Рассказы отца

А они как бы назло всем еще больше любили друг друга.

Им достаточно было, взявшись за руки идти рядом, заплыть вдвоем далеко далеко, сидеть рядом за столом и наконец лежать рядом, тесно прижавшись друг к другу.

Здесь впервые в жизни они узнали, что такое настоящая радость. Этому способствовала вся природа.

И вот уже море, Мансарда, тишина июльских вечером остались далеко там – на юге.

Они снова в Москве. Воспоминания, пережитые трудности дороги еще больше сближают их, делают почти родными. Наступило спокойствие. Сознание расслабляется, доверяя достигнутому.

Парень жестоко расплачивается за свое спокойствие, за свое счастье. Слишком много его у него было за такой короткий промежуток времени.

Глаза девчонки, которые когда-то говорили ему – мы твои, целуй, ласкай нас, береги, смотрели на него с полным равнодушием, в лучшем случае они жалели его.

А в глазах парня слезы. В душе – пустота, холодная зияющая пустота. Как будто кто-то пришел и выкопал огромной лопатой все, что там было. Сейчас он знал, что все полетело к чертовой матери и ничего сделать нельзя. Сказка кончилась. Началось пробуждение с похмелья.

Перед ним стояла отлично владеющая собой, умеющая и знающая, что нужно сказать парню в эту минуту, девчонка. Всем существом своим она была уже с кем-то еще, с другим. А он, парень, стоявший перед ней, мешал ей, глупо пытаясь что-то объяснить. У него не было слов, он был растерян, разбит. Он только думал, что по-настоящему искренне он не сможет уже целовать вот это, еще не понятно почему милое лицо, вот эти, когда-то радовавшиеся только ему глаза, вот этот чуть вздернутый нос, вот эти, столько раз встречавшие его губы, которые в разговоре по-детски неуклюже и мило складывались в дудочку, вот эту, правда уже с морщинками шею и плечики, и нежную, всегда влекущую грудь, и, наконец, для него навсегда исчезнувшую улыбку. Он чувствовал, что отныне у него вообще не будет ничего искреннего.

Ему было противно за себя, что он сейчас молча стоит перед ней и не может найти силы, чтобы поскорее уйти, забыться.

Домой, скорей домой! У него уже нет сил тащиться еще куда-нибудь. Мерзость! Стакан водки. Еще. И все поплыло. Он лежит. Комната освещена сумраком включенного приемника. “Маяк” говорит, играет. Потом снова говорит, и снова играет, играет. Голова тяжелеет. Парень хочет заснуть, уйти хотя бы от мыслей. Но сердце колотиться и разгоняет сон.

Мысли, мысли одни лишь мысли. Скоро их станет так много, что они, кажется, разорвут череп.

А перед глазами девчонка веселая, радостная. Она в своем халате теплая, нежная, уютная, совсем домашняя. Девчонка вытирает посуду и улыбается, но не ему, парню, а тому, который остался там, за дверью, закрывшуюся перед ним, парнем, навсегда. Они смеются, они счастливы. Им интересно вдвоем. Может быть сейчас она рассказывает, какой был глупый вид у парня, которого они выгнали, как ловко все получилось. И оба опять смеются.

Кто ответит ему, что это значит? Он надоел? Игра? Подлость? Или проза? Проза жизни! А может жажда жизни? Так живи, только уж не оглядывайся назад! А я уж сумею не презирать, а гордиться тобой!

Колит сердце! Сердце, милое сердце, что с тобой. Почему тебе так больно! И что за халаты? Это врачи. Потерпи, они сейчас спасут тебя. “Доктор, спасите мое сердце. Оно мучается”.

Сердце? У тебя болит сердце? Он быстрым движением рассекает парню грудь. Совсем не больно! Вот оно твое сердце. Его нужно отрезать, тогда оно никогда не будет мучать тебя. Слышишь?

Нет, нет, нет! Кричит парень. Бога ради не надо!

Он бережно принял руками свое сердце. Горячее, мягкое, оно сжималось и дергалось у него в ладонях. Неужели вот этот маленький комочек может трудиться столько лет, позволяя человеку быть человеком. Ведь достаточно слегка сжать его и оно навсегда затихнет – человек успокоиться в вечном покое. Парень не заметил, как сквозь его пальцы начала капать кровь. Перевернув комочек, он увидел на нежном тельце своего сердца кровоточащую рану. Ее рваные края двигались в такт сердца, как будто тихо шептали: за что, зачем так глубоко. А чуть подальше парень увидел шрам, от уже давно затянувшейся, может быть, такой же, как и рядом раны.

Так вот почему болит сердце. Так вот почему невыносимо жить на свете, когда у тебя отнимают радость. Сердце на несколько секунд замерло, потом снова судорожно сжалось. Из раны вырвался красный фонтанчик и сердце тяжело и с хрипом проговорило – очень больно, но все за растет и покроется шрамом.

В парк пришла осень – золотая, красивая! Но солнце давно уже не видит своего любимого. Кто-то сказал солнцу, что парень тяжело болен. По лицу солнца соскользнула слеза.

Жизнь, ты удивительна

Весна пришла и в Ригу. Уже несколько дней солнце щедро раздает свои неиссякаемые запасы энергии и бодрости людям. Оно любит их и гордиться ими. А люди, радуясь, стряхивают с себя зимнюю дрему и подставляют ему повеселевшие лица. Особенно остро ощущается настроение весны в парках Риги.

Сюда высыпала самая непосредственная и непоседливая часть населения города – детвора. Пронзительные крики, смех, плач нечаянно обиженных и требовательные, не терпящие возражения, окрики родителей, раздаются буквально со всех сторон.

Все это вместе со свежим воздухом весеннего дня пьянит, будоражит кровь, заставляет по-новому, по-весеннему смотреть на мир.

Пустынны лишь набережные Даугавы. Сама Даугава, совсем недавно сбросив с себя ледяную рубашку, могучим холодным половодьем молча устремляется к морю. Изредка величественно проплывают, последние в этом году, причудливой формы льдины. На одной из скамеек набережной двое парней. Они с удовольствием и видимым блаженством вытянули свои ноги в тяжелых сапогах, расслабили тело. Глаза их закрыты. Заметны лишь подрагивание ресниц и, мгновенно пробегающая по губам, легкая улыбка. Понимающий прохожий никогда не позволит себе нарушит их покой. Кто они? Почему они здесь? – этими вопросами поинтересовался бы разве что только военный патруль. А они, очевидно, воспользовались свободным временем и пришли сюда просто отдохнуть, подышать воздухом и погреться на солнце. И каждый из них, конечно, думал о своем.

Один мысленно уже был у себя на родине. Прямо с вокзала знакомой дорогой ноги уже понесли, понесли вперед. Дома, улицы, переулки – все родное, но как будто новое.

Звонок. Дверь открывается. Выступают слезы. Губы, мягкие и до боли желанные, не дают произнести ни слова. Он вносит ее в комнату. Они вдвоем. Даже не верится. Она у него на коленях, нежная и родная на всю жизнь. Утром он уже не будет слышать осточертевшее: “Подъем!” Они будут вместе. Он сможет ощущать ее тепло и радость.

Жизнь, ты удивительна! Полна противоречий! И из-за этого прекрасна. Без разлуки нет радости встречи, щемящего чувства ожидания; никогда не устававший не ощутит всей прелести отдыха; не голодавший – не знает никогда, что такое кусок черного хлеба; не видевший смерти – никогда не будет по – настоящему любить тебя, жизнь!

…Дяденька, дяденька, дя-я-яденька!

Парень открывает глаза. Перед ним стоит малыш. Он обеими руками трясет парня за колено.

“…Там плывет… Он что-то хочет сказать,” – сбивчиво начинает малыш.

“Ну и что, или спроси, что он хочет сказать,” – сердито говорит парень и снова погружается в дрему. Ему обидно, что его прервали, ему снова хочется домой. А тот же голосок настойчиво твердит: “Дяденька, дяденька! Он говорит, …говорит больше не могу плыть!”

Глаза у мальчонки широко открыты, губы почему-то дрожат, и ручонка с оттопыренными пальчиками показывает на реку.

“Он просит спасти его!” И тут только окончательно разбуженные парни поняли смысл всех слов этого мальчугана. Не сговариваясь, оба рванулись к чугунным узорчатым перилам набережной. Гранит ее почти трехметровой отвесной стеной вставал из реки. А там внизу, у мокрой от набегающих волн кромки, кока читалась голова с блестевшими на солнце мокрыми волосами. В мутной и грязной воде чуть проглядывались плечи и руки. Остальное повисло где-то в зловещей темноте глубины. Перила облепила горстка мальчишек и девчонок. Они с любопытством смотрели, что будут делать два дяди. Забежав вперед по течению, парни увидели лицо с тонкими бескровными губами и почти ничего не видящими глазами с полуопущенными ресницами. Все это покачивалось на волнах, медленно двигаясь вместе со щепками и прочей грязью паводка. И только руки, совершавшие медленные как бы ленивые движения, зловеще безвольные, скорее инстинктивные, говорили о борьбе этого человека за жизнь, которая едва теплилась в этом почти окоченевшем теле. Можно было только мысленно представить себе состояние этого полуживого существа, голова зашевелила губами, и до парней донесся глухой почти бессвязный шепот: “…асите…не …огу …лыть”.

Нужно спасать! Быстрее! Мысль работает быстро, но еще не четко. От волнения трясутся колени. Приходится самим решать, что делать. В сторону полетели гимнастерки, штаны, сапоги, портянки. Что дальше? Прыгать? Туда, к нему! До ближайшего выхода со ступеньками из реки – почти километр – это виднеющийся вдали торговый порт. Только в порту их смогут вытащить. Там уж, вероятно, будут еще люди. Здесь же, как назло, кроме ребятишек никого нет. Проплыть целый километр в ледяной воде, да еще с балластом – оба парня еще не пробовали. Три метра скользкого, почти отвесного гранита. Почему же так трясутся колени? Кто говорит, что спасающий ничего не бояться? “Послать мальчика за бревном”. Так думал один из парней. Инстинктивно они перелезли через перила и боком, в одних трусах, шли, держась за перила, параллельно плывущей голове.

Мальчуган прибежал с тонкой доской в руках. “Дядь, вот доска!” Ну что можно сказать ему, еще ничего не соображавшему мальчишке, когда сам и не знаешь, что делать. И вдруг – мысль: ремень! Простой, солдатский, узкий, брезентовый ремешок, поддерживающий на нем штаны. Одного, конечно, не хватит. Связать два. Только, как можно скорее. А голова еще плывет, но уже ничего не говорит. Лишь иногда, она откидывается назад, и два глаза ее молят, терпеливо ждут.

Они видят, как один из парней, прижавшись спиной к решетке, присел и, держась одной рукой за нее, другой опускает связанные ремни к нему.

Мелкая зыбь, постоянно захлестывающая глаза и выступающие от напряжения слезы, мешают несчастному хорошо разглядеть, где же спасительный конец. Все расплывается. Иногда голова с широко раскрытии глазами уходит под воду.

Появившись снова, глаза, очевидно, видели, как конец ремня ходит над ними, но предательски высоко. Даже вытянув одну руку, человек не смог бы ухватиться за ремень. А парень согнулся в три погибели, но ремней явно не хватает.

Мелькнувшая было в глазах находившегося в воде человека слабая надежда на спасение растворилась в мутной, уже почти не ощущаемой воде.

В это время парень с ремнем встал, снова прошел вперед и, взявшись одной рукой за руку своего товарища, который в свою очередь ухватился за решетку, начинает снова спускать ремень. Замок из двух человеческих рук сомкнулся, и парень повисает в воздухе почти ногами вверх. Зато выигрыш получился большой. Конец ремня опустился почти до уровня потерявших всякую надежду глаз.

Из воды выплеснулась сначала одна рука и судорожно схватилась за ремень. Потом вторая потянулась, но сил не хватило, и она успела ухватиться только за первую, где-то в районе локтя. Переигрывать уже не было ни сил, ни времени. Напряглись мускулы. Стиснулись зубы. Побелели суставы пальцев. Налилось чем-то багровым лицо парня. Натянулись ремни. Узел затянулся и держит, только бы не со скользнули ноги. Тело поползло вверх. Чем больше оно поднималось, тем сильнее стискивались суставы пальцев, тем звонче натягивались ремни. И вот уже тело поднято высоко над водой. Оно висит и касается ногами о гранит. Вода ручьем стекает в реку. Парень, держащий за руку своего друга, уже сидя на корточках, из последних сил старается подтянуть замок из двух рук к решетке, давая возможность подняться своему товарищу.

Теперь нужно перехватить ремень. Очень неудобно. Отпустив руку товарища, парень почти врастает в решетку спиной и начинает подтягивать тело вверх двумя руками. Как удалось ему держаться на парапете шириной в несколько сантиметров, да еще с грузом на ремне, трудно сказать. Из молчавшей до сих пор головы вырвался хрип: “Рука, рука…не держит. Не могу.”

И парень видит, как чуть заметно ремень начал выскальзывать из побелевшей руки бедняги. Но и у него самого уже мало сил. Последним усилием ему удалось перехватить несчастного за кисть. Остальное произошло еще быстрее. Успевший перехватить товарищ, мощным рывком поднял тело вверх и повесил его на перила, как вешают белье.

Из носа и рта его струйкой потекла вода. Бока судорожно затягивали спасительный воздух. Обоих парней бил озноб.

Рига, апрель, 1962 год.