Опасное окружение

– Не знаю, Оноре. Я никогда раньше его не видела.

– Какое оскорбление! – Оноре вцепился себе в волосы. – Я отыщу и убью его! Клянусь тебе, Элиза!

– Убей его, – горячо выдохнула я, стиснув руку брата. – Сделай это ради меня! Он был таким… таким…

Силы оставили меня, и Оноре, поддерживая за плечи, отвел меня в комнату. Уложив на кровать, он сказал:

– Я сейчас пришлю Франсуазу, а потом пойду к дяде Тео.

– Только не это, Оноре!

Я умоляюще посмотрела на него. Мне не хотелось, чтобы о моем позоре узнали все. Хватит и того, что я открылась Оноре, а если он еще расскажет и дяде…

– Я должен сделать это, Элиза. Теперь-то уж тебе просто необходимо выйти замуж за барона, у тебя нет другого выхода. Я расскажу дяде, и он, безусловно, сделает все возможное, чтобы отыскать этого пса и воздать ему по заслугам. Я сам вырежу у него из груди сердце, клянусь.

Ненависть захлестнула меня мутной волной, и я сама испугалась собственной кровожадности.

– Да! – с радостью согласилась я. – Найди его и вырежи у него из груди сердце!

Дядя Тео был потрясен случившимся, но, к нашему изумлению, велел отказаться от всяких попыток отыскать обидчика, чтобы не допустить появления сплетен и слухов, которые могли бы расстроить свадьбу. Оноре твердил о защите моей чести, но дядя Тео оставался неумолим. Для того чтобы сохранить мое доброе имя, был уверен он, требуется одно – как можно быстрее выдать меня за барона Фридерика и никому не говорить ни слова.

– А что, – с сарказмом полюбопытствовал Оноре, – мы будем делать с первой брачной ночью? Я знаю, Фредди не слишком умен, но даже он…

– Барон, – отрезал Тео, – выпьет порядком вина за свадебным столом. Об этом я позабочусь. А на следующий день сможет винить только себя за наступившую амнезию.

– Я могу добыть склянку куриной крови, – задумчиво согласился Оноре, – чтобы иллюзия была полной.

– Твои услуги не понадобятся, Оноре, – заключил дядя Тео. – Такие люди, как барон, добросердечные и простые, видят только то, что хотят видеть, и верят тому, во что хотят верить. Так что, Оноре, я запрещаю тебе даже думать о том, чтобы найти этого… мужчину.

Дядя окинул меня взглядом. Я покраснела до ушей и прикусила губу, чтобы не разреветься.

– Мы все в этом виноваты, – добавил Тео уже мягче, – ты, я и даже ты, Элиза. Сколько раз предостерегал тебя от прогулок в одиночестве по лесу.

– Но…

– На этом обсуждение закончено. – Дядя Тео поцеловал меня в лоб. – Спокойной ночи, дитя. Мне жаль, что все так случилось, но мы не должны позволить случившемуся помешать нашим планам, ты должна это понимать.

Когда мы остались одни, Оноре с горечью заметил:

– Оказывается, наш добрый дядюшка Тео обладает железной волей.

Решение дядюшки Тео казалось нам несправедливым. Оноре, хотя внешне и покорился воле дяди, в душе не оставил планов мщения, и, когда двумя неделями позже в замок приехал Филипп, сияющий и нарядный в своем новом мундире, он, поделившись бедой с братом, призвал его в союзники.

– На карту поставлена честь нашей сестры! – горячился Оноре. – И наша фамильная честь тоже!

Филипп покачал белокурой головой:

– Ты должен был подумать о нашей чести раньше, Оноре, тогда бы ничего не случилось.

Но Оноре будто не слышал слов Филиппа – он весь кипел от праведного гнева.

– Ты забыл, что мы наполовину корсиканцы. Братство и честь для корсиканцев важнее, чем для французов. Мы не можем оставить это преступление без возмездия.

Я переводила взгляд с одного брата на другого. В Оноре, как и во мне, возобладала корсиканская кровь. Мы оба были невысокими и черноволосыми, оба были страстными натурами и обладали бешеным темпераментом. Филипп же был настоящим отпрыском Лесконфлеров. Высокий и светловолосый, он и в критической ситуации не терял рассудительности.

– Но и корсиканец, – спокойно возразил Филипп, – не станет рисковать репутацией сестры. Мы не имеем ни малейшего представления, кто этот парень. Если начать наводить справки, руководствуясь только описанием Элизы, скоро вся округа узнает о случившемся. Заверяю тебя, Оноре, если мне доведется повстречать мерзавца, я прикончу его на месте не моргнув глазом и брошу его труп на съедение собакам. Я не трус и готов ради Элизы пожертвовать жизнью. Но жертвовать ее будущим ради удовлетворения жажды мщения мы не имеем права.

На этом о вендетте забыли. Дядя Тео написал барону письмо, в котором сообщил, что день свадьбы переносится на более ранний срок, «поскольку Элизе не терпится стать вашей женой».

Приготовления к свадьбе шли ускоренными темпами: с полдюжины белошвеек день и ночь трудились над свадебным платьем и приданым, в замке готовили комнаты для приглашенных со всей Франции гостей.

Дядя Тео вздохнул с облегчением, узнав от Франсуазы о том, что я не беременна от насильника, но свадьбу все равно решено было сыграть поскорее. Чем скорее меня сбудут с рук, тем меньше вероятности, что непредвиденные обстоятельства расстроят дядюшкины планы по спасению чести семьи. Через шесть недель после того, как я потеряла девственность, я должна была стать баронессой фон Мейер.

Шли дни. Я много читала, иногда выезжала верхом с Оноре и Филиппом, но большую часть времени проводила одна – в саду или в своей комнате. Дядя Тео запретил мне удаляться от замка за пределы видимости без сопровождения, но мера была излишней: я была слишком подавленна, чтобы по-прежнему беззаботно бродить по полям и лесам. Я больше не думала ни о бароне, ни о том, что мне предстоит. Гораздо чаще, чем мне хотелось, я вспоминала жаркий августовский день у ручья.

Я не могла забыть его и страшно злилась на себя за это. Я живо помнила каждую деталь его одежды, каждую черту его лица, улыбку, предвестницу то ли смеха, то ли грозы, глубокий голос и пронзительные серые глаза. Я закрывала глаза и, кажется, чувствовала сильные руки на своем теле, жестокие поцелуи на груди. Меня начинала бить дрожь. Я убеждала себя, что это дрожь отвращения, но ночью я не раз просыпалась с ощущением непонятного, нового для меня беспокойства во всем теле. Я ненавижу его, говорила я себе, но помимо воли волны желания захватывали меня, и я ничего не могла с этим поделать. За несколько минут из девочки я превратилась в женщину. Но как!

Я старалась представить себе барона в качестве жениха. Меня воротило от его приторного тона, противного сладковатого запаха пота, от одутловатого его лица, жирного студенистого живота. Девчонки в школе с хихиканьем и пришептываниями рассказывали, что длину и форму «мужского достоинства» можно определить по руке его обладателя – по ладони и пальцам. Я представляла себе пухлую бесформенную клешню барона и вздрагивала от омерзения.

С каждым днем, приближающим меня к свадьбе, я становилась все более невыносимой, вздорной и капризной. Франсуаза догадывалась, что виной тому было не только отвращение к барону.

– Ты ничуть не лучше тех глупых девчонок, которые любят тех, кто над ними издевается, – прямо заявила она как-то раз. – Я не знаю ни одной женщины, которая предпочла бы хорошего мужчину дурному. Нет, вы все хватаете того, кто похуже!

– Скажешь тоже! – возмутилась я. – Влюбиться! Я ненавижу его! Я ненавижу его так сильно, так сильно… Я просто больна от ненависти. Обещаю тебе, Франсуаза, я убью его, попадись он мне на глаза.

– Что ж, остается только надеяться, что он никогда не попадется тебе на глаза, – хмыкнула нянюшка. – Такие мужчины, как он, не приносят ничего, кроме неприятностей. Мой тебе совет: забудь его. Когда тебе будет столько же лет, сколько мне, ты поймешь, что крыша над головой и пища в желудке куда важнее, чем то, что мужчина может вставить тебе между ног, поверь мне.

– Не смей так разговаривать со мной, Франсуаза! Мне нет до него дела! Я его ненавижу! Ненавижу! – Я сжала кулаки. – Боже, почему я так несчастна?

Я бросилась на кровать и горько зарыдала. Франсуаза, присев рядом, принялась гладить меня по голове, тихонько бормоча слова утешения. Но я не слышала ее.

***

Венчание было намечено на воскресенье, а в пятницу вечером устраивали грандиозный бал в честь подписания брачного контракта. Ожидали гостей со всех концов страны. К их приему уже все было готово: открыты и убраны комнаты нежилого крыла замка, выписано несметное количество еды и изысканных вин. Местное дворянство, зная щедрость барона, с нетерпением предвкушало грядущее празднество, справедливо полагая, что оно станет самым грандиозным событием в провинции со времен вступления на престол Бонапарта.

Наконец пятница наступила. После полудня я приняла ванну и по настоянию Франсуазы напудрилась и надушилась. Затем битых два часа Франсуаза и горничные колдовали над моей прической, завивая волосы в тысячу мелких локонов, которые затем, подняв высоко наверх, скрепили золотым гребнем, усыпанным бриллиантами, – подарком дяди Тео. После прически наступила очередь бального наряда. Поверх нижнего платья из белоснежного шелка надели платье из прозрачной золотистой органди[1 - Органди – очень тонкая жесткая прозрачная шелковая ткань, выработанная мелкоузорчатым переплетением.] с летящими рукавами до локтя, которое крепилось под грудью и свободно распахивалось ниже, являя взорам белоснежный шелк нижнего наряда. К восьми часам я была готова.

В последний раз придирчиво оглядев меня, Франсуаза и горничные восхищенно заахали:

– Мадемуазель, какая прелесть!

– Ах, очарование…

– Она так красива, что я сейчас заплачу!

Я нетерпеливо приказала:

– Дайте и мне посмотреть. Кто-нибудь, принесите зеркало! Не каждый день приходится видеть телка, столь пышно убранного для заклания.