Империя дракона

Я постарался припомнить хоть что-то, что смогло бы его заинтересовать. Сопровождавшие меня пажи и оруженосцы летом часто жаловались на назойливых мошек. Однако как бы часто я не проезжал в опасной близости от болот, но не разу не стал жертвой на комарином пиру. Однажды Флориана укусил в руку взбесившейся пес. Породистая, домашняя собака ощетинилась ни с того ни с сего, но ко мне она даже не посмела приблизиться.

– Кто же я такой раз даже не ознакомившись с азами магии, уже мог творить все эти …чудеса, – я запнулся перед последним словом и вспомнил диких соколов, покорно летящих на мой зов. Как плавно они носились над башней замка. Пернатое облако никогда не уменьшалось. Все новые соколы с криком неслись со стороны моря, чтобы рассесться передо мной по перилам балкона в ожидание приказов.

Ротберт, как будто, читал мои мысли. Он понимал все без слов, строил свои тайные планы на будущие, а я все больше запутывался и ни как не мог соединить воедино части головоломки. В который раз я задал себе все тот же вопрос, зачем я понабился князю. Может, он каким-то способом узнал про мои скрытые таланты и решил использовать их в своих целях. Он был из тех злодеев, которые никогда не останавливаясь на достигнутом, стремятся к неограниченной власти и ради этого готовы прибегнуть к любым средствам.

– Запомните, вам не удастся долго продержать меня взаперти, – глупо было так прямо заявлять тюремщику о своих планах, но Ротберт и так отлично понимал, что я мечусь по темницы, как тигр по клетке и ищу хотя бы крошечную лазейку, чтобы выскользнуть отсюда. – Как только я выйду отсюда, а этот день непременно настанет, то освобожу всех остальных узников.

– От них осталась одна оболочка. Пленникам не удается сохранить много сил. Ты единственный строптивый ученик, которого давно пора было бы укротить, – процедил князь.

– Интересно, как вам это удастся, – огрызнулся я в ответ. – Когда-нибудь вы поймете, что запирать эти замки бесполезно. Они не будут мне помехой, будь они хоть сто раз околдованы. С таким же успехом вы можете попытаться удержать ветер.

Я выговорился и теперь с ненавистью смотрел на него. Меня больше не впечатляли ни его манеры, ни его величие. Теперь передо мной стоял всего лишь тот, кто олицетворяет зло. Мрачная роскошь и чуть заметная красота, теперь казались мне всего лишь театральным гримом, способным произвести эффект лишь на близоруких. А я заглядывал дальше и видел, как сквозь его зрачки проглядывает еще более черное, почти непревзойденное коварство.

– Ты всего лишь заносчивый мальчишка, который возомнил себя героем, – жестко произнес Ротберт, но его голос заметно ослабел.

– Людям плевать на чей-то героизм, – тут же нашелся я с ответом. – Одним героем меньше, одним больше – никого это не волнует. Кому интересно будет узнать о каком-то принце, которому давно положено обратиться в прах вместе с руинами своей страны.

– Ты больше не принц, – резко отозвался Ротберт. – Не смей больше упоминать при мне о своем высоком происхождении. Запомни, у ученика чернокнижника не может быть никаких титулов. Ты всего лишь новичок в запретных искусствах и так не сдвинешься с начальной ступени, если будешь забивать свою голову глупыми мечтами, вместо того, чтобы приобретать необходимые знания.

Он нервно заходил по камере. При каждом шаге полы его длинной мантии трепыхались, подобно крыльям. Даже в темном, низком помещение ему удавалось сохранить высокомерие и непринужденность. Передо мной предстал монарх какого-то мрачного, великолепного королевства, но из его уст вместо глубокомысленных изречений потоком лились злые и расчетливые речи.

– Никто кроме меня не стал бы делать тебе никаких одолжений, – уже в который раз князь попытался воспеть свою не существующую доброту. Кажется он сам начал верить в то, что делает посторонним услуги ни за что и даже терпит при этом ущерб.

– Кем ты был при дворе, никому не нужным младшим сыном, – настойчиво звенел в тишине его голос. – Министры тебя ненавидели, вельможи чувствовали в тебе опасность. С твоей честностью и гордыней ты бы даже отказался от привилегий, принадлежащих тебе по праву и принялся бы самостоятельно подыскивать себе место в каком-нибудь полку. А там сколько бы прошло времени, прежде чем ты дослужился бы до маршелского жезла?

Я устал от наших словесных пререканий. Мне хотелось снова остаться одному и вызвать призрак баядеры или хотя бы пестрые тени тех фокусников и актеров, которых раньше я так часто видел на рыночной площади. Но в этот раз князь был слишком зол на меня. Видимо он составил для так называемого ученика совсем другой график работы и ясно дал понять, что мне пора кончать с детскими играми и приниматься за более важные дела. Разве вызвать к жизни прекрасное видение для него всего лишь ребяческая забава. Тогда что же умеет он сам. Если столь пренебрежительно относится к моим первым успехам. Я заметил, что в стенах камеры нет ни трещинки, ни даже мышиной норы, будто все специально рассчитано для того, чтобы отсюда не смогла выскользнуть даже тонкая струйка дыма. А ведь в книгах написано, что есть такие существа, которые могут превращаться в дым или серебристый пар.

Когда я снова сфокусировал взгляд на фигуре колдуна, он уже держал в своих цепких пальцах какую-то грамоту и брусок воска.

– Черкни внизу прямо под текстом расписку, – властно потребовал он. Я неохотно взял перо и начертил внизу свое имя. Мне хотелось спросить не это ли тот самый роковой договор, по которому ученик колдуна закладывает свою душу, как вдруг на глаза мне попались несколько строчек. Там было сказано что-то о том, что принц Эдвин, единственный оставшейся в живых из династии прославленных правителей просит, чтобы какая-то высокопоставленная особа приняла его в определенный час в своем дворце. Мне это показалось странным, ведь пленник не может отправиться на прием. Только спустя мгновение меня осенило, князь хочет воспользоваться чужим именем, чтобы расквитаться с кем-то из своих врагов. Кто-то убедиться в подлинности подписи и печати и будет ждать меня, а вместо этого впустит в двери чернокнижника.

Ротберт уже капнул на бумагу расплавленным над свечой воском. Я снял с пальца перстень с печаткой, единственную вещь, напоминавшую о прошлом, но не решался поставить клеймо на сомнительном документе. Тогда Ротберт выхватил кольцо и с силой надавил на алую каплю воска, чтобы четко отпечатался крошечный герб. Потом он неохотно вернул кольцо и быстро удалился, не утруждая себя излишними объяснениями. Зачем ему в чем-то оправдываться перед узником?

Кого же он собрался уничтожить с помощью хитрой уловки на этот раз. Я долго мучился в догадках и наконец решил, что могу спросить об этом у бесплотных, незримых собеседников, но они лишь ехидно рассмеялись в ответ. Я с трудом заставил себя вернуться к прежнему занятию. Всегда сложно сосредоточиться на работе после долгого перерыва. Буквы плясали у меня перед глазами. Контурные изображения жар-птиц, саламандр и василиском сплетались в одну сплошную вязь. На одной из пожелтевших страниц меня заинтересовал облик сфинкса с привлекательной женской головой, на другом листе в глаза сразу бросалась красочная миниатюра с изображениям сирина и алконоста. Неужели все эти существа есть на самом деле. Я больше не мог ждать, взял в руки перо, обмакнул его кончик в густые чернила и приписал в конце сложной формулы знак довершающий заклинание. До этого ровное пламя свечи буйно взвилось вверх и мне показалось, что я вижу, как из огня и искр в муках рождается птица феникс, как крылатые демоны кружат под прозрачным куполом, как эльфы кружатся в бешеном хороводе, не желая выпустить из своих владений заблудившегося путника. Казалось, я смогу проследить весь ход истории с того самого мига, как из тени появились джинны и пери и до тех веков, когда весь мир неузнаваемого измениться. Появятся новые страны, старые государства сотрутся с лица земли, а те, что останутся будут переименованы. Мне не хотелось заглядывать так далеко, но яркий калейдоскоп событий и впечатлений кружился передо мной каждый раз, стоило только сомкнуть веки и я видел то, о чем не могли знать другие.

Я ступил на зыбкую и опасную почву, пытаясь подобрать ключи к различным заклятиям. Вместе с постепенно растущей стопкой исписанных формулами страниц, росла и уверенность в том, что я знаю для чего князь дал мне все эти поручения. Пока он хотел, чтобы пробелы в книге заклинаний были заполнены, а он бы воспользовался плодами чужого труда. Сам он, скорее всего, не мог подобрать ключевых знаков. Даже его талант не всесторонен. Зато он мог позаботиться о том, чтобы способный новичок не смог сорвать печати с дверей темницы. Формулы волшебства незримой сетью оплетали все отведенное мне помещение. Я мог вызвать джиннов, мог создать прекрасные иллюзии или узнать некоторые тайны вселенной, сложить фрагменты прошлого и осколки будущего, но что-то подсказывало мне, что не это верх колдовства. Возможно, князь не солгал и я нахожусь всего лишь на первой ступени, а что ждет наверху крутой лестницы неограниченная власть или роковая ошибка, а затем падение. Я дал себе клятву, что рано или поздно вырвусь на солнечный свет и кто тогда сможет в бесконечном лабиринте городских улиц, лесов и морских путей разыскать юношу, поневоле променявшего венец принца на сомнительный титул чародея.

Серебристый смех

Колесо золотистой прялки с легким жужжанием крутилось вокруг своей оси. Тонкая нить сверкала, будто с потолка на нее лился лунный свет. В отдаление звучали все те же самые, уже знакомые женские голоса, а мне казалось, что я слышу эхо музыки небесных сфер.

Что за наваждение? Я хотел проснуться, но не мог открыть глаза. Веки потяжелели и как будто налились свинцом. Во сне передо мной проносились странные картины. Все это было похоже на воспоминание из далекого прошлого. Некроманты разговаривают с джиннами, появившимися из масляной лампады, нагруженный роскошными товарами караван медленно движется через пустыню, а где-то под песочными заносами и барханами прячутся до наступления темноты злые духи, которые ночью явятся перед купцами и потребуют назначенной платы. Потом, как оазис появилась арка увитая гирляндами цветов и статуя мраморной богини. Затем мастерская художника, где пахло красками, а на мольберте стоял незаконченной портрет очаровательной рыжеволосой дамы склонившей над прялкой. Но где сам живописец? Вокруг разбросаны кисти, опрокинуты баночки с тушью для рисования, валяется на полу палитра, но самого хозяина нет в живых. Он был молод и талантлив, но писал портрет того существа, за одно упоминание о которых суд инквизиции отправил бы его на костер. Гений полюбил бессмертное и жестокое создание, и запечатлев прекрасные черты на портрете должен был умереть. Только с помощью колдовства я смог прочитать незавершенную подпись в уголке картины, название « Золотая пряха» и имя «Флорио». В каком городе произошла трагедия я не смог узнать. Моя колдовская сила была ограничена и встретив чье-то сопротивления, я должен был отступить. Я только смог увидеть из окна мастерской шпиль ратуши под звездным небом, развевающийся на ветру штандарт и геральдические статуи на крыше какого-то дворца. Значит, мастерская находилась на чердаке какого-то здания, а под ней лежала, как на ладони центральная улица безымянного города. А кто это неизвестная на портрете. Золотая пряха? Но для пряхи она слишком роскошно одета. Ни у прях, ни у ткачих не бывает таких белых нежных рук.

Я проснулся в своей камере, но не увидел на полу никакой прялки. Только Камиль сидел на каменной скамье недалеко от зарешеченного выхода и лениво перебирал струны арфы. Я старался, не обращая внимания ни на него, ни на фальшивые ноты в его игре, снова вызвать интригующие картины. Мне это почти удалось. На этот раз я увидел карцер, где томился приговоренный к смерти, в ожидание казни. На площади за зарешеченным окном уже готовили помост, народ стекался к лобному месту, а тонкие пальцы осужденного листали ветхий молитвенник до тех пор, пока не обнаружили клочок бумаги, испещренный странными символами. И как по приказу в карцере приговоренного прямо из пустоты возникла призрачная, рыжеволосая женщина, протянувшая коленопреклоненному юноше свое веретено. Лунный свет скользнул по его кончику, как по острию кинжала.

Пробуждение было нежелательным, но настойчивые звонкие голоса могли разбудить даже мертвого. Сколько в них было фальши и лицемерия, и какие язвительные замечания. Те, двое, что вели беседу, явно любили позлословить.

Первым, что я увидел после пробуждения были две дамы, стоявшие прямо возле решеток. Их белая кожа фосфоресцировала в полумраке, зеленые платья из тафты приятно шелестели, поверх длинных рыжих локонов каждая носила остроконечный колпак, с которого спускалась темная вуаль. Пальчики с острыми ноготками обвивались вокруг железных прутьев. Мне показалось, что в этих с виду хрупких ручках на самом деле скрыта недюжинная сила.

– Взгляни, Арабелла, я же говорила тебе, что он красавчик. И кожа у него белая точь-в-точь, как у нас, – обратилась одна дама к другой. Я при всем желании не смог бы отличить их друг от друга. Совершенно одинаково одетые и причесанные двойняшки вызовут растерянность у кого угодно.

– Думаю, он легкомыслен настолько же, насколько красив, – высокомерно заключила та, которую назвали Арабеллой, но в глубине ее холодных глаз промелькнула заинтересованность.

Я действительно растерялся, вспомнив, что камзол и рубашка на мне порваны, а на пальце сверкает перстень с печаткой, который может носить только принц, в то время как принцем я себя больше называть не имею права.

– Он мне нравится, – опять заговорила ее подруга. Ее звонкий голосок напоминал птичьи трели. – Он так хорош собой и наивен, в то время как прямо перед ним провидение, очевидно, по неосмотрительности оставило ключ ко всем тайнам вселенной.

Она засмеялась. Сухой, серебристый смех доносился до слуха, как будто издалека, из-за глухой глинобитной стенки. Мне казалось, что я подслушиваю разговор, который для моих ушей не предназначен, но дамы в моем присутствие болтали так весело и непринужденно, будто меня вовсе здесь не было.

Где-то я уже видел этих девушек или хотя бы одну из них, но которую? Ведь они так похожи друг на друга, как точная зеркальная копия. Потом вспомнил картину. На холсте была изображена женщина в точно таком же роскошном зеленом наряде и колпаке с вуалью, склонившаяся над прялкой. Поскольку незнакомки с интересом разглядывали меня, будто пойманного в ловушку зверя, я тоже повнимательнее присмотрелся к ним. Какая же из них позировала для великолепной картины. Та, что стоит слева или справа? Да и стоит ли вообще придавать столько значения образу из снов. К сожалению, все, что снилось мне в стенах этой темницы, было наделено особенным смыслом. Я привык к тому, что вокруг меня кружат невидимые гости, которые на свой манер пытаются просветить новоявленного волшебника или просто развеять скуку. Они бы не стали забивать мою голову бессмысленными грезами. Здесь скрывалась какая-то тайна и я был исполнен решимости ее открыть.

Близняшки непринужденно беседовали между собой. Мое присутствие и Камиля ничуть не смущало их, будто и я, и он были всего лишь своеобразным дополнением интерьера или бессловесными созданиями, не способными поддержать разговор.

– Он надолго останется у нас, как ты думаешь? – весело щебетала одна. Разговор ,конечно, шел обо мне, но с такой легкостью и беспечностью, будто меня рядом не было.

– Все зависит от его талантов, – быстро откликнулась Арабелла. Она прильнула ближе к решетке, но даже если б она затерялась в толпе, то я бы как слепой узнал ее по необычному окрасу голоса. – Надеюсь, что он будет умнее, чем его предшественники. Об их участи он никогда не узнает, если не допустит ошибки.

Где-то я уже слышал такие же сладкоречивые предположения. Мне давно запомнилась эта легкая манера разговора. Из закромов памяти как будто вылетела яркая бабочка, озарив недавнее непонимание. Я уже видел этих двух дам, в самой чаще дремучего леса, они сидели за деревянным столом, поодаль от теплого оранжевого огонька и обсуждали вопросы государственной важности. Они сразу же почувствовали присутствие запоздало путника, с интересом подглядывающего за ними и испарились, оставив его в полном недоумении. Сейчас я был так же заинтригован их беседой, как когда смотрел на них через грязное помутневшее стекло низкого окошечка. Их присутствие озаряло бедную, обшарпанную избушку.

– Нам пора, Клариче! – Арабалла потянула за рукав замечтавшуюся о чем-то подругу. – Он уже проснулся, пойдем! Опасно находиться рядом с ним слишком долго.

Клариче неохотно двинулась вслед за привыкшей отдавать приказы Арабеллой. Проходя мимо скамьи, окутанной синеватым дымом, одна из дам, я так и не смог понять которая злобно ущипнула Камиля и сорвав с его головы бархатный берет швырнула прямо в дорожную пыль. А затем два совершенно одинаковых стройных силуэта растворились во мгле.

Ругаясь в полголоса, Камиль наклонился за своим бесценным ярко-зеленым беретом и осторожно начал стряхивать с него пыль. Сухой листочек, зацепившийся за павлинье перо, украшавшее берет, плавно отлетел в сторону. Откуда в темнице, глубоко под землей могли взяться листья? Может высохший дубовый лист зацепился за подол Арабеллы или Клариче. Это означало, что они могли беспрепятственно выйти из подземного лабиринта, несмотря на адских псов, расположившихся у ворот.

Всего за какое-то мгновение Камиль успел проникнуть в камеру. Несколько быстрых, неуловимых для взгляда движений и он уже раскладывал на столе свернутые трубочками листы плотной бумаги. Не сразу мне удалось сообразить, что это карты мира, которые я уже мельком видел в личном кабинете короля.

– Ты ограбил гильдию картографов? – насмешливо спросил я у Камиля, надеясь, что он хоть раз в жизни добродушно среагирует на шутку. Он, напротив, обиженно поджал губы и с усердием продолжал вытаскивать из кожаной сумки все новые плотно свернутые и перевязанные лентами рулоны.

– Его милость пожелал, чтобы вы имели хоть какое-то представление о внешнем мире, – Камиль развернул средних размеров морскую карту и прижал ее концы первыми попавшимися под руку предметами, бюваром для письменных принадлежностей и тяжелой бронзовой чернильницей.

– Вот пролив, по которому мы плыли, направляясь сюда, – Камиль с гордостью указал на крошечную черточку на карте. – Видите, даже я могу кое-что запомнить, – похвастался он и тут же опасливо покосился в мою сторону, надеясь, что случайно спорхнувшие с болтливого языка слова не дадут мне пищу для размышлений и выводов.

Пролив находился в подозрительной близости от обширных княжеских владений. Эти земли и морской канал были разделены лишь крошечным государством, где единственным крупным городом была столица, а возле границ расположились села и деревни. Еще дальше протекала полноводная река Луаза. Скорее всего недалеко от ее берегов находились запретные врата в другой мир, которые охранял никс. К берегам реки он мог заманивать приглянувшихся ему путников.

– Что нужно в подземелье этим дамам, Камиль? – поинтересовался я. – Думаю, больше нет смысла выдавать их за галлюцинацию.

– Они очень вредные и дерзкие, – при воспоминание о злобных тычках и насмешках щеки Камиля залил румянец. – Лучше никогда не вступайте с ними в дискуссии. У них острые язычки, способные задразнить кого угодно.

– Даже твоего хозяина – князя?

– Ну, с его милостью дела обстоят несколько иначе. Он ведь наш сюзерен, – на этот раз яркий румянец почти достиг заостренных ушей никса.

– Вы можете называть их волшебными пряхами, – наконец соблаговолил доложить он. – Двоих вы уже знаете по именам, с остальными скоро познакомитесь. Однако с ними надо держаться начеку, сболтнете чего-нибудь лишнее и вы пропали.

Меня так и подмывало спросить, как же зовут ту пряху, которая дважды заглядывала ко мне в камеру. Она казалась наиболее загадочной, но так прямо расспрашивать о незнакомке я не решался.

Вскоре никс представил мне еще двоих, Мадлен и Нириссу. Несмотря на поразительное внешнее сходство, я научился отличать их друг от друга. Каждую рыжеволосую деву окружала особая, одной ей присущая аура. Когда передо мной появилась самая высокомерная из волшебных прях Пантея, я безошибочно узнал в ней предмет восхищения несчастного живописца.