– А он может жениться?
Нет, ну что я опять такого сказала? Долго с наслаждением хохочет, потом утирает слезы и отвечает:
– Давно я так не смеялся, спасибо, Ира. На самом деле, я плохо себе представляю, кто и при каких условиях может, будучи в своем уме и не чувствуя давления со стороны, согласиться выйти замуж за незаконнорожденного, даже по невероятно сильной и чистой любви, как пишут в ваших женских романах, у нас в Империи обычно подобное не практикуется, так как это является существенным понижением социального статуса женщины, но если вдруг найдется такая экстравагантная дама, то, конечно, я дам свое согласие на этот необычный и не очень-то нужный брак, и она войдет в мой род, но уж никак не на правах полноправного члена семьи. Скорее всего, как и муж, будет считаться наемным слугой, полностью подчиняющимся прихотям и капризам своих господ. Ну и, естественно, если у них в свое время появятся дети, они тоже, принеся клятву, будут наемными слугами, как и их родители. И да, байстрюкам любовницы не положены. Для удовлетворения их страсти существуют рабыни, ну или жены, как ты только что это придумала.
– Класс… Социальное равенство и близко не ночевало. А если по нелепой случайности появятся дети у рабов?
Весело хмыкает:
– Ты неправильно ставишь вопрос. В таком контексте он просто невозможен. У рабов дети не появятся. Никогда. Они могут появиться исключительно у рабынь. Рабы же здесь все стерилизованы. Иначе их никто не допустил бы в дома господ, не позволил бы каждый день видеть мать, жену или дочерей своего господина. Как только у рабыни рождается мальчик, все равно, от кого, он немедленно становится собственностью господина этой самой рабыни, и в три-пять месяцев ребенка обязательно стерилизуют. В дальнейшем он растет в доме своего господина и в пять лет, уже став вполне сознательным, приносит клятву верности своему хозяину и его роду. Вот, кстати, это была единственная причина, по которой тем рабыням удалось в обход магии запланировать и провести попытку покушения на Ирму: формально моя жена не принадлежит к моему роду, а значит, клятва на нее не распространяется.
– Какая дикость… Первобытный век, блин. Знаешь, мне в первый раз в жизни даже сказать нечего…
Самоуверенно улыбается:
– Это для тебя дикость. А для меня, например, был полной дикостью ваш ненадежный строй. У вас же нет защиты, ни у кого. Случись с вами что, кто вас защитит? Или кто за вас отомстит?
– У нас есть суд. Туда может в случае чего обратиться любой желающий.
Морщится:
– Суд. Суд – это полная глупость. Судью всегда можно подкупить или запугать, и он вынесет неверное решение. У нас главу рода запугать или подкупить попросту невозможно, не позволит магия рода. И если что-нибудь серьезное случится с любым из тех, кто приносил мне клятву, я обязан буду защитить его и наказать обидчика. Естественно, для рабов, вольных слуг и полноправных членов семьи законы разнятся, но рассчитывать на мою поддержку и заботу в определенных условиях может любой член рода. И людям это прекрасно известно. Так что, как видишь, разводы нашим женщинам просто-напросто не нужны.
– Зато вашим мужчинам они зачем-то нужны, – фыркнула ничуть не убежденная я, понимая, что спорить нет никакого смысла, все равно мой собеседник будет твердо убежден в своей правоте, а я не смогу подобрать правильные аргументы, так как очень поверхностно знаю их законы и повседневную жизнь.
– Мужчины у нас разводятся всего лишь в двух случаях. Во-первых, если была доказана измена жены мужу, в таком случае женщину немедленно освобождают от клятвы роду и отсылают в бедные районы города. Ее дальнейшая судьба ни мужа, ни отца, ни братьев больше не интересует. Обычно она просто идет по рукам и умирает в течение года-двух от различных болезней, в том числе и венерических, или спивается и погибает в пьяной драке. Во-вторых, если супруги прожили вместе двенадцать лет, постоянно пытаясь завести ребенка, а женщина в итоге так и не смогла забеременеть. В таком случае с ней расторгают брак, саму ее официально признают бесплодной и поселяют в дальнем крыле дома на правах приживалки. В дальнейшем она за еду и кров над головой помогает дворецкому в управлении слугами, следит за чистотой в доме и нянчит новорожденных детей второй жены мужа. Всё. Больше разводов у нас не случается.
– А если женщина не может забеременеть исключительно из-за нездоровья мужчины?
Снисходительный, чуть жалостливый взгляд, словно на маленького ребенка, неожиданно сморозившего полную глупость и не желающего признаваться в этом:
– Каждый мужчина тщательно следит за своим здоровьем, на то у нас и магия. Ни у кого из аристократов нет проблем с зачатием ребенка. Проблема может быть исключительно в женщине.
Вот же сноб…
– Великолепно. Просто шикарно, блин. То есть, получается, что мужчина чуть ли не официально может иметь любовниц, а жена не имеет права изменять ему. Равенство здесь и не ночевало. Сплошной махровый патриархат.
И снова жалостливый взгляд. Так и хочется придушить этого нахального чернокнижника!
– Это – устоявшаяся веками норма. Зачем мне выкладываться по полной и растить, а затем и защищать ребенка жены, если я не уверен в его происхождении? И зачем мне разбрасываться людьми и оставлять, например, своего новорожденного незаконного сына у любовницы, если он впоследствии сможет помогать мне в работе с родом или управлении хозяйством.
Угу. Ценитель человеческих ресурсов, блин.
– Звучит чересчур цинично для меня.
Равнодушно пожимает плечами:
– Ты – женщина. Вы живете не разумом, а эмоциями. Именно поэтому у нас место женщины в доме. Никто и никогда не доверит ей управление даже домом, не говоря уже о фирме.
Да что вы говорите. Умник нашелся.
– Это камень в мой огород? Слава богу, у моего начальства хватило мудрости так не думать.
Высокомерно передергивает плечами:
– Да. И теперь ты тратишь впустую свою жизнь, работая на чужого человека и ничего не получая взамен, хотя могла приносить пользу своему роду, например, рожать детей и воспитывать их.
– Нет его у меня. Я осталась единственная в этом самом роду. Так что и пользу приносить некому.
Снова смотрит на меня, на этот раз – внимательно:
– И много вас таких в твоей стране?
Странный вопрос.
– Да кто ж их считал-то. У нас государство в личные дела своих жителей не лезет, если только, конечно, они не нарушают законы. Но, думаю, немало.
Покачивает головой:
– Очень жаль. В старину, когда у нас постоянно велись кровавые междоусобные войны, в моем мире тоже случалось, что истреблялись целые семьи, причем практически поголовно. Но тогда всех выживших все равно, пусть и насильно, присоединяли к какому-нибудь роду, не позволяли им жить отдельно, ведь иначе они могли погибнуть или сойти с ума от одиночества…
Ирма:
Ира сидела за компьютером, что-то печатала и изредка посматривала на часы. Насколько я успела понять, до конца ее рабочего дня осталось не так уж много времени.
«Ты на меня не сердишься?»
Хмыкнула, не отрываясь от печатанья:
«Какие люди и без охраны. Сидеть не больно?»
Я улыбнулась:
«Ты же знаешь, что нет».
«Знаю, потому и уточняю. Вот за каким лешим ты его пустила в свою голову, Ирма?»
Покаянно вздохнула:
«Он хотел посмотреть, как ты живешь».
Настороженно:
«Зачем ему это?»
Мне-то откуда знать…
«Сказал, что хочет лучше понять тебя и твое поведение».