Чудо чудное, диво дивное (сборник)
Вошёл охотник в избу, видит: сидит девица и прядёт.
– Здравствуй, добрый человек, – говорит она.
– А ты кто такая будешь, красавица?
– Я, – говорит, – богатого купца дочь. Подавала я раз батюшке стакан квасу, споткнулась и уронила стакан. А батюшка как крикнет на меня: «Разиня, ничего сделать не умеешь! Ступай к лешему!» На другой день пошла я в лес по ягоды; вдруг зелёный дед, который сейчас отсюда вышел, схватил меня и унёс сюда. Тут я у него, у лешего, и живу. Обид от него не вижу, кормит он меня, холит, только скучно мне без людей. Вот и решил он меня замуж выдать. Потому и заманил он тебя сюда.
– Рад бы я тебя, красавица, замуж взять, – говорит девушке охотник, – да неужели нам с тобою вовек из лесу не выбраться, крещёных людей не видать?
– Не тужи, милый друг, – отвечает девица, – скажи лешему, что согласен его волю исполнить, а уж как уйти отсюда, я знаю.
Охотник согласился. А вскорости и говорит ему девица:
– Милый друг, должно быть, оттепель скоро будет, старик-то всё подрёмывать начал. Он в оттепель всегда крепко засыпает. Как заснёт он, мы из лесу убежим.
Настала оттепель, леший заснул, охотник с девицей пустились бежать. Бегут они день, стал мороз крепчать.
– Беда, – говорит девица, – не проснулся бы леший, не погнался бы за нами.
Вдруг засвистело, загрохотало сзади них, зашумели деревья, заревели дикие звери: гонится за ними леший.
– Теперь одно спасенье, – говорит охотнику девица, – заряжай ружьё скорее и бей нечистую силу. Если попадёшь в лоб, тогда придётся лешему нас в покое оставить.
А зелёный старик уж нагоняет их.
– Стойте, – гремит, – не уйти вам от меня!
Прицелился стрелок, ударил и попал лешему в самую середину лба. Заревела нечистая сила так, что земля дрогнула. Только охотник с девицей лешего и видели. Вернулись они в деревню. Обрадовался купец, дочь увидавши, выдал её замуж за того охотника, большим приданым наградил.
И стали они жить-поживать и добра наживать.Морской царь и Василиса Премудрая
За тридевять земель, в тридесятом государстве жил царь с царицею, детей у них не было. Поехал царь по чужим землям, по дальним странам, долгое время дома не бывал.
Вот стал он держать путь в своё государство, стал подъезжать к своей земле, а день-то был жаркий-жаркий, солнце так и пекло. И напала на него жажда великая, что ни дать, только бы воды испить! Осмотрелся кругом и видит невдалеке большое озеро, подъехал к озеру, слез с коня, прилёг на бережку и давай глотать студёную воду. Пьёт и не чует беды. А царь морской и ухватил его за бороду.
– Пусти! – просил царь.
– Не пущу, не смей пить без моего ведома!
– Какой хочешь возьми откуп – только отпусти!
– Давай мне то, чего дома не ведаешь.
Думает царь: что ему дома неведомо; кажется, всё знает. Подумал и согласился.
Попробовал – бороду никто не держит, сел на коня и поехал восвояси.
Приезжает царь домой; царица его встречает с радостной вестью: у неё сын родился. Обрадовался царь милому детищу, а сам плачет, заливается горючими слезами.
Рассказал царице, как и что с ним было, поплакали они вместе, да делать нечего: слезами дела не поправишь. Стали царь с царицею жить да сына растить.
Иван-царевич растёт, словно опара подымается; вырос и стал таким молодцем, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Думает царь: сколько ни держи сына у себя, а отдавать морскому царю надобно. Слово данное – свято, а царское вдвое. Вот раз повёл царь Ивана-царевича к синему морю, привёл на берег и говорит:
– Поищи-ка, сынок, моего перстня: обронил я его здесь на морском бережку.
И оставил Ивана-царевича одного, а сам домой ушёл. Пошёл Иван-царевич по берегу перстень искать; идёт, вдруг навстречу ему старуха старая плетётся, спотыкается, клюкою подпирается.
– Куда, молодец, путь держишь?
– А тебе что за дело, старая ведьма!
Ничего не сказала старуха, прошла мимо, а Иван-царевич думает: «Зачем я обидел старуху? Пойду-ка, ворочу её да спрошу, где мне перстень искать: старые-то люди умны, догадливы».
Воротился он, догнал старуху и говорит:
– Прости меня, бабушка, за моё грубое слово: больно уж мне досадно. Заставил меня отец перстень искать, а где я его найду?
– Не перстень искать заставил тебя твой батюшка: отдал он тебя на службу морскому царю, в подводное царство.
Заплакал Иван-царевич, услышавши те старухины слова, а она говорит:
– Не тужи, Иван-царевич, а слушайся меня: спрячься за тот смородинный куст, что стоит ближе к морю, и сиди. Прилетят на море купаться одиннадцать белых голубиц, красных девиц, а после них двенадцатая, тоже белая, только с пёстрыми крылышками; сбросят они свои крылышки и станут купаться, а ты подкрадись да и утащи пёстрые крылышки. Даст тебе за них девица выкуп – золотое колечко – и станешь ты её суженым. Смело иди тогда в подводное царство к морскому царю.
Поблагодарил Иван-царевич старуху, пошёл к синему морю, спрятался за смородинный куст, сидит-ждёт.
В полдень прилетели к тому месту одиннадцать белых голубиц, сбросили свои крылышки и обернулись красными девицами – одна другой краше. Кинулись они в воду и стали купаться: играют, плещутся, песни поют, серебристой пеной морской брызжутся. Вслед за ними прилетела двенадцатая голубица – с пёстрыми крылышками. Сбросила она свои крылышки и стала купаться. И была та девица всех пригожее, всех красивее. Иван-царевич подкрался и утащил пёстрые крылышки. Выкупались девицы, вышли из воды, стали разбирать свои крылышки, хвать – а у младшей их нет как нет. Говорит младшая девица:
– Сестрицы-голубушки, не ищите, улетайте без меня домой; не досмотрела я – сама и буду ответ держать перед морским царём, батюшкою.
Прицепили красные девицы крылышки, оборотились голубками и улетели домой. Осталась младшая красавица одна, осмотрелась кругом и говорит:
– Отзовись, выходи, добрый человек, у кого мои крылышки! Коли стар старичок – будь мне батюшка, коли старая старушка – будь мне матушка, коли красная девица – будь родная сестра, коли млад человек – будь сердечный друг.
Услыхал такую речь Иван-царевич, вышел из-за куста и подал крылышки красавице…
– Ах, Иван-царевич, – говорит она, – что долго не бывал к нам в подводное царство? Мой батюшка, морской царь, на тебя сильно гневается; ступай скорей, да вот тебе золотое колечко; береги его да помни, что я – твоя суженая, Василиса Премудрая.
Сказала девица, обернулась голубкою и улетела прочь.
Спустился Иван-царевич в океан-море, шёл-шёл и пришёл в подводное царство, прямо во дворец к морскому царю. Увидал его царь и кричит:
– Где ты был-пропадал? Отчего ко мне долго не бывал, не показывался? За такую провинность твою изволь сейчас приниматься за работу: есть у меня пшеницы триста скирд, а в каждой скирде по триста копён; к утру обмолоти всё дочиста. Да смотри: ни скирд не ломай, ни снопов не разбивай; а не сделаешь – мой меч, твоя голова с плеч!
Идёт Иван-царевич от морского царя, а сам горько плачет. Увидала его из своего терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает:
– О чём, Иван-царевич, плачешь?
– Как мне не плакать? Велел мне царь морской к завтрашнему утру триста скирд обмолотить, да чтоб их не ломать и снопов не разбивать. А разве я могу это сделать?
– Ничего, Иван-царевич, не горюй! Это ещё не беда: беда будет впереди. Ложись-ка спать: утро вечера мудренее.
Пришла ночь, лёг Иван-царевич спать, а Василиса Премудрая вышла на крыльцо своего терема высокого и крикнула громким голосом:
– Гей вы, слуги мои верные, муравьи ползучие! Собирайтесь все, что есть вас на белом свете, выбирайте зерно из скирд батюшкиных да складывайте его в закромы!
Набежало муравьёв со всего света видимо-невидимо, выбрали зерно и сложили всё в закромы за одну ночь.
Наутро призывает Ивана-царевича к себе морской царь и говорит:
– Ну и хитёр же ты, добрый молодец, видел я твою работу: чисто сделано. Дам я тебе другую задачу: слепи-ка мне к завтрашнему утру церковь из воску ярого. Сделаешь – молодец, а нет – мой меч, твоя голова с плеч!
Идёт Иван-царевич от морского царя, голову повесил, пригорюнился; Василиса Премудрая выглянула из окошка и спрашивает:
– Чего, Иван-царевич, пригорюнился, повесил головушку?
– Как мне не горевать, Василиса Премудрая: приказал мне твой батюшка, морской царь, слепить в одну ночь церковь из воску ярого, а разве я сумею это сделать?
– Не кручинься, Иван-царевич; это ещё не беда: беда будет впереди. Ложись-ка спать: утро вечера мудренее.
Ночью Василиса Премудрая вышла на крыльцо своего терема и крикнула громким голосом:
– Гей вы, слуги мои верные, пчёлки-работницы! Прилетайте все сюда, что есть вас на белом свете, слепите мне церковь из воску ярого, чтобы к утру была готова!
Откуда ни возьмись, слетелось пчёл видимо-невидимо и начали работать: одни воск из ульев носят, другие лепят – и к утру церковь слеплена на славу.
Призывает наутро морской царь Ивана-царевича к себе и говорит:
– Видел я твою работу: мастер ты лепить из воску, хитро сработано. Теперь дам я тебе третью задачу: есть у меня конь – на него ещё никто сесть не осмеливался. Объезди ты мне этого коня, чтобы он под верхом мог ходить. Коли не справишься – голову тебе с плеч долой; а объездишь – выдам я за тебя из моих дочерей любую, какую себе выберешь.
Идёт Иван-царевич от морского царя и думает: «Ну, эта работа нетрудная: с конём справиться можно – не привыкать-стать». А Василиса Премудрая выглянула в окошко и спрашивает:
– Что, Иван-царевич, какую тебе задачу задал мой батюшка, морской царь?
– Да пустяковую: всего-то объездить коня неезжалого.
– Эх, Иван-царевич! Вот когда беда-то пришла неминучая! И в той беде я тебе помочь не могу: ведь конём-то этим будет сам мой батюшка, морской царь. Подхватит он тебя да понесёт выше лесу стоячего, ниже облака ходячего и разнесёт по чисту полю твои косточки.
– Как же мне быть теперь? Научи, Василиса Премудрая.
– Иди скорей, прикажи сковать себе палицу железную, весом в двадцать пуд. Как сядешь на коня и понесёт он тебя – держись крепче да бей его палицею промежду ушей без отдыха.
Спал ли, не спал Иван-царевич, только наутро пошёл в конюшню. Вывели ему коня неезжалого: двадцать конюхов под уздцы держат; храпит конь, на дыбы становится, из ноздрей пар клубами валит. Сел Иван-царевич на коня – поднялся конь кверху и полетел выше леса стоячего, чуть пониже облака ходячего. Крепко держится Иван-царевич на коне, врезал коню в бока шпоры булатные, а сам бьёт его промежду ушей двадцатипудовой палицей без отдыха. Сбавил конь свою прыть, стал спускаться ниже, а Иван-царевич знай его палицей охаживает. Опустился конь на сырую землю и стоит как вкопанный, весь пеною покрытый, словно мылом намыленный. Отвёл Иван-царевич коня и пошёл к себе в горницу.
Под вечер призывает его к себе морской царь. Сидит он сумрачный, сердитый, голова платком обвязана.
– Ну что, Иван-царевич, объездил коня? – спрашивает.
– Объездил, твоё морское величество.
– Коли так, я своё слово сдержу: выбирай себе невесту.
Иван-царевич выбрал Василису Премудрую, тотчас их обвенчали и на радостях пировали целых три дня.
Счастливо живёт Иван-царевич с молодой женой, только чуется ему недоброе: морской царь на него злобу в сердце держит. Да и соскучился он, стосковался по отцу, по матери, по дому, по родине. Оттого задумал он уйти из подводного царства на Святую Русь и говорит Василисе Премудрой:
– Уйдём-ка мы с тобой, Василиса Премудрая, подобру-поздорову на Святую Русь. Не житьё нам здесь: хочет нас морской царь извести, со света сжить, да и соскучился я больно по отцу, по матери, по дому, по родине.
– Что ж, уйдём! – говорит Василиса Премудрая. – Только знай: будет за нами великая погоня. Разгневается морской царь, догонит нас и предаст лютой смерти, коли мы его хитростью да мудростью не проведём.
Выждали тёмной ночи Иван-царевич с Василисой Премудрою, сели на борзых коней и поскакали что есть духу. А перед тем как сесть на коней, порезала себе Василиса Премудрая мизинчик, капнула по капельке крови в трёх углах своего терема и заперла двери крепко-накрепко. Вот приходят наутро посланные от морского царя, стучатся в дверь и говорят:
– Просыпайтесь! Батюшка вас к себе зовёт.
Отвечает им из угла одна кровинка:
– Рано больно: не выспались.
Ушли посланные; ждали-ждали, опять в дверь стучат:
– Не пора-время спать, пора-время вставать!
– Встаём, одеваемся! – отвечает другая капелька.
Приходят в третий раз посланные:
– Батюшка царь морской гневаться изволит, что, мол, долго спят!
– Сейчас придём, – говорит третья капелька.
Подождали посланные, опять в дверь стучатся; стучали-стучали, да так и не достучались ответа. Выломали дверь, глядь – а в тереме пусто. Доложили обо всём царю; разгневался морской царь и послал погоню великую.
А Иван-царевич с Василисой Премудрой уж далёко-далёко скачут.
– Ну-ка, Иван-царевич, – говорит Василиса Премудрая, – слезь с коня, припади ухом к сырой земле да послушай: нет ли погони от морского царя?
Слез Иван-царевич с коня, припал ухом к земле и говорит:
– Слышу я людскую молвь и конский топот.
– Это за нами погоня, – говорит Василиса Премудрая и оборотила коней зелёным лугом, Ивана-царевича – старым пастухом, а себя – овечкою.
Наехала погоня и спрашивает:
– Эй, старичок, не видал ли ты молодца с красною девицей на борзых конях?
– Не приходилось, люди добрые. Сколько лет пасу на этом месте, ни птица мимо не пролётывала, ни зверь не прорыскивал.
Вернулась погоня к морскому царю с докладом:
– Никого на пути-дороге мы не встретили, ваше морское величество; видели только: старик пастух овечку на зелёном лугу пасёт.
– Что ж вы их, разини, не хватали: ведь это они и есть! – закричал морской царь и послал новую погоню.
Скачет Иван-царевич с Василисой Премудрою на борзых конях.
– Ну-ка, Иван-царевич, – говорит Василиса Премудрая, – слезь с коня, припади ухом к сырой земле да послушай: нет ли погони от батюшки морского царя?
Слез Иван-царевич с коня, припал ухом к земле и говорит:
– Слышу я людскую молвь и конский топот пуще прежнего.
– Это за нами новая погоня гонит, – сказала Василиса Премудрая и оборотила коней деревьями, Ивана-царевича – старичком-священником, а себя – ветхой церковью.
Наехала погоня, спрашивает:
– Не видал ли, батюшка, доброго молодца с красной девицей на борзых конях или пастуха с овечкою?
– Не приходилось, люди добрые; сколько лет служу, сам эту церковь строил, а с той поры ни птица мимо не пролётывала, ни зверь не прорыскивал.
Воротилась погоня и докладывает морскому царю:
– Никого на пути-дороге не встретили, ваше морское величество; стоит только одна церковь ветхая, да в ней служит священник, старичок старенький.
– Что же вы церковь не ломали, старика не хватали, ротозеи: ведь это они самые и были!..
Разгневался морской царь и сам поскакал в погоню.
А Иван-царевич с Василисою Премудрою уж далёко-далёко уехали. И говорит Василиса Премудрая:
– Слезь-ка, Иван-царевич, с коня, припади ухом к сырой земле да послушай: нет ли за нами погони от морского царя?
Слез Иван-царевич с коня, припал ухом к земле к говорит:
– Слышу я конское ржание и топот, точно гром гремит.
– То за нами гонится сам батюшка, морской царь! – говорит Василиса Премудрая и оборотила коней глубоким озером, Ивана-царевича – селезнем, а себя – серой утицей.
Прискакал морской-царь, увидал озеро, а на нём утицу с селезнем, ударился о сырую землю и оборотился коршуном. Стал коршун налетать на селезня с уткою: хочет их убить до смерти. Вот-вот ударит селезня; а тот как нырнёт в воду – ищи его. Хочет коршун утку убить; а утка как нырнёт – только её и видели. Бился-бился коршун, не мог ничего поделать с селезнем и уткою. Выбился из сил морской царь и убрался домой в подводное царство. А Иван-царевич с Василисою Премудрою выждали время и поскакали дальше.
Много ли, мало ли ехали они и приехали наконец на Святую Русь. Подъезжает Иван-царевич к родному городу и говорит:
– Подожди меня здесь, Василиса Премудрая; пойду-ка я оповещу о тебе отца с матерью.
– Ступай, – говорит Василиса Премудрая, – только помни одно: как увидишь ты своих братьев и сестёр, которых ты ещё не видывал, не целуй их, а то навсегда меня позабудешь.
Пообещал Иван-царевич, да и забыл своё обещание: как увидал своих новых братцев и сестриц, обрадовался, стал их целовать и забыл свою жену, Василису Премудрую.
Три дня ждала-поджидала Василиса Премудрая своего мужа у городских ворот: не вернулся Иван-царевич. Нарядилась она нищенкой, стала ходить по городу, искать пристанища и нанялась к бедной старушке в работницы. Живёт она у ней, ждёт, когда вспомнит про свою жену Иван-царевич.
А Ивана-царевича отец собрался женить на богатой королевне, соседнего короля дочери. Вот и кликнул царь клич по всему своему царству, чтобы собирались все его подданные поздравлять жениха с невестою да чтобы несли, по старинному обычаю, пироги на царский стол. Стала и старуха, Василисы Премудрой хозяйка, пирог стряпать.
– Кому это ты пирог печёшь? – спрашивает её Василиса Премудрая.
– Разве не знаешь: наш царь женит своего сына Ивана-царевича на королевской дочке; вот я и понесу пирог обручённым на стол.
– Испеку и я от себя пирожок, – говорит Василиса Премудрая.
– Куда тебе! Не пустят тебя во дворец: больно на тебе одёжа плоха.
– Ничего, бабушка, ты сама мой пирожок снесёшь.
Испекла Василиса Премудрая пирог, а вместо начинки посадила в серёдку голубя с голубкою.
Идёт во дворце пир горой. Сидят жених с невестой за столом, принимают они дары от богатых гостей, а от бедных поздравления. И старушка два пирога принесла. Стали резать пирог Василисы Премудрой, а из него вылетел голубь с голубкою; полетали-полетали они по горнице и сели на стол перед женихом и невестою.
– Вспомни, вспомни, голубок, – говорит голубка, – как я была овечкою, а ты пастухом.
– Забыл, забыл, голубушка! – отвечает голубок.
– Вспомни, вспомни, голубок, как я была церковью, а ты старичком-священником.
– Забыл, забыл, голубушка!
– Вспомни, вспомни, голубок, как была я серой утицей, а ты селезнем.
– Забыл, забыл, голубушка! – отвечает голубок.
– Ну-ка вспомни, как говорила тебе Василиса Премудрая, что ты её позабудешь, коли поцелуешь своих братцев и сестриц!..
– Вспомнил, вспомнил! – закричал Иван-царевич, выскочил из-за стола и стал допрашивать: кто принёс пирог с голубями.
А Василиса Премудрая тут стоит между слуг и челяди нищенкой; узнал её Иван-царевич, взял за белые руки, стал целовать, обнимать.
– Батюшка, – говорит, – вот моя жена законная, Богом данная; не нужно мне другой жены!
Тут пошли спросы-расспросы; рассказал Иван-царевич обо всём, как дело было.
Я там был, богатые дары получил: холста конец да медных денег ларец – на том и сказке конец.Никита Кожемяка
Поселился когда-то за Днепром у Киева страшный змей.
Стал змей сёла огнём палить, людей смерти предавать.
– До тех пор, – говорит, – буду здесь лютовать, пока не отдаст мне киевский князь свою дочь-красавицу.
Что делать? Пришлось девицу, княжескую дочь, отправить змею. Он её утащил в свою берлогу, что была в дремучем Броварском лесу, завалил берлогу брёвнами и сидит там с княжной. Тяжко княжне, а делать нечего…
Раз стала она ласкаться к змею и спрашивает:
– Есть ли на свете такой человек, который тебя осилил бы?
– Есть, – отвечает змей, – и такой человек; в Киеве над Днепром он живёт, зовут его Никитой, а по прозванию – Кожемяка, потому что он кожи мнёт. Как затопит он свою хату, так дым до самого неба подымается, а как пойдёт он на Днепр кожи мочить, так не одну несёт, а сразу двенадцать. Намокнут они в воде, я возьму да и уцеплюсь за них: вытянет он или нет? А ему и горя мало: как ухватится да потянет – только-только я отцепиться успею, чтоб он и меня на берег не вытащил. Вот этого человека мне только и страшно.
Узнала это княжна и задумала об этом домой весточку дать, чтоб отец с матерью упросили того Никиту её от змея выручить. А при ней был голубок из дому. Привязала она ему записку под крылышко и выпустила его.
Как отец с матерью получили ту весточку, сейчас же сами пошли того Кожемяку по Киеву разыскивать. Искали-искали, насилу нашли, над Днепром в убогой хатке. В ту пору Никита кожи мял – двенадцать кож сразу. Увидал он, что к нему сам князь с княгинею пришли, испугался, затряслись у него руки, и разорвал он те двенадцать кож.
Стали просить князь с княгинею Кожемяку выйти против змея – не могли упросить. И придумали они тогда: собрать всех малолетних ребяток из Киева и послать их к Никите: на их слёзы не сжалобится ли он, не избавит ли от змея православный народ.
Глядя на детские слёзы, заплакал и сам Никита. Обмотался он тридцатью пудами конопли, обмазался смолою, взял в руки десятипудовую палицу и вышел против змея.
– Что, Никита, биться пришёл или мириться? – спрашивает змей.
– Где тут мириться. Биться пришёл я с тобою, с проклятым.
Кинулся змей на Никиту – земля дрожит, – хватил его зубами и вырвал кус конопли со смолою; ударил его Никита палицею и вбил в землю по пояс. Долго бились они, наконец свалил Кожемяка змея. Взмолился змей:
– Не бей меня, Никита, до смерти. Нет на свете никого сильнее нас; разделим между собою всю землю пополам.
– Хорошо, – говорит Кожемяка, – разделим; только надо межу проложить.
Запряг он змея в железную соху и стал от Киева до Чёрного моря межу пропахивать. Допахал до моря.
– Ну, – говорит змей, – теперь землю разделили.
– Давай море делить, – отвечает Кожемяка.
Вогнал Никита змея в море да и убил его там.
Борозда, которую они пропахали, и теперь видна; так и зовут её Змиевым валом, а урочище в Киеве, где Никита жил, и теперь зовётся Кожемяками.
Одно плохо Никита сделал: как убил змея в Чёрном море, взял, вытащил его на берег, сжёг да и пустил пепел по ветру. С того пепла и завелись на свете мошки, комары да мухи. А кабы он пепел змеиный в землю закопал – ничего бы этого на свете не было.
Вот и сказке конец, а кто слушал – молодец.Окаменелое царство
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был солдат. Служил он долго и беспорочно, царскую службу знал хорошо. На смотры, на ученья приходил чист и исправен. Стал последний год дослуживать – как на беду, невзлюбило его начальство: то и дело под арестом сидит да на часах стоит.
Тяжело солдату. Задумал он бежать: ранец через плечо, ружьё на плечо. Прощается с товарищами, а те его спрашивают:
– Куда идёшь? Или начальство требует?
– Не спрашивайте, братцы! Подтяните-ка мне ранец покрепче да лихом не поминайте!
И пошёл он, добрый молодец, куда глаза глядят. Много ли, мало ли шёл – пришёл в другое государство. Видит часового и спрашивает:
– Нельзя ли мне отдохнуть здесь?
Часовой сказал ефрейтору, ефрейтор офицеру, офицер генералу. Генерал доложил про него самому королю. Король приказал позвать того служивого перед свои светлые очи.
Явился солдат как следует – в форме, сделал ружьём на караул и стал как вкопанный.
Говорит ему король:
– Скажи мне по совести, откуда и куда идёшь?
– Ваше королевское величество! Не велите казнить, велите слово вымолвить. – Признался во всём королю по совести и стал на службу проситься.
– Хорошо, – сказал король, – наймись у меня сад караулить. У меня в саду неблагополучно: кто-то ломает мои любимые деревья. Сбережёшь сад, дам тебе за труд плату немалую.
Солдат согласился.
Караулит сад год, караулит другой: всё исправно. Вот уж и третий год на исходе, тут-то и вышла беда: пошёл солдат сад осматривать и видит – половина самых лучших деревьев поломана.
«Боже мой, – думает он, – вот какая беда приключилась! Как заметит это король, сейчас велит меня казнить».
Взял ружьё в руки, прислонился к дереву и крепко-крепко призадумался.