Дорога в апельсиновый рай

– Ну если забеременела, значит, уже не ребенок.

– Мама сказала, надо делать аборт. И не здесь, а отвезти Юльку в Питер к тетке. Она не хочет огласки. Здесь же все ее знают.

– Не надо делать аборт. Пусть рожает.

– Да ты что, Валера! Она же ребенок! Ей никто не разрешит воспитывать малыша. Придется отдавать в Дом малютки. У нас в стране и так сирот миллионы… вот из-за таких вот дур!

– А врачи что говорят?

– Врачи говорят: мальчик… десять недель…

Валерий встал с постели, натянул свои спортивки и подошел к окну, будто хотел увидеть там что-то. Потом закурил сигарету и, молча курил, уставившись в одну точку. В этот момент он вспомнил всех пацанов, погибших в Афгане, в Чечне. Многим из них не было еще и двадцати… Они уже никогда не узнают таинства рождения. Валерий верил, что кого-то из погибших мальчишек, Бог вернул на землю через Юльку. И нельзя убивать эту зародившуюся жизнь снова.

Катерина тоже подошла к окну и тоже молчала, чтобы не мешать его мыслям. Потом он будто очнулся, повернулся к жене, нежно обнял ее и тихо сказал:

– Я усыновлю пацана. Не надо в Дом малютки. Мы же с тобой хотели сына?

– Да. Хотели.

– Ну вот, получите. – Прижав нежно Катюху к своей груди, он спросил: – Так, когда в Питер поедешь «рожать?»

– Десять недель у Юльки. Вот и считай… где-то к маю…

– Не-е-е… Лучше в апреле, – улыбнулся повеселевший Валерий.

– Да уж, как Бог даст… не будем загадывать.

Катерина не могла прийти в себя от неожиданного решения мужа. Что-что, а такого поворота событий она никак не ожидала.

– Ага… На Бога надейся, а сама все-таки думай, Катюха…

– Как я люблю тебя, Валерка! Так люблю, что мне кажется, что мы с тобой одно целое. И это целое – большой, страстный и нежный Бог любви.

– И я тебя люблю, родная! Тебя одну до самой смерти!

Глава 5

Первую четверть в школе Юлька Дрозд закончила, как всегда, плохо. По некоторым предметам ее даже не аттестовали за четверть. Обычно директор школы присылала Ангелине официальные повестки с просьбой прийти на беседу на педсовет по поводу успеваемости и поведения дочери.

На этот раз Ангелина пришла к директору школы сама, без вызова и сказала, что переводит Юльку учиться в Питер. Боже! Надо было видеть удивленные радостные глаза директрисы. Она вся медом растеклась перед телеведущей.

– А что такое, Ангелина Максимовна? Что вдруг такие перемены?

– Вы знаете, моя ближайшая родственница – сестра моей матери – совсем больная. Участник войны. Инвалид. Живет в Питере одна, и ухаживать за ней некому.

– Что вы говорите?!

– Да. Вот мы и решили на семейном совете отправить к ней Юлечку. Она там продолжит учебу и за бабушкой присмотрит.

– Да, да, Ангелина Максимовна. Вы абсолютно правильно поступаете, – поддержала ее директриса, – какое мудрое решение! Нашей молодежи так не хватает патриотического воспитания!

– Ну о патриотизме не будем, – оборвала ее телеведущая, – а старушке действительно надо помочь. – Да и потом… надо отвлечь девочку от дурной компании.

Директриса даже не сумела скрыть, казалось бы, излишнего в такой ситуации энтузиазма.

– Да, да, Ангелина Максимовна. Вы абсолютно правильно поступаете. У Юлечки в Питере будет больше возможностей. – Каких – она благоразумно не уточнила.

– Ну естественно: Питер есть Питер! – с достоинством обронила Ангелина, – не у каждого есть такая возможность.

– Мы подготовим все необходимые документы. Рада. Очень была рада видеть вас, Ангелина Максимовна!

Ангелина поблагодарила и пошла к выходу. Если бы она прислушалась, то, возможно, услышала бы, как директриса прошептала: «Ну наконец-то школа избавится от этой паршивой девчонки. Да и одним неуспевающим станет меньше».

Осенний Питер встретил нашу юную беременную героиню неприветливо. Тяжелые серые тучи обиженно надулись, нехотя плывя над городом и нагоняя тоску. Косой дождь застилал глаза. Пронизывающий ветер своими лапами-порывами пытался сорвать шарфы и шляпки с Ангелины и Юльки и жутко лохматил им волосы.

Вера Ивановна, старая и теперь никому не нужная, жила в старом довоенном доме на Литейном. В хорошую погоду можно было бы и пешком пройтись по Невскому от Московского вокзала, – ходьбы-то было минут двадцать пять. Но сейчас они сели на троллейбус. Настроение у Юльки было противнее некуда. Она шла рядом с матерью злая, как бездомная собачонка, обиженная на весь свет. Ангелина же, напротив, обожала свою питерскую тетку-Ешечку, потому что знала, та любит ее как родную дочь. Своих детей у Веры Ивановны никогда не было.

– Мам, а почему ты Веру Ивановну «Ешечкой» называешь? – спросила Юлька, когда они подходили к дому тетки.

– А ты сама поймешь. Не буду объяснять, – задорно тряхнула головой Ангелина.

Открыв тяжелую филенчатую дверь натурального дерева, тетушка вся сияла счастьем. Ангелина тут же на пороге набросилась на нее с поцелуями, объятиями, приговаривая:

– Верочка Ивановна… Здравствуйте, наша дорогая! Как же мы соскучились! Ешечка наша!

Тетушка знала о приезде родственников и готовилась к встрече, забыв про свои недуги. Она украсила квартиру так, будто уже наступал Новый год.

– Ой-ешечки! Гелечка, родная моя, как я рада, что ты приехала! Я же Юлечку твою видела последний раз, когда она только родилась, и вы с Катенькой и этой крошкой приезжали встречать Юрочку из Стокгольма. Сколько времени-то прошло! Ай-яй-яй… И Катенька уже замуж вышла, и вы с Юрочкой разошлись… А я вот все живу… скриплю потихоньку. А Юлечка – какая красавица! Боже мой! Какая красавица получилась! А ты, Гелечка, так на телевидении и работаешь....

Вера Ивановна своим бархатным чуть с хрипотцой голоском говорила и говорила без умолку, шаркая из прихожей в гостиную, усаживаясь в кресло, вставая, снова усаживаясь и суетясь вокруг гостей со счастливой улыбкой.

Юлька кидала на старушку злобные взгляды: «Вот тарахтит, старая, не заткнется. Мне тут жить с ней и слушать эту хрень с утра до вечера… вот жопа! Я есть хочу, а она даже не думает… тарахтит, зараза, нон-стоп… И маман к ней прильнула… слушает, будто ей интересно… Фу, противно даже… Какие все-таки все старые – зануды…» Наконец ей надоело слушать, и она стала бесцельно ходить по квартире, разглядывая старинные фотографии и пыльные картины на стенах.

Ангелина понимала, что тетушка уже долгие годы живет одна и очень скучает без общения, поэтому пристроилась с ней рядом и слушала ее, изредка отвечая на ее вопросы…

Юлька жутко нервничала, когда мать тихонько беседовала с Верой Ивановной, рассказывая тетке все подробности случившегося. Ешечка, пережившая блокаду в Питере и всю страшную войну не выезжавшая из Ленинграда, как никто другой, чутко отзывалась на чужое горе. Она гладила Ангелину по руке, ласково приговаривая:

– Все будет хорошо, Гелечка… Ты не волнуйся… Юлечка со мной будет в безопасности. Я присмотрю за ней… ведь ребенок еще совсем… Все будет хорошо Ой-ешечки! Девочки мои! – спохватилась она, да что же это я вас, ешечки, баснями-то кормлю?! У меня же все приготовлено кормить вас с дороги. Давайте… давайте… на кухню… ой-ешечки… у меня там стол накрыт большой. И самовар, и чай индийский заварен…

«Ну, наконец-то, – думала Юлька, – доперла, старая, что мы есть хотим… а то, растрынделась тут… ешечка, бля».

Пока пили чай с песочными пирожными, решали, как лучше устроить весь процесс совместного проживания Ешечки и Юльки. Выслушав всех, Ангелина четко определила, что к Юльке будут приходить репетиторы – студенты по школьной программе, а к Вере Ивановне – массажист, лечить ее больные ноги и руки, скрюченные еще с войны.

Ангелина взяла на себя все эти заботы. Она нашла хорошего массажиста, договорилась в университете со студентами-репетиторами, накупила кучу разных лекарств и мазей для Ешечки и Юльки. Холодильник у тетки был маленький, старый «Саратов», проржавевший и внутри, и снаружи. В нем не было даже морозильной камеры. Ангелина прикинула свои возможности и купила самый большой по тем временам бытовой холодильник «Мир», какой только смогла найти на Литейном. Выбора все равно не было. Его привезли и установили под радостные причитания Ешечки. Шел 1993 год и продукты «давали» по талонам, по карточкам ветеранов, инвалидов, а в основном, каждый ухитрялся «доставать» продукты как мог: по блату, по связям, по чину и за двойную переплату. Через неделю Ангелина улетела обратно, потому что отпуск за свой счет больше чем на неделю не давали. Юлька осталась у Веры Ивановны.

У нее началась совсем другая жизнь. Взбалмошный характер девочки, привычка подчинять себе всех и потакать всем своим желаниям, капризы по поводу и без повода – все это наткнулось на невидимую и непонятную Юльке преграду. Все ее уловки не действовали. Чары ее красоты не срабатывали. Юлька не понимала почему… Она всегда вела себя так, будто ей все обязаны. И что бы ни случалось плохого, виноватыми были кто угодно, только не сама Юлька. Вот и сейчас, оказавшись в новом для нее положении, она вела себя так, будто это Вера Ивановна виновна в том, что ее тошнит по утрам, что в животе у нее растет ребенок и что она вынуждена тут жить и нюхать старушечью пыль.

Мудрая Ешечка первое время не могла найти подход к девочке. Она никогда не общалась с современной молодежью, и такое поведение казалось ей просто неприличным… Но день за днем они привыкали друг к другу. Правильно говорят, что терпение – лучший воспитатель и учитель…