Лед и пламя

– Я тебя обидел?

– Нет, конечно, – шепчу я, опуская глаза, не в силах дольше выносить его явное сочувствие, но продолжаю ощущать на себе его внимательный взгляд, прожигающий меня насквозь.

Он тяжело вздыхает. Потом откидывается в своем кресле и запускает пальцы в волосы – он делает так, только когда волнуется, я знаю. А волнуется он крайне редко.

– Ты… – на секунду он замолкает. – Ты влюбилась? – продолжает тихо, вновь ероша волосы на затылке и, тем самым, выдавая свою нервозность. – Блин, я убью урода, который посмел обидеть тебя!

Я столбенею. Но самое ужасное в том, что еще до того, как я понимаю, что он имеет в виду влюбленность не в себя, а в какого-то гипотетического парня, я успеваю охнуть и покраснеть, тем самым подтверждая его догадку.

Вернер с неожиданной яростью бьет кулаком в центр руля, отчего машина жалобно пищит. А выражение его лица, мрачное и пугающее, ошеломляет меня.

– Слушай, – говорит он, явно чувствуя себя не в своей тарелке. – Я не очень знаю, как там у вас девушек это происходит и что говорить в таких случаях, но поверь мне, он не стоит твоих переживаний.

Вместо ответа я лишь печально усмехаюсь. Боже, сколько злой иронии в этом разговоре, да и во всей ситуации!

– Да он просто дурак, – с внезапной злостью бросает он. – Кто бы он ни был – он не стоит и сотой доли твоих переживаний, Арина.

– Правда? – даже не пытаясь скрыть сарказма в голосе, спрашиваю я.

– Поверь мне, – он слегка подается вперед и берет меня за плечи обеими руками. Его напряженный взгляд пронизывает меня насквозь: – Я не буду сейчас выпытывать у тебя подробности – как бы мне ни хотелось прибить негодяя, посмевшего тебя обидеть, это не мое дело. Просто пообещай мне, что ты не будешь делать глупости. И если тебе понадобится дружеский совет, ты придешь ко мне.

На несколько секунд в салоне вновь воцаряется тишина. Я впервые за вечер позволяю себе открыто встретиться взглядом с Никитой Сергеевичем.

– Я обещаю, – шепчу я, отрывисто кивая головой.

Мой ответ машинальный и заведомо лживый; но ничего другого в данной ситуации я сказать не могу.

Вернер удовлетворенно улыбается, а потом вдруг прижимает меня к себе. Ох…

Ох.

Ох.

Если бы только я могла передать словами те совершенно бешеные эмоции, затопившие меня в этот момент. Его восхитительный запах, в котором перемешались ароматы чистого тела и дорого парфюма, отравил мои легкие. Помимо воли, я придвигаюсь ближе и утыкаюсь носом в крепкое плечо, чтобы вдохнуть этот запах глубже, запомнить его, сохранить. Чувствую, как кровь приливает к щекам, как приятное тепло растекается где-то в районе живота и как сердце пускается в пляс, очарованное этой внезапной, но такой желанной близостью.

Внезапно я очень жалею, что не настояла на такси. Я могла бы показаться Никите Сергеевичу и Светлане неблагодарной стервой, но зато я бы не боролась сейчас с этим дьявольским искушением поднять свои руки и обнять его, провести ладонями по его спине, сжать плечи… Оставаясь с Вернером наедине, я играла с огнем, а пожарных расчетов рядом не было.

– Все будет хорошо.

Это были последние слова сказанные им прежде, чем я высвобождаюсь из его объятий и выскакиваю из машины.

Я знаю, что он следит за мной, пока я иду к подъезду. Моя безопасность, безопасность любого из его подопечных всегда для него в приоритете. Несмотря на достаточно молодой для тренера возраст, он очень ответственно относится к своим обязанностям наставника и старшего товарища. В любой поездке, на любых сборах, на каждых соревнованиях мы все чувствуем его надежное плечо, на которое можно опереться в случае неудачи. Это вновь заставляет меня испытать тоску по тем временам, когда в наших взаимоотношениях не были замешаны мои чувства.

Я открываю входную дверь в подъезд электронным ключом и, несмотря на то, что мне очень хочется обернуться и посмотреть на Никиту Сергеевича еще раз, я сдерживаю этот порыв. Прошмыгнув в подъезд, закрываю за собой дверь и только тогда слышу низкий шум мотора и звук отъезжающей машины.

Глава 7

Не знаю как, но я умудряюсь прожить остаток недели без особых потерь. В финале сумасшедшего дня, когда Никита Сергеевич вообразил, что я страдаю из-за неразделенной любви к мифическому парню, я несколько часов ворочаюсь в постели, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. На ум приходят театральные жесты вроде ухода из группы Суворовой, чтобы не компрометировать всю команду, и поиска фейкового молодого человека, чтобы при случае предъявить его Вернеру, но я понимаю, что не сделаю ни того, ни другого.

До контрольных прокатов в Сочи остается чуть меньше недели, и тренерский штаб здорово нагружает нас тренировками. Несмотря на ночи, которые я провожу в мечтах о Вернере, днем я вполне успешно включаю режим спортивного робота и на льду выкладываюсь на сто процентов. Виолетту Владимировну по-прежнему не устраивает компонентная часть моих программ, но даже она отмечает, что в техническом плане я настолько хороша, что есть шансы вернуть в свой арсенал тройной аксель, который я не прыгала с шестнадцати.

После памятного разговора в машине Никита Сергеевич сильно ко мне не придирается. На тренировках он предельно корректен, а свободного времени перед началом сезона ни у кого из нас практически нет: он доводит до совершенства программы фигуристов нашей группы, а я занята прыжками и повторениями хореографических связок. Наедине мы больше не остаемся. Правда, несколько раз я ловлю на себе его изучающий взгляд, но он отводит глаза, как только замечает, что я тоже смотрю на него. Порой у меня создается ощущение, что ему некомфортно в моем обществе, но, справедливости ради, я и не просила его лезть мне в душу, так что сам виноват!

Мне, конечно, непросто в новой реальности, но я приспособилась сдерживать романтические порывы и вовремя отворачиваться, когда Вернер входит в помещение, а мое сердце начинает исполнять сальто-мортале. Короткая передышка длиной в десять-пятнадцать секунд позволяет мне привести дыхание в норму, избавиться от мечтательного выражения на лице и убавить градус горения щек до умеренного. Учитывая бешеный отклик моего тела на один вид этого человека, о большем я пока и не мечтаю.

Этим утром я просыпаюсь даже раньше, чем обычно. В девять меня ждет съемка для бренда спортивной одежды, с которым у меня завершается четырехлетний контракт, а потом нужно забежать в университет – перед началом учебного года в деканате хотят уточнить мой график посещений.

Пока меня фотографируют в ярких нарядах из новой коллекции Ambre, в чат группы скидывают обновления по открытым прокатам. Оказывается, я вместе с Ломакиной, Быстровой и Ваней Леоновым в сопровождении Виолетты Владимировны и Вернера улетаю в Сочи уже в эту среду. При виде фамилии Никиты Сергеевича в животе мгновенно возникает странное тянущее ощущение, но оно уже не кажется таким пугающим и ошеломляющим, как на прошлой неделе. Не зря говорят, что привыкнуть можно ко всему – даже к влюбленности в своего тренера.

В Академию я добираюсь только к четырем и сразу попадаю на вечернюю разминку. Как следует разогрев мышцы и растянувшись, выхожу на лед и почти физически ощущаю царящее здесь напряжение. Все участники контрольных прокатов заметно нервничают, а меня вдруг накрывает полный дзен. Возможно, потому что для меня это не в новинку – я уже в четвертый раз принимаю участие в этом мероприятии ФФКР,  а девочки только  вышли из юниоров. А может быть, все дело в том, что личные переживания в этом году затмевают собой мое спортивное волнение. Как бы то ни было, я спокойно катаю обе программы, сделав лишь едва заметную помарку на выезде с тройного флипа в произвольной.

Никита Сергеевич появляется на катке под занавес тренировки, когда Виолетта Владимировна собирает всех вокруг себя и дает нам общие указания. Несмотря на порцию здоровой критики, она вкладывает в свои слова заряд мотивации для каждого из нас и вселяет уверенность в собственных силах. После Суворовой выступает Вернер, напоминая график вылета команды в Сочи, а потом ребята предлагают сделать общую фотографию для архива.

Как-то совершенно неожиданно я оказываюсь стоять рядом с Никитой Сергеевичем, который, улыбаясь, вытягивает руку за моей спиной, чтобы обнять.

Паника. Это единственное слово, которым можно описать мое состояние в это мгновение. У меня нет времени думать и рассуждать. Я инстинктивно дергаюсь, делаю несколько шагов влево, теряю равновесие на скользком льду и оказываюсь в объятиях Вани Леонова.

– Романова, – поддевает меня Виолетта Владимировна. – Будь любезна, не повторяй подобные па на открытых прокатах.

Под дружный смех группы я заливаюсь краской смущения и прячусь под боком у Вани, но перед этим успеваю бросить взгляд в сторону Вернера.

Он не улыбается. О нет, он вовсе не улыбается. Со странным выражением, которое я могла бы описать смесью злости и раздражения, он смотрит прямо на меня. Почувствовав головокружение от его внимания, я мертвой хваткой вцепляюсь в плечо Леонова, потому что если останусь без поддержки – просто упаду.

Глава 8

Время до открытых прокатов в Сочи пролетает незаметно, и вот я уже еду в аэропорт, с легким волнением предвкушая первые за долгое время публичные выступления.

Вся наша группа уже зарегистрирована на рейс, поэтому я с чемоданом для ручной клади, в котором лежат коньки и тренировочный комбинезон, сразу иду на досмотр. Там я сталкиваюсь с Лизой Ломакиной и Мариной Быстровой, которые в компании врача Академии ждут своей очереди, и ребятами-парниками из школы «Москвич». Обменявшись скупыми приветствиями, после досмотре мы вместе идем в зал ожидания, куда постепенно стекаются все остальные: Ваня Леонов, моя приятельница Маша Калинина из ЦСКА, с которой мы когда-то начинали тренироваться на одном катке на окраине Москвы, сильнейший одиночник сборной Дима Зотов с тренером, брат и сестра Грачевы, считавшиеся второй парой в танцах. Когда до посадки остается всего десять минут, у выхода на посадку появляется и Никита Сергеевич.

В модном спортивном костюме и кроссовках, с взлохмаченными светлыми волосами, он словно сходит с модной картинки в молодежном журнале. Мое сердце пропускает удар, но я изо всех сил сохраняю непроницаемое выражение лица и даже выдавливаю из себя приветливую улыбку.

– Виолетта Владимировна прилетит утренним рейсом, – сообщает Вернер нам с девочками после короткого приветствия. – У нее проблемы личного характера.

Что ж, это значит, что до завтра за старшего в группе остается он.

В салон самолета я захожу одной из последних. За мной идут только Марина Быстрова, сам Вернер и Грачевы. Ищу взглядом свой ряд и место и замечаю, что с моей стороны уже сидит наш врач, а с противоположной – Ломакина и Леонов. Быстро прикинув, что если сяду на место, указанное в моем посадочном, то с большой вероятностью два часа полета проведу в компании Вернера, я прыгаю в свободное кресло рядом с Ваней.

Это ребячество, но кто меня осудит? Сохраняя дистанцию между собой и Никитой Сергеевичем, я делаю благое дело для всей группы.

– Тут мое место, – капризно говорит Марина, протягивая мне посадочный.

– Сможешь посидеть на моем? – прошу я, с мольбой глядя ей в глаза. – Я хотела обсудить кое-что важное с Ваней.

Быстрова пожимает плечами и усаживается в предназначенное для меня кресло, а я под немигающим взглядом Вернера, который становится молчаливым свидетелем этой сцены, демонстративно разворачиваюсь к Леонову и спрашиваю про видеоигру, о которой он трещал всю прошлую неделю.

Полет проходит как в тумане. Мой собеседник засыпает, едва самолет набирает высоту, нарушая все мои планы. Какое-то время я тоже пытаюсь делать вид, что сплю, но, в конце концов, отрываю глаза и беру в руки бортовой журнал. Строчки прыгают у меня перед глазами, и я вынуждена читать каждое слово по несколько раз, чтобы до меня дошел их смысл. В бессилии захлопнув журнал, я украдкой бросаю взгляд на место через проход от меня.

Никита Сергеевич, удобно устроившись в кресле, читает книгу, не обращая на меня никакого внимания. Это отличный шанс рассмотреть его как следует, но я не готова рисковать быть пойманной. В итоге, опускаю глаза на его длинные пальцы, сжимающие книжный переплет, а потом ловлю себя на том, что десять минут изучаю шнурки на его кроссовках, всерьез размышляя о том, какого цвета у него носки.