просто так ничего не делает.

А в тот вечер он отпустил Зину на танцы. Впервые. Со мной. Теперь мне показалось, что троица пьяных парней подошла к нам целенаправленно и меня посадили рядом с Зиной не случайно.

Оксана смотрела в окно, за которым в настоящий сад превратились молодые яблоньки. Было им от семи до пятнадцати лет. Первые саженцы в большом количестве гибли. Некоторые кто-то по ночам вырывал с корнем или ломал у самого ствола. Потом к нам прибился пес-дворняга. Он стал так рьяно охранять территорию, что таинственные кражи и поломки в усадьбе прекратились.

Я не помнил дядю Олега. Он спился и умер пятнадцать лет назад как раз в год моего появления на свет. Как говорит наша мама, надо было перекреститься и жить дальше по-человечески. Оксанка же съехала с городской квартиры и поселилась здесь. В магазин на окраине устроилась. Работала продавцом посменно, ходила в город за километр.

Руки сестры огрубели, но лицо оставалось привлекательным. Ни прической, ни макияжем она не занималась и выглядела как ровесница нашей мамы. Зато мама подбирала в магазине у своей дочери стильную одежду, пользовалась скидками и рассрочками, которые полагались продавцу. Оксане было не жалко. Сама она носила на работу джинсы и свитер под фирменным фартуком, а дома – старые джинсы и старый свитер. Впрочем, старила ее не одежда, а строгое выражение лица.

И какой же гад должен быть Леша, чтобы сейчас требовать назад участок! По вере Оксанки, здесь нашли приют души Олега с товарищем, который спас его в Афгане, прикрыв собой. Мучил ли моего молодого дядю неоплаченный долг перед судьбой, которая сохранила не того парня? Я стеснялся спросить об этом сестру.

Через неделю мы с Оксаной перестали вспоминать про мою ночную драку. Сидели утром за столом, пили чай. Внезапно Джек возмущенно залаял. Сестра резко обернулась к окну, чуть не опрокинув на себя кипяток. Я тоже выглянул и увидел, как корову мимо наших окон погнала на выпас Зина. Оксанка расстроилась.

– Думаешь, мне травы жалко? Но у Леши свое поле за домом, почему именно к нам за огород?! То потопчет картошку, то сорвется на грядки.

– Ругалась? – посочувствовал я.

Оксанка махнула рукой и горестно подперла ладошкой щеку. Боится она Леши. Наглый мужик по всей деревне твердит о захвате усадьбы его бабушки. Все знают, что врет. Но все молчат. А если слишком часто и безнаказанно повторять ложь, то она может стать истиной. Сейчас век бумажек. Если нужная справка потерялась, то ты и виноват.

Джек не умолкал. Зина топталась под окнами, глядя, как корова подбирается к Оксанкиным лилиям в палисаднике.

– Куда она смотрит? – рассердилась сестра. – Пойду, скажу.

– Я сам, а то ты лишнего наговоришь.

Мне показалось, что Зина медлит не случайно. Я отогнал буренку от штакетника и пошел с Зиной, отставая на полшага. С детства не доверял коровам. Зина решилась сразу сказать главное.

– Денис, мне нужны деньги. Оставаться с Лешей мне страшно. Обратиться не к кому.

– А жена его где?

– Татьяна? Она сбежала ночью. Записку оставила, чтобы не искал. И сбережения украла.

Я был в шоке от услышанного. Таня, бессловесная и покорная, вечно возилась со скотиной. Пешком обходила всех дачников, продавая парное молоко. К автолавке, куда даже наши бабушки надевали «выходные» халаты, шла в рабочей одежде. Поговаривали, что Леша ее колотит за лень и нерасторопность. Разве такие женщины способны на бунт? Но Зина знала другую Таню.

— Мечта у нее была. Портнихой стать хотела. Знаешь, какое она свадебное платье для себя сшила? Как в модном журнале! У нее и клиенты свои были, пока Леша швейную машинку не сломал.

Когда же Зина назвала пропавшую сумму, я присвистнул. Знал, что Леша жмот, но чтобы столько скопить в деревне… Каким образом?

– Баранов держит, поросят откармливает. Молоко продает, – объясняла Зина. – Когда колхоз распускали, он всю технику списанную по дешевке забрал. Теперь четыре деревни в очередь на его трактор записываются.

Понятно. Я никогда не спрашивал, как ей живется в приемной семье. Она была младшей дочерью бывшего тракториста. Его помнили как чудного и неразговорчивого мужика. Зина рассказывала, как, засунув топор за пояс, отец мог на три дня уйти в лес. Мясо, рыба, грибы и орехи дома у них не переводились. Мать корову держала. Четыре сына-погодки достигли призывного возраста, когда хозяина за неделю скрутила хворь. Казалось, обыкновенная простуда, а не выкарабкался.