Кольцо царя

– Не родишь до срока. Крепкая ты, все хорошо будет. – Нина вдохнула медленно. – Винезио в подвалах. И как его выручать, ума не приложу.

Гликерия испуганно округлила глаза. В подвалы просто так не попадают да своими ногами не всегда выходят.

– Да как же ты его выручишь? Он еще и тебя за собой утянет. Не надо тебе его выручать, Нина. Видать, серьезное преступление совершил, раз его в подземелья бросили. Он приезжий, латинянин. Его свои же и выручат, и уедет он обратно в свой край.

Нина посмотрела на подругу, глаза опустила. Как тут расскажешь, что его свои же в подвалы и бросили? Как объяснишь, что готова ради Винезио от всего отказаться, лишь бы он опять был рядом?

– Нина, – прервала ее раздумья Гликерия. – Надо с Иосифом посоветоваться. Он среди своих сикофантов узнает, чем твоему Винезио помочь можно. Я…

– Не вздумай Иосифа спрашивать! Я тебе как подруге рассказала, а он человек государственный, и сам в беду попадет, и Винезио только хуже будет. Пойду я, Гликерия. Я подумаю да может завтра снова зайду с Феодором посоветоваться. Там и придумаем что-нибудь.

Она поднялась и, даже не оглянувшись на подругу, поспешно вышла со двора.

Глава 8

Масло, настоянное на гамамелисе

Заполнить мелко покрошенными цветками гамамелиса малый горшок на три четверти. Добавить измельченную кору гамамелиса сверху, чтобы цветы покрыла. Залить маслом из виноградного семени. Выставить на солнце на три дня да каждый день помешивать. На четвертое утро пропустить настой через холстину, отжать крепко. Это масло использовать только для лечения вздутий и нарывов на коже. Для гладкости кожи масло гамамелисное можно смешивать с чистым оливковым, чтобы для тела и рук использовать. И в притирания для очищения кожи лица добавлять можно, но разводить в три-четыре раза.

    Из аптекарских записей Нины Кориари

Нина, выйдя из пекарни и добравшись до Мезы, повернула в сторону форума Вола. Дойдя до знакомой улицы, остановилась напротив дома сикофанта Никона. Спохватилась было, что не взяла подношения никакого, но вспомнила, что в корзинке лежит масло, что она Гликерии хотела отдать да за разговорами и забыла. Ну хоть тут пригодится.

На стук дверь отворила Евдокия, жена Никона. Увидев Нину, шагнула вперед, посмотрела вдоль улицы. Молча схватила недоумевающую Нину за руку и втянула в дом. Не выпуская руки аптекарши, прошла с ней в крохотный атриум позади дома. Усадив гостью на скамью под полотняным навесом, расположилась напротив и, ерзая от предвкушения и любопытства, попросила рассказать про убитого, что к Нине на порог пожаловал.

– Господь с тобой, Евдокия! Убитый ко мне на порог пожаловал! Ты что говоришь-то?

– Ну раненый, разница-то какая, коли он все равно потом помер.

– Тебе муж, что ли, рассказал? – удивилась Нина.

– Да жди, расскажет он. Я подслушала. Как новость про убийство услышала, так обед ему и понесла. Забочусь о муже, а как же? Что ж ему до ночи голодному сидеть? Там в калитку с заднего двора постучалась. Не впервой, чай. А пока вдоль забора шла, то услыхала, как он диктовал своему скрибе[25 - Скриба (лат.) – писарь (примеч. авт.).], который у них там записывает все, и про убийство, и про аптеку твою, – тараторила Евдокия. – Я обед отдала мужу и про тебя спросила, а он мне настрого запретил к тебе ходить. Нечего, говорит, сплетни собирать да распускать. Дело, говорит, тайное, не смей даже упоминать о нем кому. Ну я и не пошла к тебе. А ты вот сама ко мне заявилась, так что моей вины здесь нет.

– А на улицу выглядывала-то зачем? Вот сейчас, когда мне дверь отворила? – У Нины от торопливой болтовни Евдокии аж затылок заломило.

– А проверила, соседи видали или нет. Но вроде от жары все попрятались. А то еще разнесут сплетни, что аптекарша, у которой на пороге полюбовников убивают, к нам домой приходит. И Никону неладно будет, и меня он накажет.

У Нины от таких разговоров и руки опустились. Молчала, смотрела мрачно на Евдокию. Та, поняв, что и правда речь ее нехороша была, глаза опустила, платок поправлять принялась. Спохватилась, что не предложила гостье ни еды, ни питья. Бросилась в дом, вышла с чашей настоя яблочного да с плошкой орехов.

Нина от угощения отказалась, головой качнула. И уйти нельзя – надо про нож тот вызнать, и слушать тяжко, когда вот так про тебя недобрая молва разносится. Но вспомнив про Винезио, забыла Нина обиды и сплетни. Да Евдокия и сама уж не знала, как Нине угодить, чтобы не обиделась да не ушла.

– Ты, Нина, зла на меня не держи. Я сплетни повторила, так никто им и не верит. Это ж не я говорю, а люди языком без ума и без толку чешут. А я тебя знаю – почтенная ты женщина, греха не допустишь. Ты мне расскажи, как было-то? Что за раненый и почему к тебе пришел? Расскажешь?

Нина помолчала еще. Вздохнула, взяла-таки чашу с настоем.

– Расскажу. Только сперва сделай одолжение – расскажи, что Никон скрибе диктовал. У тебя память хорошая – ты же все-все, наверное, запомнила?

– А как тут не запомнить. Я, чай, там стояла немало, аж муравьи в сокки[26 - Сокки – кожаная невысокая обувь на мягкой подошве (примеч. авт.).] заползли да покусали. – Она подняла край столы, почесала белую щиколотку. – Но я с места не сдвинулась, пока все не дослушала.

Евдокия с важным видом замолчала, сложила руки на груди.

Нина спохватилась, полезла в корзинку. Достала кувшинчик с маслом, протянула женщине:

– Вот, тебе в подарок несла, да едва не забыла. На лаванде масло настоянное, свежее, вчера только процедила. И для рук хорошо, и для тела всего.

Евдокия масло понюхала, поблагодарила, отставила в сторону. И не в силах больше сдерживаться, приступила к рассказу:

– Сперва он про твою аптеку говорил, где раненый сидел да откуда добирался. Да про то, что все равно умер бы. Сказал, что аптекарша все сделала, что нужно было, да рана была смертельная. Это он как будто тебя защищал. С чего бы моему мужу тебя защищать вздумалось? – Она с подозрением уставилась на Нину.

– Окстись, Евдокия. Не защищал он меня, просто правду сказал. Расскажи лучше, про что он еще говорил.

Евдокия, поджав губы, покивала. И под настойчивым взглядом Нины продолжила: