Быль и небыль. Русские народные сказки, легенды, притчи

«Ахти мне, – думаю, – далеко разбежались, во всю ночь не соберу».

И до того я рассердился, ажно впился волку в горло. Он и туда, и сюда – ничего не может сделать. Повалился – хоть домертва грызи!

Бросил я его и побежал скот собирать. Всех коров собрал до единой скотинки и ночью, в потемках уже, гоню в деревню, а крестьяне все стоят на улице.

– Нет, – говорят, – добра! Ночь на дворе, – видно, волк всю скотину придавил…

А тут колокольцы-то и заботали. Идут коровушки, выменем до земли достают, – кормленные, сытые… А я справа забегу да слева подгоню, полаиваю да потявкиваю – берегу скот.

Крестьяне говорят:

– Вот мои идут!

– И мои идут!

– Идут! Идут!

Все коровушки домой пришли, никого не придавил волк.

– Ну, – говорят, – и пес! Ну и пес! Чисто человек!

И пошла слава про меня широко и далеко. Был человеком – дак псом ругали, а стал псом – дак человеком хвалят.

– Есть, – говорят, – кобель, что один пасет скота, сколько голов ни дай. Умный кобель, умней писаря.

А что писарь? Я этих писарей, может, два десятка видал: всякие бывают.

Ну а все ж таки лестно мне: кормят сытно, по шерсти гладят, я и живу себе помаленьку.

Вот уж и лето к концу. «Как, – думаю, – зимой будет?»

А тут вдруг в соседском городе покражи начались. Ходит вор, все лавки подламывает, и никак его поймать нельзя.

Всполошились купцы и послали одного за мной к пастуху.

– Что, – говорят, – запросит, то и давай. Товар да спокой дороже денег.

Приезжает купец на тройке и сейчас к пастуху.

– Продай кобеля!

Пастух не продает.

– Что угодно бери, а только продай.

Пастух запросил триста рублей, а купец уже и деньги подает.

– Мой, – говорит, – кобель!

Я вижу – купил меня купец, да и бросился ему сейчас на грудь (уже и всяки собачьи повадки знаю). Купец мало-мало на затылок не улетел, а не сердится.

– Вот, – говорит, – резвый! Вот, – говорит, – сильный!

Посадил он меня в повозку, а мне в повозке не сидится. Я прыгнул туда, где кучера сидят, выстроился на облучке, ветром дышу.

Эх, везут меня, а шерсть на мне так и расступается: отъелся в пастухах-то!

Ну, привезли меня в город, где пропажа случилась.

Услыхали люди, что кобель прибыл, бегут смотреть, кто булку несет, кто сайку, а ничего не беру. Разве кто подаст на тарелочке закусочку, – то слизну.

Построили мне в гостином дворе будочку, и меня на цепь посадили.

«Вот, – думаю, – не городской голова, а цепь на шею пожаловали, не каторжник, а к стенке приковали. Одно слово – собака!»

Сижу около своей будки – про старое вспоминать неохота, про новое загадывать – боязно.

Уж и ночь настала. Только собаки полаивают, только караульные покрыкивают. А как глухая полночь – и собаки замолкли, и караульные не кричат: все равно, как нигде никого нет.

И слышу я, идет по пришпекту, по панели, будто сенная куча катит. И прикатила эта сенная куча прямо к моей лавке. Коленком уперлась и двери выломила.

Вижу, самолучший товар набирает и кладет в тюк. И набрала этого товару самолучшего, сколько унести могла, и выходит из лавочки с товаром.

Я гляжу и думаю, как бы это ее захватить, чтобы цепи хватило.

Соскочил с будочки – да прямо на вора, едва и живого отпустил, кое-как он от меня уплелся.

А я на товар повалился и лежу, чтобы кто другой не унес.

Вот глухая полночь прошла, и опять собаки залаяли и караульные запокрыкивали. Утренняя заря настала. Вижу – обход идет, лавки осматривать.

Заходят в мою да так и стали – кругом все чисто. Крали да и украли. Ничего не оставили.

– Вот, – говорят, – триста рублей за кобеля дали, а лавка подломлена. Где он, сторож этот хваленый? Спит небось!

Пошли к моей будке и видят: весь товар тут, только что примялся маленько. Ну, взяли они из-под меня и понесли в лавку. На много тыщ украдено было. Сами и определить не могли – оценщиков приводили.

Ну, сняли с меня цепь и повели по домам обедом кормить. Опять несут булки, сайки, а я на это и не гляжу, только закусочки с тарелочки слизну, да и пошел себе!

Живу я в этом городе долго ли, коротко ли, гостиный двор караулю, а слава моя далеко покатилась.

Докатилась славушка и до самого царя.

А царь в ту пору в большой заботе ходил. У него во дворце неспокойно стало. Все, что ни есть лучшего, невесть куды теряется. До того дошло, что хоть корону руками держи.

А тут еще царица тяжела сделалась – ей время родить, а она плачет, боится… Пропадет наследник, что будет делать? И царь сомневается, так и так прикинет, а ничего не выдумает.

Ему и говорят: