Поцелуй Зимы
На кухню убийца явно не заходил.
Оставалась гостиная, которая одновременно была и спальней, и кабинетом. Я вернулся в коридор и толкнул наполовину застекленную дверь.
На первый взгляд в комнате все было по-прежнему: тщательно заправленная жесткая кушетка, заменявшая Хельге кровать, стояла у стены. У окна красовался аккуратный чайный столик с такими же накрахмаленными салфетками, как на кухне, рядом – мягкое синее кресло с потертыми подлокотниками, в которое Хельга обычно усаживала гостей. Сама она всегда сидела на простом жестком стуле.
Стул стоял посреди комнаты. Вокруг и под ним расползлась засохшая темно-бордовая лужица. Сзади на полу лежали окровавленные веревки.
Я остановился, пытаясь воссоздать картину. Вера написала, что Хельга появилась, истекая кровью. Неужели она дала себя связать? Возможно, была без сознания? Допустим. Допустим, кто-то, кого она знала, вошел, ударил ее по затылку, она упала в обморок, очнулась связанная на стуле, а потом – что? Ждала, пока ее убьют?
Эх, Зима, Зима.
Я тщательно обыскал квартиру в поисках прощальной записки или чего-то в этом роде, но ничего не нашел. Видимо, Хельга считала, что главное сделала – нашла себе преемницу.
Я закрыл дверь своим ключом и поехал в морг.
* * *Морги так-то одинаковые. Я это после Кольки понял – у него и у мамы все было стандартно, черная скатерть на столе, приглушенный свет в комнате и собачий холод. Как Катю хоронили, не помню, но там наверняка было что-то похожее. Приемная, длинный коридор, предбанник. Работник просит надеть перчатки, удостовериться, что носовой платок с собой, и вперед.
Я думал, после Кати меня ничего не возьмет. Опять же, сердце заморожено – только кровь по телу качает, а чтобы чувствовать, такого давно нет. Но смотреть на маленькую сухую старушку со сложенными на животе ручками, которая столько раз гордо вздергивала острый подбородок, отдавая приказы, оказалось тяжелее, чем я думал.
Одета она была в белую ночную рубашку, седые волосы волнами обрамляли худое строгое лицо. На запястьях я заметил следы веревок. Глаз под веками не было. Я всего повидал на службе, но от вида почерневших ран меня замутило.
Я задержал в ладонях ее маленькую руку и вдруг по старой памяти поднес к груди. Может, в ней осталась хоть капля холода?.. Но где там. Ни холода, ни силы – только заледеневшая рука в трупных пятнах. А тоска уже потекла ручейком от сердца, свернулась за легкими, как старая кошка. Помню я это ощущение. Пока слабенькое, как комарик кусает. Но оно окрепнет.
Я заплатил человеку в морге, наказав одеть Хельгу в алое и сообщить мне место погребения, и поехал домой.
Ванька торчал в своих тырнетах. Вера что-то строчила в комнате. Пришла Мася и тихо зашипела на ее приоткрытую дверь.
– Ты чего под дверью торчишь? – спросил Ваня.
Я хотел съязвить, но ничего путного не придумалось.
– Надо. Как голова?
Он постучал костяшками по черепу.
– Что ей будет! Кость. Ты бы ей комп подарил, что ли. У тебя же Колькин стоит без дела.
– А что?
– Просто. – Он почесал затылок и пошлепал на кухню.
Просто. Ага.
Я дождался хруста чипсов с кухни и тихонько прошел к нему в комнату. Ноут лежал поверх одеяла. Я открыл историю браузера. Щенки болонки как растить, больно ли рожать собакам, домик на Тенерифе, самогипноз… Порно для тех, кому за двадцать. Перхоть малолетняя. А вот это уже интересно. Константин Семенов где похоронен. Я открыл пару страниц – на одной висела смазанная фотография вполоборота. Парень совсем зеленый, лет восемнадцать. Черно-белая клетчатая рубашка навыпуск, волосы длинные, челка на глаза. Поэт. Ишь!.. Пробежал стихи – любовь, кровь, мрак, могилы. Это что у нее, первая любовь такая?
Дальше шел запрос про Хельгу. Догадалась. Молодец. Еще раньше шли страницы «ВКонтакте». Я стал щелкать все подряд. Мальчики, девочки, все вроде ее ровесники. Одноклассники? Так и есть, одна и та же гимназия. Зачем их проверять? Давно не виделись?
Я вдруг понял, что с самого начала пропустил очевидное. Не нашел страницу Веры. Наверняка она тоже торчит на этом сайте. Вбил в поисковик «Вера Царева». Двести сорок девчонок. Поставил ограничение по году рождения – осталось трое.
Веру я узнал сразу. На фотографии ей было лет пятнадцать, щеки еще по-детски округлые, и сама она какая-то мягкая, смотрит в камеру на фоне заката и улыбается уголками губ. На лбу вышитый обруч, у висков болтаются… бусы, не бусы? Украшения какие-то в виде колец. Коса через плечо, сарафан, рубашка с вышитым воротом – как есть русская красавица.
Кроме портрета на страничке лежали фотки из разряда «собери пазл» – заросли, деревянные ступени, крыльцо какого-то заброшенного дома, все в крапиве и плюще, так что и дверь-то не особо видно. Дача? Слишком запущенно. Баня? Сарай?
Блин. Вот она сидит за стенкой, пойди да спроси. Шерлок Холмс доморощенный.
– Тоха, – позвал Ваня с кухни. – Ты таблы мои не видел?
– Иду.
Глава 7
Вера
На следующий день Антон разбудил меня ни свет ни заря. Мне снился взрыв, сквозь тускло-оранжевые всполохи огня проступало лицо Эдгара. Я силилась не плакать, но даже во сне понимала, что проснусь с мокрыми щеками.
– Эй. Вера. Ты в безопасности. В безопасности, – сказал Эдгар голосом Антона, и я проснулась окончательно.
Антон сидел на корточках перед диваном. На фоне серой футболки лицо его казалось пепельным, как у орка из «Властелина колец». Но ни один орк еще не смотрел так озабоченно.
Он протянул мне бумажный платок.
– Пора на йогу.
Антон вышел, оставив дверь приоткрытой. В щель по очереди просочились Мася и Сметана. Сметана хотела понюхать мою ногу, но Мася прикусила ей ухо, и по комнате заметался клубок шипящих кошек. Я натянула первое попавшееся платье и поспешила к Антону.
В комнате было прохладно. Занавески тихонько колыхались от утреннего ветерка, с улицы доносилось веселое чириканье. Антон сидел на голубом коврике для душа, скрестив ноги перед собой. Не открывая глаз, он скомандовал:
– Садись, как я. Вон туда, на коврик. – Он безошибочно указал на разложенный рядом темно-синий коврик. – Тебе нужно научиться быстро находить баланс.
Спать хотелось дико, но еще больше – отвлечься от кошмара. Я кое-как уселась на коврик и закрыла глаза. Тут же вернулась картинка: мигающий свет из-под потолка, маячащие перед глазами спины, эскалатор вдалеке.
– Почувствуй свои стопы, – размеренно начал Антон. – Икры. Колени. Бедра. Почувствуй живот. Грудь. Шею. Руки. Расслабь тело. Сделай глубокий вдох. И глубокий выдох.
Спасаясь от видения, я открыла глаза. Прислушалась. За стеной негромко сопел Ваня. Где-то в глубине коридора Сметана драла обои. У Наума был тот же утренний ритуал…
– И еще раз вдох. Выдох. Отпусти мысли. Отпусти эмоции. Отпусти себя. – Антон широко развел руки в стороны, будто собирался обнять дерево. – Выдыхай.
Я подавила зевок. Если не закрывать глаза надолго, картинки не вернутся.
– Теперь встань. Опусти руки к земле. Расслабь спину. Медленно, по одному позвонку.
Пока Антон поднимался, я снова зевнула. Настенные часы показывали семь пятнадцать. Я медленно поднялась, чувствуя себя мешком с опилками. Последний раз физическая нагрузка у меня была в одиннадцатом классе на уроке физкультуры. Это получается сколько? Три года назад. Посмотрела бы я на него после такого перерыва.
– Теперь вдохни и потянись руками вверх, как будто приветствуешь солнце.
Я представила себе девушку из статьи про богиню мести, которая машет в небо приветственным жестом, и неожиданно для себя улыбнулась. Дрожащие руки неуверенно поднялись, кожа на заживающих от осколков ранах натянулась.
– Выдох. И еще раз. Руки вверх.
Картинка девушки с вороном на плече не отпускала. Или может, на ней алый плащ? Может, она укутана в него, чтобы никто не различил хрупкую девичью фигурку, которую так легко сломать. Под плащом у нее, допустим, стальные латы, а еще ниже бархатное красное платье…
Я почувствовала, как что-то легкое, легче самого воздуха, мазнуло меня по щеке. Антон резко развернулся, ошаривая комнату взглядом.
– Ты откуда это взяла?
Я провела пальцами по гладким перьям у бедра. Они были холодными и твердыми, будто выкованными из стали или железа, и едва ощутимо пульсировали, отзываясь на мое прикосновение. Офигеть. Я, что, представила это? Тогда где хруст осыпающегося печенья?
Я подняла руку, ощутив на запястье вес кованых браслетов, и прикоснулась к виску. К шее спускались тяжелые кованые кольца.
«Браво, моя радость, – вдруг раздался в голове голос Лестера. – Наконец-то ты выглядишь так, как я себе представлял. Может, еще посох в руки? Или лук? Нет, постой, лучше копье!»
Я зажмурилась.
«Ты где?»
Лестер давно не говорил со мной так. Но то, что у него достало сил даже на такой разговор, – добрый знак. Ну или признак того, что я окончательно сбрендила.
«Где ты?» – мысленно повторила я.
Молчание.
«Лестер!»
«Не ори так… У меня уши закладывает. Я совсем недалеко».
«Где?!»
Но он уже замолчал. С ним исчезло и мое видение. Я потрогала волосы – никаких украшений и обручей. Обычное нерасчесанное со сна гнездо.
Антон выглянул из окна.
– Ты бы поосторожнее с этим. Пока правит Юля…
Я тоже подошла к окну. Верхушки деревьев раскинули кроны так близко, что можно было потрогать зеленые листочки.
– В этом виде Хельга столетия назад водворяла Зиму по всей земле, – пояснил Антон и снова подозрительно на меня покосился, точно ждал объяснений.
Но я сама ничего не понимала. Кроме того, что Лестер жив. Жив! И нашел меня. Может, он прямо сейчас стоит под окнами и наблюдает? Я высунулась из окна, но меня тут же беспардонно втащили обратно.
– Осторожно, тут тебе не первый этаж, – недовольно проворчал Антон. – Пошли лучше завтракать.
Я слышала, как по дороге на кухню он шарахнул кулаком в дверь Вани.
– Проснись и пой, да!
Ваня вяло отозвался через стенку. Я поспешила в ванну, пока та свободна. В квартире с двумя мужчинами это была почти роскошь.
* * *Ваня ввалился в кухню, протирая кулаками глаза и с шарканьем передвигая ноги. Футболка на нем была не просто мятая, а как будто пожеванная. Штанины волочились по полу. Он не глядя приземлился на диван и пробормотал что-то, отдаленно напоминающее «Доброе утро».
Я сидела напротив, обхватив горячую чашку и вдыхая аромат с нотками шоколада. Антон варил кофе, способный поднять из мертвых, и к концу недели я уже начала к нему привыкать.
По кухне плыл сладкий запах свежих булочек. Антон с кухонным полотенцем через плечо разогревал сковороду.
– Будешь омлет?
Ваня едва заметно мотнул головой и поморщился.
– А ты, Вера?
Я покачала головой, ложкой размешивая сахар. Мысли блуждали далеко. Лестер жив. Костя похоронен на Архиповском кладбище. А я не заплатила за наряд из стали и перьев частичкой души. Может, не так уж и плохо быть Зимней Девой?
День обещал быть жарким. На часах еще не было восьми, а через приоткрытое окно уже проникал липкий воздух с приторным ароматом жасмина. Небо было чистое и безоблачное, солнце шпарило вовсю.
– Что, опять нездоровится?
Антон вылил яичную массу на раскаленную сковороду и включил телевизор.
«Ответственность за взрыв взяли на себя…»
Он выругался под нос и быстро переключил на другой канал – там молодые мужчины и женщины танцевали в парке под тягучую музыку, тесно прильнув друг к другу. На женщинах красовались короткие однотонные платья и блестящие туфли с тонкими ремешками, на мужчинах – небрежно расстегнутые белые рубашки и голубые джинсы.
– У тебя яичница сгорит, – подал голос Ваня и налил себе кофе в чашку с надписью «make your choice». – Нормально все.
Антон передвинул дымящуюся посудину на свободную конфорку.
– Это где они? – Ваня заинтересованно уставился на экран. Внизу бежала желтая строка с текстом. – Ага. Приглашаются молодые люди… Интересно.
Музыка ускорилась, и кавалеры синхронно повернули своих партнерш. Камера выхватила лица парочки на переднем плане. Парня я узнала сразу: это был подставной контролер, напомнивший мне Эдгара. Соломенные волосы забраны в низкий хвост, в ухе сверкают три серебряных колечка. На очередном аккорде он наклонил блондинку в красном платье почти к самой земле и медленно провел ладонью в сантиметре от ее тела. Это было так чувственно, что на мгновение я перестала дышать.
– Вау, – восторженно выдохнул Ваня. – Надо запомнить адрес. «Летняя Дева». Запомни, Вера, Большая Декабрьская…
Тут я вспомнила. Парня звали Тёма. А его стройная партнерша, которая сошла бы за живую рекламу фитнес-клуба, наверное, и есть Летняя Дева.
Антон выложил омлет на тарелку и, шуганув кошек, обернулся к телевизору. Ругнулся и выключил.
– Ну и зачем ты вырубил? – накинулся на него Ваня. – Сам ничего нового не пробуешь и другим не даешь!
– Они не тебя ищут, уж поверь, – отрезал Антон.
– Откуда ты знаешь?
– Оттуда. – Антон принялся за яичницу. – А ну кыш! – Он отпихнул Сметану, которая, улучив момент, запрыгнула на диван и все-таки отхватила кусок.
– Я хотя бы пытаюсь что-то делать! Что-то пробовать. А ты торчишь в своей школе!
Я поперхнулась кофе. Если Антон учитель, то я королева Англии.
– Ага, а ты ее даже не окончил.
Ваня с чувством поставил чашку на стол, так, что жалобно звякнула вся посуда. Кошки бросились врассыпную. Ошалевшая Сметана запрыгнула на спинку дивана в паре сантиметров от моего плеча, и к звону посуды добавился треск рвущейся ткани.
– Может, и окончил бы, если бы у меня была нормальная жизнь, а старший брат не подзатыльники раздавал, а общался хотя бы иногда, как с человеком!
Антон смерил Ваню хмурым взглядом, но промолчал.
– Короче. Сообщи, когда найдешь, что ответить. – Прихватив чашку с кофе, Ваня гордо покинул кухню.
В наступившей тишине было слышно, как Сметана методично кромсает когтями обивку дивана.
– Отцы у нас разные, – после паузы сообщил Антон. – Про мать ты знаешь. Отец спился. Ванька окончил девять классов и никак не может поступить в техникум. Два раза уже проваливался. Вот поступит, окончит и пусть катится, – мрачно закончил он.
Я еще немного отодвинулась от Сметаны и вспомнила, что в кармане платья лежит блокнот.
«Ты правда работаешь в школе?» – написала я, открыв его на чистой странице.
Антон невесело усмехнулся.
– Это все, что тебя заинтересовало?
Я не двигалась, ожидая ответа, и он со вздохом объяснил:
– Я охранник. Пока у детей каникулы, свободен. Раз в неделю проверяю, что там все нормально. Сметана, блин! – Антон наконец заметил, чем занимается котенок, и за шкирку отодрал его от дивана. – В стиралке запру!
Что-то бухнуло в глубине квартиры. Кошки синхронно бросились на звук. Антон угрюмо посмотрел на дверь и положил в рот кусок яичницы.
«Я проверю», – беззвучно произнесла я и выскользнула из-за стола.
Находиться с ним рядом в таком состоянии не хотелось.
* * *Ваню я обнаружила в комнате, которую про себя уже начала называть своей. Он методично выкидывал платья из комода, сгребая их в кучу на полу.
– Невозможно, – бормотал он. – То будь умницей. То заткнись и не ной. То пойди учиться, стань нормальным человеком. То ни о чем не волнуйся, вместе справимся. Это не у меня, а у него биполярка. Определиться, блин, не может, то ли он живет дальше после Катьки, то ли существует, как зомби. С работы, на работу. С работы, на работу. Все лето дома. Хоть бы на курс какой сходил. На те же танцы! Так и загнется в этой дыре. До города сорок пять минут на электричке. А это, между прочим, тоже жизнь. Сам-то! Армия, служба. Ради чего, спрашивается? Чтобы закончить охранником в школе. Нет. С меня хватит. Поеду к дядьке в Москву. Только соберу вещи. И поеду.
Тут он заметил меня.
– Ты почему в моей комнате?
Я ограничилась поднятыми бровями – писать вопрос в блокноте было долго.
Ваня растерянно оглянулся на комод.
– Где… Погоди. Я же хотел пойти к себе.
Он оглядел гору платьев и бессильно осел на пол. Обхватил колени и начал медленно раскачиваться.
– Как же я это ненавижу…
Я прислушалась. На кухне снова работал телевизор. Антон и не думал появляться. Я подошла к Ване и опустилась перед ним на колени. Как ему помочь, я не знала, но очень хотела что-то сделать.
– Голова, – еле слышно пожаловался Ваня.
Антон говорил, что Хельга умела замораживать боль. Может, и у меня получится. Должно же быть хоть что-то хорошее от моей новой силы. Я обхватила голову Вани ладонями, заставляя поднять на меня глаза.
Где-то глубоко во мне жила зима. Там, в памяти древнее самого мироздания, стояли укрытые снегом, как саваном, мертвые деревья. Ледяной ветер истрепал их ветви, сорвал последние листы и вынул самую душу, прокрался под кору. Снег укрыл их, заморозил до лучших времен. Холод – это милосердие. Мысль родилась в глубине сознания, импульсом пронеслась по самым кончикам пальцев. Холод – это покой. Зима – это спасение. Я вглядывалась в грустные карие глаза Вани и думала об истерзанных деревьях. Им холодно. Конечно, им холодно. Но им больше не больно.
Благословенный холод тек от моих ладоней к вискам Вани, гасил его боль. Ваня обхватил меня за талию и легонько водил по спине пальцами. Потом перестал. Я не отследила момент, когда руки его безвольно легли на колени, но почувствовала, что Вани больше нет. Он спал, как спят деревья, сберегая силы до прихода весны.
– Ты что?.. – послышался за спиной голос Антона. – Ты что на хрен сделала?!
Он отпихнул меня от брата, но было поздно. Ваня покачнулся и медленно, боком сполз на пол. Только слабое дыхание свидетельствовало о том, что парень еще жив, но и оно сделалось едва различимым. Я не слышала стук его сердца, но точно знала, что оно стало биться медленнее.
Антон понял это одновременно со мной. Он пальцами нащупал пульс. Ваня был жив. В какой-то момент я подумала, что Антон меня ударит. Вместо этого он спросил убийственно спокойным голосом:
– Ты можешь это вернуть?
Я растерянно покачала головой. Я даже не знала, что именно произошло.
– Твою мать, Вера!
Он приобнял Ваню за плечи и долго сидел, сгорбившись, словно ему было больно дышать.
– Какой там был адрес этой студии? – спросил он, не поднимая головы. – Ты запомнила?
Я кивнула, но он этого не увидел.
– Твою мать, Вера, ты запомнила?
«Да», – одними губами произнесла я, неосознанно напрягая связки.
Ваня безвольно лежал на раскиданных вещах матери. Лицо его было безмятежным и оттого казалось еще более юным.
Антон поднялся.
– Собирайся, – бросил он. – Пора познакомиться с Юлей.
Вера, 14 лет
Когда мне исполнилось четырнадцать, папа пришел с работы уставший, посадил меня и маму в гостиную, глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и на одном дыхании сообщил, что уходит. Конечно, он будет и дальше общаться со мной – ребенок ему важнее неурядиц в супружеской жизни. Потом он подумал и добавил, что все-таки не дороже самой жизни, а проживать он намерен отныне свободно и счастливо со своей будущей женой в Подмосковье.
Что на это ответила мама, я не помню. Кажется, начала разглагольствовать о мужской порядочности и о том, что не хочет остаться одна после сорока. Потом – что не справится одна с таким непростым ребенком. Еще было что-то про походы в магазины, которые теперь станут в разы напряжнее без машины.
Я слушала вполуха, перебирая в голове истории последних дней. Что-то о драконах, но они мне к тому времени наскучили. О древних славянах – вот это интересно, мы как раз начали проходить их по истории, и я буквально рухнула в мир языческих богов. Надо было подумать о чем-то увлекательном, на что можно быстро переключиться…
– Вера, ты меня слышишь? Твой папа от нас уходит. Тебя это тоже касается!
Я с сожалением отвлеклась от духа реки с женским именем, который по ночам обращался прекрасной молодой девушкой.
– Твой папа от нас уходит, – повторила мама. – Скажи что-нибудь.
Я поднялась с дивана.
– Извини. Мне доклад задали. По биологии. Это суперважно. Я пойду.
Расправила плечи и подняла голову – на случай, если кто-то из них решит, что я собираюсь плакать, – и неторопливо пошла к себе.
– И как мне одной справляться с таким ребенком прикажешь? – услышала я мамин голос из комнаты.
– То есть?
– Ты разве не замечал, какая она бывает? Уставится в одну точку и смотрит. Или уходит гулять на кладбища. Что она там делает? Ты никогда ее не спрашивал?
– Слушай, все подростки в ее возрасте такие.
– Все, да не все! У меня иногда прямо мурашки по коже. О чем она думает, где ее мысли? Иногда она меня прямо пугает, Саша!
– Не говори ерунды!
Я нащупала в ящике стола наушники и поскорее воткнула в уши, чтобы не слышать мамин ответ.
На следующий день папа уехал.
Глава 8
В город мы отправились на машине. До этого момента я вообще не знала, что у Антона есть машина. Оказалось, своей и не было – из окна кухни я видела, как какой-то дед передал ему ключи, и рядом мигнул фарами темно-зеленый микроавтобус.
Ваня остался в комнате. Убедившись, что брат дышит, Антон осторожно уложил его на раскладушку, накрыл пледом, поставил рядом стакан воды и тихо вышел.
Мне хотелось провалиться сквозь землю. Понятия не имею, что дернуло меня замораживать боль живому человеку. Это же надо додуматься… Почему я решила, что у меня получится? Особенно после деревца, от которого осталась одна труха.
Я застегнула плетеные босоножки. Надо найти Лестера. Одна я не смогу представить, что Ваня проснулся. По ощущениям это было примерно так же сложно, как представить, что Эдгар ожил. Но если мы объединимся… Вдруг получится?
Я закатала рукава голубого ситцевого платья и провела рукой по волосам. В зеркале на меня смотрела молодая колхозница. Щеки округлились и порозовели, в глазах появился блеск.
Антон велел спускаться через пять минут. Спорить с ним не хотелось. Я вообще не представляла, как с ним теперь себя вести. Он знал, что я не нарочно, я знала, что я не нарочно. Но Ване, лежащему на раскладушке, от этого было не легче.
Прихватив блокнот и потрепав за ухом Сметану, я спустилась на улицу. Солнце резануло глаза, плечи обнял пыльный душный воздух. Микроавтобус ждал у подъезда. Я неуклюже забралась в салон. Даже будь у меня голос, я понятия не имела, что сказать. «Извини»? «Я не хотела»?
Я чуть не угробила его брата.
– Пристегнись.
Антон поправил зеркало заднего вида и завел мотор. Микроавтобус с пыхтением тронулся с места. Минут двадцать мы ехали в абсолютной тишине. Антон сосредоточенно смотрел на дорогу, сжимая руль двумя руками. На светофоре он резко затормозил, и сзади засигналила машина.
– За собой последи! – рявкнул Антон.
Я невольно вжалась в сиденье. Не то чтобы мы были давно знакомы, но я его таким еще не видела. Костяшки пальцев на руле побелели, глаза сузились до колючих щелочек, будто он готовился к драке. Под курткой мелькнула кобура. Этот несдержанный злобный Антон пугал меня до чертиков.
«Тепло, моя радость. Уже теплее», – вдруг прозвучал в голове бархатный голос.
Я встрепенулась. Лестер!
«Скажи мне, где ты!»
«Ну нет, так неинтересно».
Я завертела головой. За окном поля постепенно сменялись многоэтажками. Сначала они, как грибы, торчали посреди зеленых массивов, потом замелькали чаще, и я поняла, что мы подъезжаем к городу.
– Что? – Антон подозрительно скосил на меня глаза. – Что-то увидела?
Я покачала головой.
– Тогда что?
Впереди замаячили многоэтажки сине-лилового оттенка. Цвет был таким несуразным, что я сразу его узнала. Все совпадало: с одной стороны три лиловых дома, с другой – заправка с ярко-зеленой крышей, больше похожая на деревенский домик. Мы ехали по дороге от дачи к моему дому.
Ну конечно. Лестер же знаком с моей мамой. Ему даже не пришлось бы использовать волшебство, чтобы она его впустила.
Забыв про блокнот, я искала, где написать, что нам срочно нужно сворачивать.
– Только не на стекле! – рявкнул Антон и направил микроавтобус к обочине.
Меня снова бросило вперед, и утренний кофе подкатил к горлу.
– Так что там? – Заглушив мотор, Антон наблюдал за мной в зеркало заднего вида. Взгляд у него был холодный и далекий, как в первый день нашего знакомства. – Напиши.
Я достала блокнот с привязанным карандашом. Вместо «Прости меня», крутившегося на языке, нацарапала: «Я жила недалеко. Мне очень нужно домой. Это быстро». И, подумав, добавила: «Возможно, я знаю, как помочь Ване».