Враг моего врага. «Райская звезда»

– Да чтоб она сдохла уже, – проворчал он под нос, резко мотнул головой и быстрее зашагал прочь. К черту!

Только в пражском аэропорту, поймав странный взгляд сотрудника безопасности, он осознал, что до сих пор судорожно сжимает в руке боевой трофей – чугунную сковородку.

Стратосферник из Эфлуттрага прибыл в Генхсх глубокой ночью. Ритм космопорта не стихает по ночам, разноцветье огней не угасает, и лишь темные окна сонной гостиницы выдают время суток. Портье дремала под тусклой настольной лампой; когда Мрланк разбудил женщину и попросил ключ, та пробормотала, что ключ забрали, в номере его ждут, и снова уснула.

Наверняка Эйзза. Он не мог решить, радоваться или огорчаться. Провести с ней еще некоторое время было бы чудесно. Но ремонт «Молнии» рано или поздно будет завершен, корабль получит боевое задание, и придется снова прощаться, снова ножом по сердцу. Лучше уж сразу…

А может, и не Эйзза. Он вдруг вспомнил, что у него есть жена. Жены порой приезжают к мужьям в космопорт. Айцтрана приезжала редко. Зря она сделала это именно сейчас. Хотя, возможно, оно и к лучшему: он сообщит ей о завещании. Еще один плюс: ночевать в одиночестве ему не хотелось. Лучше с женой, чем в пустой постели.

В спальне было темно, но инфракрасное зрение выхватило теплое пятно на кровати. Кто – не угадать: чувствительность у сумеречников выше, чем у дневных жителей, но все равно невелика по сравнению с приборами, вместо четкой картинки – лишь размытые очертания. Мрланк нашарил выключатель, включил ночной свет на минимум. Вот те раз! Обе. Айцтрана и Эйзза спали, нежно обнявшись.

– Просто замечательно, – проговорил Мрланк, покачав головой. – А меня кто-нибудь приласкает?

Никто не проснулся. Только Айцтрана тихо вздохнула во сне и глубже зарылась носом в распущенные волосы Эйззы.

Хрястнув кулаком по выключателю и погрузив спальню обратно во тьму, Мрланк вышел в гостиную и, плюхнувшись на диван, схватил со стола чей-то недопитый бокал. Остывший реттихи булькнул сквозь пищевод, желудок болезненно сжался. Эх, надо было простой воды… Две женщины рядом, и, сотня червей могильных, ни одна воды не принесет.

Идти за водой самому было лень. Он поерзал на диване, пытаясь согнуть ноги как-нибудь так, чтобы нутро перестало бунтовать. Почему ему приходится ютиться в собственном номере, как нежданному гостю? А диван неудобный, и боль вряд ли успокоится до утра.

Можно, наверное, дойти до кафе космопорта и присмотреть какую-нибудь веселенькую пышечку кетреййи из местных, никуда не торопящуюся. Вот только вряд ли здешние веселушки клюнут на полумертвого, а Селдхреди тут не сыщешь. Чтобы не оставаться в одиночестве, можно было бы позвонить Шфлу Арранцу – наверняка он еще не успел лечь. Бывший научный руководитель экспедиции многое знает, умеет красиво говорить: самое то, чтобы скоротать ночь без женщин. Но он не заводная говорящая игрушка, нужно будет поддерживать беседу, вставлять реплики, улыбаться, а на последнее Мрланк сейчас неспособен. Нужно будет угощать его реттихи, от одного вида которого желудок начинает плющить… Нет.

Осторожно, увещевающе поглаживая верх живота, Мрланк испытал острое чувство жалости к самому себе. Унизительное, недостойное сильного мужчины. Что это, еще один симптом умирания, признак новой стадии? Или закономерное следствие неудачно сложившихся обстоятельств? Все нормальные люди спят сейчас в своих постелях спокойным сном, обнимая кого-нибудь, а не маются, скрючившись на диване, одни-одинешеньки при живой жене. Да и ненормальные тоже. Тот же Гржельчик, Мрланк готов был поспорить, лежит себе с женой, горя не зная, а может, с любовницей, и ничего у него не болит, а дочка реттихи ему смешивает – или что там пьют эти земляне? Только у него, Мрланка, все не как у людей.

Самолет приземлился на аэродромной площадке, и Йозеф Гржельчик, пройдя коридор-кишку, оказался в зале прилета. Настроение было хуже некуда. Саквояж, который он так и не успел разобрать дома, оттягивал плечо, шишка на маковке немилосердно болела. Сковородку у него отобрали при посадке в самолет, сочтя тяжелый предмет в руках мрачного космолетчика угрозой для нормального протекания рейса. Йозеф скептически посмотрел на запутавшуюся со своим багажом мамашу с очаровательной дочкой лет трех – не дай Боже, что-то вроде Хелены вырастет, – переложил саквояж в другую руку и неохотно двинулся к космодромной части порта Байк-паркинг.

Кто, когда и почему прозвал огромный транспортный мегакомплекс, объединяющий аэропорт, космопорт и железнодорожную станцию, Велосипедной Парковкой, история не сохранила. Ходило предание, что «Байк» – это вовсе не «велосипед», а просто первая часть названия древнего космопорта, развалины которого предприимчивые мальчишки показывают наивным инопланетянам за сувениры. Сам Йозеф склонялся к мысли, что происхождение этих «развалин» более прозаическое: заброшенная свалка устаревшего оборудования, неисправных запчастей и неликвидных грузов.

Аккурат на границе зон аэропорта и космопорта находилась гостиница. Место почти родное, изученное вдоль и поперек за краткие, но многочисленные стоянки в Байк-паркинге. Дежурная узнавающе кивнула ему и назвала по имени:

– Йозеф, вас тут какой-то мальчик спрашивал.

– На кой черт мне мальчик? – вполголоса огрызнулся он. – У меня традиционная ориентация.

Дежурная, подавив улыбку, повернулась к компьютеру, подыскивая для постоянного клиента номер получше.

– Йозеф! – из лифта вышел Бабаев, один из пилотов «Ийона Тихого», радостно улыбаясь в густую бороду и приветливо маша рукой.

– Бабай, это ты, что ли, тот мальчик, который меня искал? – Йозеф пожал ему мозолистую ладонь.

– Я? – праведно изумился пилот. – Неужели я похож на мальчика? Горе мне, горе!

Мальчиком Бабаева назвал бы только слепой. Уж скорее дедом. С черной бородищей, черными глазами навыкате, улыбкой, полной золотых зубов, жилистый и лохматый, Бабай походил на классического бабая, которым пугают детей.

– Как твои? – довольно улыбающийся Бабаев являл собой образ отдыхающего: потертые шорты, шлепанцы на босу ногу, пустой пакет в руке – видать, в магазин собрался. Вояка расслабляется между рейдами. – Как дочка?

Йозеф буркнул нечто нелицеприятное. Сказать по правде, отцу никак нельзя делать с дочкой то, упоминание о чем у него вырвалось.

– Ну, ну, Йозеф, успокойся, – Бабаев понял состояние капитана. – Давай купим чего-нибудь, позовем девочек…

– Не хочу я никаких девочек, – проворчал Гржельчик.

– Ну да, – весело поддразнил его пилот. – То-то тебя мальчик разыскивает.

Не в том дело, возразил про себя Гржельчик. Просто я люблю Марту. Чтоб ей провалиться, ругачей стерве!

– А вот и он, – дежурная обратила внимание на приближающегося юношу.

Молодой человек был в форме космофлота. Высокий, стройный. Синеглазый брюнет – редкое сочетание. Остановившись у стойки дежурной, он вопросительно посмотрел на женщину, и она ободряюще кивнула. Он безошибочно повернулся к Йозефу.

– Капитан Гржельчик…

Бабай заговорщически ткнул капитана локтем и перебил юношу:

– Молодой человек, это я – Гржельчик.

Тот бросил на него короткий взгляд – не высокомерный, но изучающий.

– Вы, конечно, извините, господин, но – вряд ли. Люди вашей внешности обычно носят другие фамилии. Сулейманов, Максуди, аль-Кафар, – он поднял бровь, как бы приглашая к диалогу.

Пилот коротко рассмеялся.

– Ладно, пацан, уел. Бабаев, – он протянул руку, и юноша ее пожал:

– Аль-Саид.

Вновь обратившись к Гржельчику, он отрапортовал:

– Выпускник Ебургской Академии космоса. Прибыл для несения службы на ГС-крейсере «Ийон Тихий» в качестве пилота-стажера.

Йозеф взял из рук юноши бумаги, повертел.

– Пилот-стажер, говоришь? И на хрена мне пилот-стажер?

– Я еще на пенсию не собираюсь, – подмигнул Бабаев.

Они посмотрели на молодого человека и переглянулись.

– Гляди-ка, не волнуется совсем.

– Тот еще жук, – пробурчал Йозеф. – Как тебя зовут-то, стажер аль-Саид?

– Фархад.

Они снова переглянулись и заржали, не сговариваясь. Юноша недоуменно воззрился на них.

Отсмеявшись, Йозеф хлопнул его по плечу:

– Судьба тебе пилотом на «Ийоне Тихом» ходить. Давайте-ка в бар. Не возражаете, если я между вами сяду?