Былины

Я Владимира-та князя я поставлю-ту на кухню-ту,
Я на кухню-ту поставлю на меня варить».
Он тут скоро тотарин-от приходит к им,
Он приходит тут-то тотарин на широкий двор,
С широка двора – в палаты княженецькия,
Он ведь рубит, казнит у придверницьков всё буйны головы;
Отдаваёт ёрлычки-то скорописчаты.
Прочитали ёрлыки скоро, заплакали,
Говорят-то – в ёрлычках да всё описано:
«Выбирайся, удаляйся, князь, ты из палатушек,
Наряжайся ты на кухню варить поваром».
Выбирался князь Владимир стольнекиевской
Из своих же из палатушек крутешенько;
Ай скорешенько Владимир выбирается,
Выбирается Владимир – сам слезами уливается.
Занимает [Идолище] княженевськи все палатушки,
Хочет взять он Опраксеюшку себе в палатушку.
Говорит-то Опраксеюшка таки речи:
«Уж ты гой еси, Идо?лищо, неверной царь!
Ты поспеешь ты меня взять да во свои руки».
Говорит-то ей ведь царь да таковы слова:
«Я уважу, Опраксеюшка, ещё два деницька,
Церез два-то церез дня как будешь не княгиной ты,
Не княгиной будешь жить, да всё царицею».
Рознемогся-то во ту пору казак да Илья Муромець.
Он не мог-то за обедом пообедати,
Розболелось у его всё ретиво? сердце,
Закипела у его всё кровь горячая.
Говорит-то всё Илья сам таковы слова:
«Я не знаю, отчего да незамог совсим,
Не могу терпеть жить-то у себя в доми.
Надо съездить попроведать во чисто? полё,
Надоть съездить попроведать в красен Киёв-град».
Он седлал, сбирал своёго всё Беле?юшка,
Нарядил скоро своего коня доброго,
Сам садился-то он скоро на добра коня,
Он садился во седёлышко чиркальскоё,
Он ведь резвы свои ноги в стремена всё клал.
Тут поехал-то Илья наш, Илья Муромець,
Илья Муромець поехал, свет Иванович.
Он приехал тут да во чисто поле,
Из чиста поля поехал в красен Киёв-град.
Он оставил-то добра коня на широко?м двори,
Он пошел скоро по городу по Киеву.
Он нашел, нашел калику перехожую,
Перехожую калику переброжую,
Попросил-то у калики всё платья кали?чьёго.
Он ведь дал-то ему платье всё от радости,
От радости скиныва?л калика платьицё,
Он от радости платьё от великою.
Ай пошел скоро Илья тут под окошецько,
Под окошецько пришел к палатам белокаменным.
Закричал же он, Илья-та, во всю голову,
Ишше тем ли он ведь криком богатырским тут.
Говорил-то Илья, да Илья Муромець,
Илья Муромець да сам Ивановиць:
«Ай подай-ко, князь Владимир, мне-ка милостинку,
Ай подай-ко, подай милостинку мне спасеную,
Ты подай, подай мне ради-то Христа, царя небесного.
Ради Матери Божьей, царици Богородици».
Говорит-то Илья, да Илья Муромець,
Говорит-то он, кричит всё во второй након:
«Ай подай ты, подай милостину спасеную,
Ай подай-ко-се ты, красно мое солнышко,
Уж ты ласковой подай, да мой Владимир-князь!
Ай не для-ради подай ты для кого-нибудь,
Ты подай-ка для Ильи, ты Ильи Муромця,
Ильи Муромця подай, сына Ивановиця».
Тут скорехонько к окошецьку подходит князь,
Отпират ему окошецько коси?сцято,
Говорит-то князь да таковы реци:
«Уж ты гой еси, калика перехожая,
Перехожа ты калика, переброжая!
Я живу-ту всё, калика, не по-прежному,
Не по-прежному живу, не по-досельнёму, —
Я не смею подать милостинки всё спасеною.
Не дават-то ведь царишшо всё Идолишшо
Поминать-то он Христа, царя небесного,
Во вторых-то поминать да Илью Муромця.
Я живу-ту, князь – лишился я палат все белокаменных,
Ай живет у мня поганоё Идолишшо
Во моих-то во палатах белокаменных;
Я варю-то на его, всё живу поваром,
Подношу-то я тотарину всё кушаньё».
Закричал-то тут Илья да во трете?й након:
«Ты поди-ко, князь Владимир, ты ко мне выйди,
Не увидели штобы царишша повара, его.
Я скажу тебе два тайного словечушка».
Он скорехонько выходит, князь Владимир наш,
Он выходит на широку светлу улоцьку.
«Што ты, красно наше солнышко, поху?дело,
Што ты, ласков наш Владимир-князь ты стольнёкиевской?
Я ведь чуть топерь тебя признать могу».
Говорит-то князь Владимир стольнёкиевской:
«Я варю-то, всё живу за повара;
Похудела-то княгина Опраксея Королевисьня,
Она день-от это дня да всё ише хуже». —
«Уж ты гой еси, мое ты красно солнышко,
Еще ласков князь Владимир стольнёкиевской!
Ты не мог узнать Ильи, да Ильи Муромця?»