Что может быть хуже несвободы?..
О, черт! Только этого мне не хватало!
Это же просто как удар кувалдой… По моим бедным бабьим мозгам… Что же я натворила!..
Я, к своему стыду, хоть и способная, но весьма рассеянная и давно не практикующая ведьма. Творя какие-нибудь чары, я могу забыть об их побочном эффекте. Побочный эффект трансформации, в частности, заключается в том, что ты внезапно можешь начать мыслить, как тот, в кого превращаешься.
Мыслить, как дракон.
Я с детства мечтала быть драконом. Еще не зная, что мечта очень легко может воплотиться в жизнь… Этот медный, бухающий голос в моем сознании, заполняющий каждый мой нейрон, переплавляющий тело и сжигающий душу, – моя свершенная мечта?!
Жить, как дракон, значит – жаждать абсолютной свободы от и власти для.
Свободы от всех и власти для себя. Это безумие.
Так, только спокойно. Я человек. Я должна вернуться.
Зачем?
Здесь тот, кого я люблю. Он мой, мой…
Кто?
А действительно, кто?
Добыча?
Нет!
Почему этот человек кричит? Что он кричит нам?
Я… я не помню. Что-то я должна сделать… Я человек?
Ха. Ха. Ха.
Тогда кто я?..
Дракон.
Кто я-а-а?!
– Вика, Вика, перестань, это уже не смешно. Немедленно прими человеческий облик!
Кто ты такой, чтобы приказывать нам?!
Авдей увидел, как дракон зевнул, широко раскрыв пасть с клыками, похожими на сосульки застывшей ртути. Вместе с зевком из пасти хлестнула струя раскаленного белого пара, заставившего писателя ринуться за высокий комод в поисках спасения. А дракон, развернувшись с грациозностью угольной баржи, взмахнул серебряно зазвеневшими крыльями и вылетел в окно, рассыпавшееся дождем стеклянных брызг.
Мы свободны!
Авдей подбежал к окну. В небе промелькнула и исчезла серебристо-сиреневая молния. А вокруг Авдея, в детской, носились фантики и сухие листья, поднятые холодным октябрьским ветром, ворвавшимся в разбитое окно.
* * *
…Дело это гораздо серьезнее, чем может показаться с первого взгляда.
Артур Конан Дойл
В разбитое окно коридора внимательно выглядывали охранники, перекликались со своими поднятыми по ночной тревоге товарищами:
– Что у вас?
– Ничего не обнаружено! Никаких следов!
– Вот черт… Надо сказать, чтобы вырубили сирену. Воет, как сука, только на нервы действует. И еще раз надо проверить заключенных в камерах.
– Да кто через такую дырку смоется?! Разве что крыса?
– Может, и так…
И тут прибежала охрана, осматривавшая нижние этажи и подвалы.
– Канализационная труба пробита! Это побег!
Мертвенно-белым ярким светом вспыхнули в коридорах образцовой женской колонии галогеновые лампы. Грохотали по листовому железу сапоги спецподразделения охраны. Коменданты, матерясь на чем свет стоит, разбегались, полуодетые, по секторам. Половина третьего ночи. Самое время устроить в камерах перекличку заключенных.
Гремели засовы и двери, то и дело раздавался ошалелый вопль: «На поверку стройсь, с-суки!!!» Пару раз истошно провизжали женские голоса и послышались глухие удары. Ночной кошмар длился не более получаса. Заключенных пересчитали. Все были на месте.
– Вот дьявол! – выругался начальник охраны. – Ничего не понимаю. Кто тогда мог это сделать?!
И тут из больничного крыла прибежала запыхавшаяся врачиха Ия Карловна с перекошенным от ужаса ртом.
– Что?! – завопил начальник, ожидая по меньшей мере, что под больничку подложена мина. Однако сказанное врачихой превзошло все его ожидания.
– В морозильнике нет трупа, – задыхаясь, выпалила врачиха.
– Какого трупа?
– Ну этой, № 1186, которую крысы погрызли!
– Черт-те что! – ругнулся начальник. – Говорил же, надо сразу кремировать, а вы все скулили – родственники протест заявят… Какие теперь родственники, мать их! Как труп мог пропасть?! Ведь морг на сигнализации?
– Да. И вечером я проверяла пломбы на дверях. Сейчас пломбы сорваны, сигнализация отключена…
Начальник охраны и врач быстро шли к выбеленному мрачному боксу, в котором и помещался злополучный морг. Начальник строил версии:
– Отключить сигнализацию мог только тот, кто знает код. Вы не могли кому-нибудь случайно?..
– Нет! Я никогда никому не говорю кода, товарищ полковник! У меня же там сейф с… препаратами. Эфир, морфий, ледокаин, сами понимаете…