Материнский инстинкт

Поэтому девушка и молчала при встречах, хотя Нина, с растущим животом и нетерпением, приезжала теперь в родительский дом чуть ли не каждую неделю и обращалась с просьбами уже не к самой Алесе, а к отцу и даже к мачехе, несмотря на то, что особого тепла к последней никогда не испытывала. А уж с Валькой наверняка они не раз и не два обсуждали Алесину черствость и нежелание помочь сестре, списывая это, как обычно, на то, что младшенькую всегда больше баловали и позволяли ей. Хотя и младшенькой уже давно она себя не чувствовала, и баловать, тем более после бабушкиной смерти, стало ее и вовсе некому.

Не выдержав в очередной раз отсутствия улыбки на Алесином лице, Леша сам, провожая девушку после танцев до дому, спросил, в чем дело. А услышав в чем дело, расхохотался, чем привел подружку в немалое смущение: что ж тут такого веселого?

– И из-за этого, дурочка, ты переживаешь так? Ну, и поедешь на полгода в город – разве ж это срок? Тем более что это всего двадцать километров от нас, я бы пешком, наверное, смог ходить каждый день. А на выходные приезжать будешь, не каждый же день там смены. Может, тебе еще понравится, да остаться захочешь? – поддразнил он Алесю, но, увидев подступающие к глазам слезы, успокаивающе сказал: – А хочешь, я сам к тебе приезжать иногда буду? Мы же с отцом мед возить осенью на продажу станем, вот отпрошусь после рынка и к тебе забегу когда-нибудь. Да и не станет же тебя твоя Нина век за подмогу держать, вернешься к батьке. А там, глядишь, и свадьбу сыграем.

Алексей сказал об этом так спокойно и убежденно, как будто слова о женитьбе звучали между ними не в первый, а как минимум в двадцать пятый раз, и все уже было давно оговорено и решено. Алеся даже обиделась немножко – а ее-то он спросил, может, она еще замуж и не пошла бы? Не потому что за него отказалась бы, а ведь рано совсем, им только по восемнадцать. Но уже перед сном, который долго к ней не приходил в эту ночь, прокручивая в голове детали разговора, девушка мысленно согласилась со всем, сказанным Лешей. К чему перед собой лукавить, ведь любят они друг друга, а разве любовь не способна потерпеть такую малость, как несколько месяцев в разлуке? Да и не на край света же она уедет, действительно, каждую неделю будут встречаться. Зато потом сама Алеся с чистой совестью объявит отцу и всем домашним, что, выполнив долг по отношению к ним, к семье, к сестре и ребенку, которого та пока еще только ждет, тоже надеется построить свое счастье. И уж тогда-то никто не позавидует, не обговорит за спиной, не поехидничает.

Наутро, не вдаваясь в детали и причины своего внезапного согласия, Алеся сказала отцу, что поедет работать вместо Нины.

– Бабушка, смотри, я нашла в интернете пятьдесят восемь человек с твоей фамилией!

– С дедушкиной? – поправила внучку Надежда Платоновна. Вообще-то ей было слегка обидно: вместо того чтобы расспрашивать о ее собственной семье, Сашка почему-то не на шутку увлеклась историей Маркевичей, хотя практически ни с кем из них не только общалась, но даже и не знала их, за одним-единственным исключением.

«Неужели имя и те, в чью честь называют в семье детей, имеют такую власть? – подумала женщина, – Хотя Саша, конечно, этого пока не осознает…»

Старшего сына, Надиного мужа, свекровь Алеся Михайловна назвала если не совсем в свою честь, то похожим образом – Александром. По семейной легенде, у ее собственной сестры во время войны умер мальчик, вот та и настращала беременную Алесю, что сына – чтобы выжил и рос здоровеньким – нужно обязательно назвать так же, как мать. Правда, Саню в итоге это не спасло… А Алла, как Надежда Платоновна ни противилась, тоже назвала собственную дочку в память об отце, Александрой, хотя и муж, и мать, и свекровь со свекром не были в восторге от такого выбора. Может, именно узнав о том, почему ее так зовут, Сашка стала интересоваться всем, связанным с историей семьи деда.

– Ну, ты же тоже Маркевич… – задумчиво протянула девочка и тут же переключила внимание на более актуальный для нее вопрос: – А как ты думаешь, они все приходятся нам какой-то родней? Смотри, тут не только из Беларуси люди, кто-то в Москве, есть несколько человек в Украине, Польше, а кто-то – вот это да! – представляешь, даже на Дальнем Востоке, в Хабаровске один есть. Зовут Владимир, 59 лет.

– Покажи-ка… – близоруко щурясь сквозь очки, наклонилась к монитору Надежда Платоновна. – Ну, вообще-то это твой двоюродный дед.

– Как это – двоюродный? Такое разве бывает? – с сомнением спросила Саша.

– Может, это не совсем так называется, я в генеалогических тонкостях мало разбираюсь, но если это родной брат твоего родного дедушки, то тебе, как мне кажется, он приходится именно двоюродным дедом.

– И много у меня таких двоюродных?

– Два. И еще две бабки.

– Ну, бабки мне не очень-то нужны, – откровенно заявил ребенок, – у меня же есть ты.

– Так ведь и дедушка у тебя есть родной, и еще одна бабушка, папины, – попыталась мягко возразить Надежда Платоновна.

– Ну, да, есть… Только, – девочка поближе подвинулась к пожилой женщине, – только ты маме не говори, она будет сердиться, но мне кажется, они меня не любят совсем. У них же есть Катя, она постоянно с ними.

Катя была дочерью зятевой сестры, погибшей два года тому назад в автокатастрофе. Естественно, после трагедии воспитанием внучки в основном занимались сваты.

– Сашка, – укоризненно нахмурилась Надежда Платоновна, – я не сержусь, в отличие от мамы, но так думать некрасиво. Ведь у Кати нет мамы. Ты даже, к своему счастью, представить себе не можешь, каково это. А тебя бабушка с дедушкой любят не меньше, просто ты с ними видишься реже, чем со мной.

– Я даже папу почти не вижу теперь, – вздохнула внучка. – Но ведь он все равно останется навсегда моим папой, даже если у него еще появятся дети?

– Ну, конечно, глупенькая, – бабушка, обняв Сашку, погладила худенькие плечи сквозь рассыпавшиеся темно-русые кудряшки. – Ты всегда будешь его первой, желанной, родной доченькой. – И, на этот раз сама сочтя за благо поменять тему, спросила: – Так кто тут еще с такой фамилией, давай посмотрим. Наверняка здесь наши родственники есть.

В городе

Сама того не ожидая, Алеся полюбила город и городскую жизнь. На заводе ее сначала определили в цех упаковки, но через пару недель она сама попросилась на производство: освоить нехитрые операции оказалось довольно легко, а платили больше там, где макаронные изделия непосредственно выходили с конвейера. Больше половины заработанного она исправно привозила домой, отдавая мачехе взамен на сумки с продуктами, которые Алеся забирала каждое воскресенье с собой, чтобы не тратиться на городские магазины. Но вскоре отец неожиданно сказал:

– Дочка, ты и себе-то оставь, может, сходишь куда или купишь туфли какие.

Туфли она могла поносить и старые, а вот за комнату приходилось отдавать чуть ли не треть зарплаты. Первоначально вообще родные хотели, чтобы Алеся приехала и жила там же, где до родов обитала сестра, мол, отгородить кровать занавеской и они не будут мешать друг другу. Но ни самой Алесе не очень-то нравилась такая идея, ни Нина, видимо, поразмыслив, не осталась от нее в восторге, так что в итоге для Алеси нашли комнату на окраине. До завода было полчаса пешком, но, привыкшая рано вставать в деревне, этому девушка не удивлялась. Сложнее было настроиться на разные смены: цеха предприятия работали даже по ночам, и первое время Алеся жутко боялась заснуть прямо на рабочем месте, а после полуночи в сон клонило просто неумолимо. Но и к этому, оказалось, можно приноровиться. Она перезнакомилась с соседками по станкам, и хотя не особо старалась с кем-то сильно сблизиться, так получилось, что с чернявой невысокой смешливой Галей они все чаще и попадали в одну смену. Да и жили, как оказалось, на соседних улицах, так что порой возвращались вместе домой или, наоборот, сталкивались по дороге на работу. Галя, правда, была местная, и сама выросла в городе, и муж, с родителями которого они жили, тоже был отсюда. Но именно она, как ни странно, надоумила Алесю обратиться в заводскую администрацию по поводу места в общежитии. Стесняясь по деревенской заведёнке лишний раз обратиться за помощью, а уж тем более чего-то потребовать, девушка поначалу отнекивалась, но, не устояв перед Галиным напором, спросила-таки пожилого мастера, непосредственно руководившего ее работой, у кого узнать, можно ли стать на очередь.

И тут, конечно, Алесе повезло: в очереди стоять не пришлось, место как раз для нее нашлось. Что еще удивительнее, комнатка была хоть и совсем малюсенькая, но отдельная. Чуть больше семи метров, так что помещались в ней только старая кровать с продавленной железной сеткой, стол со стулом да шкаф, который пока стоял наполовину пустым – вещей у Алеси не так уж и много набралось. Но зато теперь, впервые в жизни, она была сама себе хозяйкой, точнее, хозяйкой этих самых семи с небольшим квадратных метров. Туалет и умывальник, кухня на этаже были, конечно, общими, но по сравнению с условиями, в которых она всю жизнь жила до этого: уборная на улице, горячая вода только по выходным, когда отец баню протопит, общежитие казалось девушке чуть ли не раем, и она очень была благодарна Галине за идею. Алеся даже подарок ей купить хотела, но та настолько искренне и бурно возмущалась, что младшая подруга стушевалась, решив про себя, что уж от вышивки в качестве благодарности Галя не откажется. Вышивать Алесю научила еще бабушка, и хоть времени для такого баловства, как считали почти все кругом, включая старших сестер, не любивших слепиться с иголками, особо никогда не хватало, если выпадала хоть какая-то свободная минутка, особенно зимой, и на улице еще было не слишком темно, Алеся бралась за очередной рушник или наволочку. В итоге, хоть и Валя, и Нина ворчали, не одобряя это увлечение, да и отец с Касей её интерес не сильно-то жаловали, на свадебных столах у обеих сестер лежали скатерти, украшенные Алесиными цветами и узорами. Вот и для Гали, решила девушка, она сделает что-то красивое на память.