Время, когда нежить балует

– Уж как на него заглядывается!

– Никому не отдаст, и сама обморочит!

– Вот ещё, – хмуро сведя брови, Далина обернулась кругом, разглядывая подруг недовольно, те разом притихли, – Леля, гребень подай! – наконец, потребовала Далина. – Нужен мне вдовой сын не больше, чем лягушке жабры!

Про себя же Далина обозлилась, накатила на неё обида. И на подруг, что сороками разносили чужие тайны, и на себя, что секретничала с ними, и на Витко озлобилась, за то что, приглянулся, за то, что ворожила на него, за то что последние полгода глаз с неё не сводит, ходит тенью. За ночи беспокойные, когда проснувшись хочется убежать к нему, чтоб сидеть рядом, смотреть в глаза голубые, преданные, за руку держать. Да только нельзя было убежать и раскрыться нельзя – мать, как прознала, на кого Далинка глаз положила, набросилась коршуном, заперла в дому и строго-настрого пригрозила, наказала стороной обходить избу вдовью, запретила приближаться к Златоярову сыну.

***

Подкараулил её Витко, за локоток зацепил, сволок за угол и палец к губам приставил – тише, мол.

– Что ж ты от меня бегаешь, Далина? В гости не заходишь? Я-то уж и по блинкам твоим соскучился.

– Больно ты скор, Витко, – отшатнулась Далина, – мал ещё девок по углам караулить. Отпустишь усы, тогда и поговорим. А блинов тебе и матушка в честь праздника напечёт.

– Ели обидел чем, так без злого то умысла. А Коли в тягость я тебе… – хотел Витко заглянуть в глаза Далине, но та отвернулась, отвела взгляд, – так скажи, не томи. Уйду, докучать не стану.

Вспомнился тут Далинке давешний разговор с девчатами да матушкин наказ. Кольнула в сердце злая обида.

– А ежели и в тягость?

Не готов был Витко к такому ответу, так и замер, все слова растерял.

– Ну что стоишь? – закручивала Далину лихота, – давай, уходи. Или не хозяин ты своему слову своему?

– Вот значит как, – выдохнул Витко, присвистнул, глянул напоследок на Далинку – красивая. В тёмных волосах переплетались ленты. На голове пёстрой короной лежал венок, да такой пышный, яркий, что на его фоне затерялись, померкли среди сочных головок луговых цветов, свежей листвы и мохнатых колосьев серебряные заколки. Поверх рубахи платье из трав слаженное, украшенное маковками кувшинок – знатно постарались девчата.

Ничего не стал говорить Витко Далине, сжал кулаки, развернулся и пошёл прочь.

***

Тёплыми сумерками укрыло землю.

Бесцельно бродил Витко среди опустевших дворов – все от мала до велика шли вокруг деревни ряженым ходом. С окраины принесло весёлую песню. Слышно было, как смеются дети, ладно льётся девичье разноголосье, задорно перекликаются молодцы. В своих мыслях дошёл он до дома кузнеца, поднял голову – на втором этаже светилось оконце. В грязно-жёлтом свете на мгновение мелькнула большая чёрная птица. Витко вздрогнул, проморгался, прищурился. Нет. Показалось. У окна стояла Чернава, перебирала волосы в тугую косу.

– Ты чего же, Витко, не веселишься со всеми?

Что-то отталкивающее и злое было в её лице. Взгляд – точно чёрная бездна забирает в себя, затягивает. И чем дольше смотрел он в зелёные глаза Далинкой матери, тем слабее становилась его воля, и казалось, будто нет преград этой бездне и видит она все его помыслы.