Мой ад – это я сам

Правитель Альморава трагически погиб, и все королевство оделось в черное. Вдова строго выдерживала траур и нигде не появлялась с открытым лицом. Она постоянно носила густую темную вуаль, а потому никто не видел ее заплаканного лица.

Ровно через год Кара во главе пышной процессии, совершила паломничество к гробнице усопшего супруга, воздала все причитающиеся его сану почести, а на следующее утро всенародно объявила об окончании в стране траура.

Вечером королева дала во дворце бал. Когда она, в огненно-алом царственном одеянии с золотой короной, украшенной рубинами, появилась в парадном зале, все пали ниц – она была прекраснее восходящего солнца. На балу Кара торжественно объявила, что срок ее вдовства окончен, и она намерена повторно вступить в брак. Изумленным гостям она представила своего избранника – придворного певца и музыканта Зирока.

Юный Гармагер был так потрясен решением матери, что с возмущением убежал из дворца. В отчаянии, он разбил шатер позади королевских конюшен и близко не подходил к оскверненному отчему дому. А когда через год у Кары родилась девочка, принц покинул королевство навсегда.

Мир Гарма рухнул, и оскорбленный до глубины души престолонаследник, собрав дружину из преданных ему юных головорезов, отправился на поиски приключений.

С кипящей молодой страстью они ввязывались в бессмысленные междоусобные свары, безжалостно убивая и грабя побежденных. После кровавых налетов принц страшно напивался, и тогда в нем просыпалась лютая ненависть ко всем на свете. Самое ужасное, что отвратительнее всех ему казалась собственная мать.

– Предательница! Кошка подзаборная! – шипел он и с остервенением крушил все вокруг.

Однажды после погрома, учиненного Гармагером и его дружиной в небольшом, затерянном в горах селении, отряд очутился у развалин странного храма. Разогнав разгоряченных побоищем дружинников, принц вошел под своды темного портала и осмотрелся. Над ним возвышалась высеченная в скале гигантская голова кошки. В фантастически-уродливой морде были проделаны три большие воронки: две на месте глаз, и одна в середине лба. Глазницы чудовища были выложены небольшими стреловидными нефритами, в центре каждого камня красовался золотой глаз со сверкающим зрачком. Углубление во лбу было заполнено нефритами с другим рисунком – на них отчетливо проступали серебряные очертания закрытого ока.

Дерзкий юноша, приказав своим воинам расположиться поблизости, объявил, что будет ночевать в храме один.

Когда взошла луна, и ее бледные лучи проникли через отверстия в своде, чудовище преобразилось: тысячи его огненных глаз, кострами запылав во мраке, жгучими взглядами пронзили Гармагера. Принц затрясся, как в лихорадке и почувствовал, что прозревает.

– Я не прав! Я сам убийца и предатель, —впервые за эти годы прошептал потрясенный юноша. – Я не понял ничего в этой жизни! Что я знаю о матери? Что знаю вообще о женщинах? Я сотни раз видел и осязал их тела, но их душа для меня потемки… Чем больше я с ними сталкивался, тем чаще мне казалось, что они просто чудовища. Но я? Я сам! Чем я лучше их? Я безжалостно оттолкнул собственную мать… Я, который семнадцать лет был для нее идолом, и которого она обожала больше всех на свете!!! А я отверг ее. Сбежал, даже не простившись.

Принц горько заплакал и от сердечной боли потерял сознание. Когда он пришел в себя, первые лучи восходящего солнца играли и переливались в металлических зрачках чудовища. Гармагер привстал и увидел у своих ног три нефрита: два с золотым рисунком, а один – с серебряным. Юноша взял в руки камни с изображением открытых глаз и подумал:

– Мне самому пора прозреть. Я уже взрослый мужчина. Не безродный подонок и не бандит… Я принц и мне не годится скакать по миру, как взбесившемуся горному козлу, драться и убивать.

В глубокой задумчивости Гармагер вышел из храма, созвал свою дружину и потребовал свиток. На нем принц начертал:

– Знай, мама, я проявляю свою неистребимую любовь к тебе в тот момент, когда тебя ненавижу, проклинаю и бегу прочь. А ты будь снисходительна. Ты ночью, закрыв свои золотистые очи, вспомни и прости своего надменного, жестокого и непокорного сына!

Гармагер запечатал свиток и приказал воинам:

– Поезжайте в Альморав, вручите королеве Каре мое послание и нефритовый амулет с серебряным закрытым оком. Себе я оставляю другие камни, на них сверкают кошачьи зрачки. Знайте, это – мои глаза и я буду постоянно следить за вами. Если посмеете свернуть с дороги, настигну и перебью, всех до одного! Вы меня знаете! Сказал – сделаю! И еще… Передайте королеве, если серебряный глаз на амулете откроется, значит, я попал в беду. Пока он закрыт – я в порядке… А теперь пора в дорогу. Солнце взошло. Вы – домой, а у меня свой путь. Прощайте, мои верные и смелые подданные!

Дружина направилась в Альморав, а Гармагер остался у храма еще на одну ночь. Когда взошла луна, юноша лег у порога, закрыл глаза и положил на них нефритовые амулеты.

Всю ночь образ Кары стоял перед взором Гарма, и он не мог успокоиться. Его душа болела, его разум кричал. Принц не мог смириться с выбором своей матери. Это был настоящий позор. Ему казалось, что у нее нет ни царственной гордости, ни подлинной верности, ни настоящего королевского достоинства. Юноша мучительно пытался осмыслить, как могла могущественная и прекрасная Кара, всего за один год, не только забыть своего мужественного и величественного супруга, но и соединить свою судьбу с несуразным убожеством, отдав бразды правления великой страной в его руки. Гармагера трясло от отвращения, когда он вспоминал, что мать дала ему – принцу крови, потомку венценосной династии, в сестры безродное ничтожество.

Проснувшись, юноша уже знал, что больше всего на свете жаждет получить ответы на терзающие его вопросы. И тогда он решил потратить на это все свои силы, все свое время, а возможно и всю свою жизнь.

… Три года Гармагер скитался по свету. Он был контрабандистом и монахом, могильщиком и фокусником, бродил с актерами и совершал набеги на гаремы султанов. Люди чувствовали его неукротимый нрав, а потому всегда принимали настороженно. Перед Гармом прошел весь мир, но мудрости это ему не прибавило и понимание того, что было для него важнее всего на свете, к нему так и не пришло.

И вот однажды, в безлунную весеннюю ночь, когда принцу пришлось заночевать в кибитке у цыган, он услышал странное проклятье. Молодая цыганка, застав своего возлюбленного с другой, кричала, перебудив весь табор:

– Чтоб тебе стать козлом, в стаде царевны Хионы! Чтоб тебе никогда не знать женщин, а только бормотать молитвы в ее храме! Чтоб тебе всю жизнь гоняться за тенью и оставаться вечным монахом!

– Утихомирься, глупая! – проворчал кто-то, находившийся поблизости. – Пока твой дружок у нас в таборе, он скачет с одной красотки на другую, как кузнечик с цветка на цветок. Да и тебя не обходит стороной! А уйдет к Хионе, так все разом его и потеряете. Будет трудиться с утра до вечера, мечтать о вечной любви и надеяться на Преображение!

Гармагер вылез из грязной конуры, где пытался заснуть, и увидел отвратительную старуху, при свете костра похожую на оживший скелет.

– Послушай женщина! Я, полагаю, ты старше этой степи, а потому знаешь все на свете. Расскажи-ка о Хионе, и тогда мой единственный золотой будет у тебя в кармане!

Старуха долго и пристально вглядывалась в юношу, а потом костлявым пальцем указала на место около огня:

– Садись, чужестранец. Мне твои деньги не нужны, и я не болтлива. Говорить о Хионе не люблю… Но тебе все-таки расскажу… Есть у меня внук Эвер. Мой младшенький. Красивый, сильный… Тело у него как у буйвола, а вот душа, что теплый воск… Надавишь грубо, и на ней след останется… Обидела Эва женщина, изменила… Да еще с его лучшим другом. Заболел Эвер. Хворал долго, мучительно. Я уже надежду на его выздоровление потеряла. И вот месяца три назад объявился у нас в таборе колдун. Прилетел на закате степным орлом и остался на ночь. Все попрятались от него, испугались. А мне бояться уже поздно, я слишком стара для этого. Пустила я его в свою кибитку отогреться, накормила, и переночевать оставила. Утром колдун поблагодарил меня и подарил амулет. У тебя вот такие же на груди болтаются! И сказал:

– Это волшебный камень. Он помогает тем, кто слеп. Надень его на шею своему больному внуку. Золотые глаза, что на камне, помогут ему найти в жизни свою дорогу. Я думаю, его путь лежит на Бирюзовое Плато. Есть такое в Черных неприступных горах. Там, под аквамариновыми небесами, на краю изумрудной долины, окаймленной серебристым хребтом, над пропастью, где бурлит ледяной поток, на скале возвышается величественный храм из нефрита. В нем на изумрудном троне восседает загадочная и прекрасная царевна Хиона – повелительница Гор и Долин. Служат ей монахи, почести воздают, хозяйство ведут. Жизнь у них богатая, спокойная. Монахи слепо поклоняются царевне. Каждый старается сделать все, чтобы стать ее избранником. Здесь, в обычной жизни, эти люди настрадались, а потому и пришли в храм к Хионе. Все мечтают обрести там истинную преданность и любовь. И хотя Повелительница Гор и Долин невозмутима и холодна, ее подданные надеются, полюбит она кого-нибудь их них, растопится лед ее сердца и расцветет на Бирюзовом Плато живая, человеческая радость. И еще… У подножья трона лежит волшебная книга. Все служители пытаются прочесть по ней о грядущем Преображении, но ни у кого это не получается. Я-то думаю, книга состоит из чистых листов, и монахи сами должны вписать в нее истории своих сердец. Однако никто не знает точно. А Хиона молчит. Может я не прав? В книге действительно содержатся предсказания, только прекрасная царевна не желает, чтобы ее вассалы узнали о своем будущем… Но, в конце концов, это не так уж и важно. Главное, каждый из служителей представляет Преображение по-своему, а потому спокоен и счастлив.

Со стороны такая жизнь кажется наивной, возможно даже глупой, но она устраивает тех, кто удалился на Бирюзовое Плато. Все, пришедшие в царство Хионы, постепенно становятся молодыми и здоровыми. Они прекрасны, как боги Олимпа, но, в отличие от тех, никогда не ссорятся друг с другом. Наоборот! Они почитают свою дружбу, как великий дар Повелительницы Гор и Долин.

Рассказал мне это колдун, да улетел. Только его и видели. Отдала я талисман внуку, а потом пересказала все, что услышала от волшебника. После этого здоровье Эвера пошло на поправку, а через месяц он ушел из табора на поиски Бирюзового Плато.

– Похоже, это то, что мне нужно, – подумал принц. – Наверняка, монахи из храма Хионы сумеют ответить мне на все мои вопросы. Не смогут они, спрошу царицу. Я упрям и очень постараюсь добиться от нее внятного ответа.

… Утро еще не вступило в свои права, а возбужденный Гармагер уже гнал своего вороного по направлению к Бирюзовому Плато. Он летел по степи, словно черная стрела, даже не замечая, как преобразилась Земля за эту теплую весеннюю ночь. Миллионы тюльпанов выбросили свои бутоны в ожидании восходящего Светила. Цветы трепетали в восторге, подставляя свои хрупкие головки предрассветному душистому ветерку. Когда же брызнули первые золотистые лучи утреннего Солнца, и они раскрыли свои алые лепестки, все пространство над степью заполыхало, переливаясь и вибрируя всеми оттенками вселенского пожара.

Весна пробудила в крови Гармагера пламя обновляющейся жизни, и он, грубо пришпоривая коня, остервенело скрипел зубами. Юноша не осознавал, что привело его в такое неистовство. Но, если бы он усмирил свою ярость, то понял, что перед его воспаленным взором вместо алого ковра цветов, переливающихся в блеске утренней зари, стоит кроваво-рубиновое одеяние прекрасной Кары, объявляющей об окончании своего траура.

… Неделя бешеной скачки – и Гармагер попал в маленькое бедное селенье, прилепившееся к подножью Черных Гор. В первой же халупе, куда принц попросился на ночлег, он обнаружил Эвера – высокого застенчивого юношу с тревожным взглядом больших темных глаз.

– Я здесь уже больше месяца – рассказал тот. – Жду попутчика. Мне одному не подняться на Бирюзовое Плато. Я по-настоящему еще не окреп после болезни… Так мучился, ужасно болело сердце. До сих пор не могу понять, почему меня любимая предала… Бросила, даже не объяснив, за что…

– А что хорошего можно ожидать от женщин? – вспылил Гармагер. – У меня погиб отец – король Альморава, так года не прошло, как мать сыскала себе нищего трубадура! Теперь живет с ним да радуется… Если уж такого, как Агомар – смелого, умного, красивого законная супруга забывает так быстро, то что говорить о других… Нам вообще рассчитывать не на что! Оглянуться не успеем, как они предадут, изменят, а, вдобавок, еще и надсмеются над нами.

– Зачем же тебе к Хионе? Чем она поможет? – удивился Эвер.

– Мне никто не может помочь. Я этого и не жду. Я только хочу спросить у царевны: есть ли на Земле хоть одна достойная дама, у которой была бы память и верность не такая, как у курицы, и которая имела хотя бы каплю женской гордости и человеческого достоинства? Или то, о чем я говорю просто бред и мужская блажь?

… Двое суток ушло у юношей на подготовку к походу. На рассвете третьего дня они отправились в путь. Поначалу идти было легко, молодые люди были полны надежд, и дорога казалась им знакомой. Но чем круче поднималась тропинка, и сумрачнее становились горы, тем мрачнее становилось у них на душе.

Иногда по вечерам в слабых отблесках заката, в очертаниях окружающих скал они различали грозные профили духов гор. А по ночам вместо полного лика Луны, им чудилась сидящая на облаке, облаченная в клубящуюся мантию, скорбная Матерь Мира. Днем же под ослепительными лучами Солнца остроконечные вершины гор, зачастую, казались им белоснежными куполами поднебесных монастырей.

Гарм и Эвер упорно шли вперед, потеряв представление о том, сколько дней провели в пути. Они считали только безлунные ночи, во время которых, содрогаясь от пронзавшего тело и душу холода, прощались со своим земным прошлым. Но однажды тьма отступила, ее изгнал тонкий молодой месяц, появившийся в окружении бриллиантовой россыпи звезд. Юношам показалось, будто над ними засветились в снисходительной улыбке серебряные уста небес, над которыми кокетливой золотой родинкой сверкала вечерняя звезда. Впервые за долгую дорогу молодые люди облегченно вздохнули и с легким сердцем подошли к зубчатому краю скалы, уступ которой служил им ложем.

Они огляделись и остолбенели. Перед ними предстала картина вечности: мертвые, иссиня-черные хребты теснились под ними до самого горизонта. Словно живые сердца этих каменных великанов во мраке слабо мерцали редкие огоньки горных селений. А над всем этим застывшим великолепием, в безбрежном, непостижимом небесном океане хрупкая серебряная ладья нового месяца ныряла в клубящиеся волны набегающих черно-серых облаков. Впервые в жизни молодые люди почувствовали себя сопричастными грандиозному акту мироздания. Восхищение и страх, надежда и отчаяние – все смешалось в их юных сердцах, вытесняя полудетские, а потому такие жгучие обиды.

Гармагер и Эвер уснули только на рассвете, в дорогу тронулись в полдень, а к вечеру миновали последний горный перевал. Цель своего путешествия они увидели в лучах заходящего солнца.

Бирюзовое Плато оказалось обширной плодородной долиной, со всех сторон окруженной горными хребтами. Полсотни разноцветных диковинных по форме домиков, утопая в садах, уютно расположились неподалеку от быстрой горной реки. Небольшие поля, разбросанные по склонам, были вспаханы. Юноши даже разглядели два больших стада, которые пастухи гнали по домам. В пламенеющих отблесках заката среди ярких построек выделялось большое, прилепившееся к высокой горе, строение, сложенное из зеленовато-серых кубов.

– Как ты думаешь, это серое уродство – храм Хионы? – разочарованно спросил Гармагер.

– Не ворчи, Гарм. Наверняка эти каменные блоки, вырублены из настоящего нефрита… Погляди на ниши талисманы и сравни! Да, в принципе, теперь это и не важно. Главное, добрались живыми и здоровыми! Лучше посмотри повнимательней под ноги! Эти монахи провели сюда к перевалу отличную дорогу. По ней мы спокойно можем спуститься в долину даже при свете месяца! Если поторопимся, часа через полтора будем у Храма.

– Не хочу спешить. Давай заночуем здесь, а утром пойдем вниз. Незнакомые люди, неизвестные порядки. Свалимся им на голову на ночь глядя – только обозлим!

Тяжело вздохнув, Эвер опустился на большой камень и устало закрыл глаза. Очнулся он, услышав гомерический хохот своего спутника.

– Боже! Неужели Гарм умеет смеяться? – мелькнуло в голове у юноши. Он открыл глаза и посмотрел в том направлении, куда указывал Гармагер. Через секунду и он заливался во все горло. Их глазам предстало поистине комическое зрелище.