Две луны

На рассвете, когда никого на улице нет, вытаскивал голой на улицу. Я даже не кричала, не плакала – команды «голос» никто не давал. За такую вольность можно было получить ремнем по лицу.

Снегин предпочитал дрессировать кнутом, а не пряником.

Я изо всех сил пыталась смотреть на ту женщину на цепи со стороны, не становиться ей. Руки все равно начали трястись.

– Иногда он заставлял меня ходить в туалет на улице, как будто правда собаку выгуливал, – улыбнулась я. – Я была голая, он меня тащил вдоль дороги, потом заводил под куст, и стоял, ждал… Специально утром, когда никого еще нет, даже… коллег-собачников. Я каждый раз молилась, чтобы никто не увидел. Такой стыд…

– Представляю, – мрачно кивнул Шварц.

– Вряд ли, – я покачала головой. – Если я жаловалась, что мне тут сидеть неудобно, он хватал молоток и гвозди и грозился прибить меня к полу… Очень правдоподобно, я каждый раз немного седела после этих сеансов внушения. Он редко меня бил, но как-то раз в таком порыве зарядил по руке… Вообще, со Снегиным было жить весело и страшно. Не знаю, успели ли вы заметить, но он вообще… чудак.

Шварц выразительно поднял брови, уточняя, то ли слово я использовала.

– Да, – кивнула я. – Он… необычный. Праздники любит, например. Все подряд. Все отмечает. Масленицу, день Святого Патрика, Пасху, Троицу, Хэллоуин… В общем, ни одного буднего дня у человека нет. На музыкальных инструментах играет чудесно, особенно на пианино. Книжки любил мне читать долгими зимними вечерами. Вслух, с выражением. Стихов много знает… Гёте в оригинале… Очень здорово читал, жаль, я немецкого не знаю.

– Анна! – взмолился Шварц.

– А что вы хотите услышать? – я пожала плечами. – Я свой курс лечения в психиатрии прошла, о стену головой биться не буду от травмирующих воспоминаний… Хочется, конечно. Но не буду. Некрасиво это. Невежливо даже.

Шварц хотел меня поддержать, помочь мне, но не знал, что делать.

Да и если бы знал…

Тогда меня уже никто не спас.

Когда муж бил ремнем. Когда вынуждал есть несвежую еду из миски. Когда заставлял часами сидеть, не шелохнувшись, у его ног.

Я вдохнула еще – настолько глубоко, насколько умела, сморщилась от запаха тухлого мяса. Нет, здесь нет никакого мяса, это мне показалось…

– Он любил издеваться особо жестоко, унижать в самом необходимом, – я старалась говорить быстро и без эмоций, будто мне нужно было сделать отчет. – Одеться не давал, только для праздника. Если холодно – мог постелить что-то на пол. Как-то раз заставлял есть мясо… оно было испорчено. Тыкал лицом в миску. Следил, чтоб я жевала. А потом я считала секунды, пока он выйдет, потому что боялась сблевать при нем. Он бы заставил съесть рвоту… ну, знаете, собаки же иногда так делают. Он уходил на работу, а я была заперта здесь, в туалет не могла выйти. Оставлял ведро. Или унижайся, или терпи. Про месячные рассказывать или не стоит?

Шварц усиленно заморгал, будто пытаясь очнуться от дурного сна.

– Я… Слушайте, это, наверное, глупо прозвучит, но я вам правда… очень сочувствую. И просто не могу поверить, что он на такое способен. Снегин, конечно, далеко не святой, но это… Особенно на фоне всех его пианино и прочих Гёте в оригинале…

– Вот именно, – кивнула я. – Он на это и рассчитывал, я полагаю. В люди меня выводил. То есть, не морил прямо, я выглядела слегка уставшей, в каком-то роде загадочной. Одевал, причесывал, даже макияж делал. И несколько часов я была куколкой, любимой женой, Нусичкой… А потом – опять на цепь. Хотя нет, ладно. Иногда он меня баловал. Могла несколько дней прожить по-человечески, порой по-королевски даже. В эти моменты он обожал меня так – в каждой детали – что я начинала сомневаться в реальности происходящего. В театры водил, на концерты… Один раз совсем свихнулся и на годовщину повез наблюдать испытания ракетного движка. Зрелище незабываемое, надо сказать.

– Он разве такое мог устроить? – недоверчиво спросил Шварц.

– Он – мог, – усмехнулась я. – Как договорился, не знаю, но мне, наверное, и нельзя… А может, и рассказывать вам нельзя было. Но если вдруг что – никаких ракет, это у меня галлюцинации просто случились.

– Люблю, когда со мной делятся галлюцинациями, – улыбнулся он.

– Обращайтесь, у меня их много, я на них щедра, – улыбнулась я в ответ. – А иногда Снегин решал меня развлечь музыкой, пока я была псиной. Включал и уходил работать. Я весь день сидела запертая, а за дверью играл клавесин. Там было всего пьес десять, проигрыватель гонял их по кругу.

Шварц передернул плечами. Видимо, у него тоже были сложные отношения с клавесином.

– И вы пытались кому-то рассказать?

– Пыталась, но так… в общих чертах. Как думаете, сильно моих родителей бы порадовала история о том, как я без одежды писаю под кустом в парке? Но проблема была не в этом, конечно. Он же везде со мной ездил, телефон мне не оставлял. Я переписывалась и звонила только при нем. То есть, иллюзия того, что со мной все нормально, сохранялась… Врала, что работаю, днем нет времени общаться. А однажды он заметил, что я пытаюсь какие-то намеки делать, и сказал потом: я и тебя убить могу, и их не пожалею. И знаете… я ему поверила. Даже не из-за того, как он со мной обращался, в его манере, скорее, мучить, чем убивать. Но он давно уже ничего не боится и ни в чем не раскаивается. Да и в целом, перспектива, что он будет мучить мою семью, тоже была не особо заманчивая. У меня получилось их убедить дом купить в деревне… Адрес Снегин не знал. Даже я не знала, все проходило без меня. Мне в какой-то момент просто повезло отвлечь его, и я написала маме, чтобы они уезжали. И адрес она мне прислала… Пришлось запомнить, еле успела все удалить, пока он не заметил.

– Почему вы… как вы вообще с ним связались?

Шварц был в отчаянии. Да уж, такая эмпатия для полицейского… Хорошо, что уволился.

Я пожала плечами:

– Ну, вы же тоже как-то связались.

– Ну да, – вздохнул он.

Я знала, о чем он думает.

Я не дошел до того, чтобы сидеть три года у него на цепи без права голоса.

– Наверное, это была любовь, – сказала я.

У Шварца глаза сделались как два блюда:

– Чего?!

– Ну, насчет него не знаю, а я… думала, что люблю его. Я как будто правда любила… ту часть, которую знала. А потом выяснилось, что у него было еще много частей. Сначала он так себя не вел… А вообще, почему я перед вами оправдываюсь?

Он сконфузился.

– Прошу прощения.

– Вы как-нибудь напомните, сколько прощений я вам должна, – сказала я. – А то я уже потерялась.

– Я согласен на любое количество, – смиренно отозвался он. –А как вы сбежали?

– Ногу пилить не пришлось, – усмехнулась я. – Чистое везение. Говорю же, праздники он любит. Вечеринку хотел устроить на Хэллоуин. Отпустил меня готовиться. Сам на работу ушел. Он же умный, конечно, но слишком самоуверенный. Думал, что я никуда не денусь. А я вот делась. К родителям уехала, кое-как зайцем на электричке… На самом деле, это просто удача, что он меня так резко разлюбил и не стал донимать.

Шварц молчал. Думал. Потом проговорил:

– Это ужасно.

– Достаточно, – кивнула я. – Так что если бы я его убила, ни на секунду не пожалела бы. Только вот вряд ли бы у меня что-то вышло.

– Не уверены в своих силах? – улыбнулся он.

– В своих силах? – я тоже заулыбалась. – Уверена. Я так много раз это себе представляла… Каждую ночь я в своей голове душила его цепью, втыкала гвоздь в глаз, била молотком по затылку… Может, физически я и слабее, но ненависти мне бы хватило. Только здесь мы подходим ко второй причине, по которой я не волнуюсь за Снегина.

Я замолчала. Все, останавливаться нельзя. Как бы он это ни воспринял, я уже начала говорить, поздно передумывать.

– Можете надо мной смеяться, но вот что: его нельзя убить. Он бессмертный.

Шварц медленно повернул ко мне голову.