Дочь капитана

На печи сестры сидели с тех пор, когда Павловский в их адрес начал отпускать насмешки или просто откровенные оскорбления. Но бабушка Софья защищала и берегла их, как только могла. Как рассказывала мне мама, бабушка «больше» любила мою маму. Так, наверное, кажется каждому ребенку. Считала ее похожей на себя, красавицей, ладно скроенной. Сестру Лиду немного «недолюбливала» за ее вечное нытье и завистливый характер. Но это со слов моей мамы. У мамы был веселый нрав.

3.3 Гибель братика Миши. Смерть бабушки Софьи

Так они и жили. В пятнадцать лет мама поступила в медицинский техникум в городе Борисов учиться на медицинскую сестру. Бабушке Софье было тогда около сорока лет. За годы совместной жизни с Павловским у них родился сын Миша. Он трагически погиб по вине Павловского. Случилось это так.

После войны вся семья жила в землянке, потому что их избу во время войны сожгли немцы, проводившие карательную операцию. Чтобы как-то подняться из пепелища, нужны были деньги. Их можно было раздобыть только одним способом: выгонять и продавать самогон. Это во все годы считалось преступлением, поэтому гнали самогон в чаще леса, подальше от людских глаз. Это было обязанностью двоих сестер. Затем первач продавался в селе, копили деньги на постройку дома.

Однажды ночью, как всегда пьяный, в землянку вернулся Павловский. Вся семья уже спала. Пьяный отчим опрокинул керосиновую лампу при входе. Начался пожар. Бабушка и сестры выскочили из землянки, а Миша замешкался и оказался отрезанным от входа огнем. Павловский, желая погасить пламя и думая, что это вода, плеснул в огонь ведро, наполненное самогоном. Пламя вспыхнуло еще больше. Миша сгорел заживо. Ему было всего семь лет.

После этого страшного пришествия, горе переполняло бабушку Софью. Она каждую свободную минутку ходила на могилку к Мише, разговаривала с ним. Сильно горевала. Но оставались еще мама и тетя Лида, ради которых бабушка Софья продолжала жить, скрепя свое, истерзанное потерей, сердце.

Чтобы дать маме «отдых» от ее учебы в техникуме, бабушка поступала хитрым способом: она давала телеграмму о своей болезни и маму отпускали на несколько дней, проведать свою «больную» маму. Погостив дома, пополнив запасы продуктами питания, такими как сало, картошка, капуста, мама возвращалась в город.

И вот как-то мама получила телеграмму о смерти бабушки. На подкосившихся ногах подходила она к своему отчему дому. Шла ночью через лес, чтобы сократить путь и удостовериться, что это очередная шутка бабушки Софьи, что она жива и здорова. Но, к сожалению, все оказалось правдой. Бабушку поразила молния, попавшая в трубу дома. Был дождь, она промокла и залезла на печь обогреться и обсушиться. Гром, удар молнии и бабушки Софьи не стало. Ей было всего сорок лет.

Моя мама и тетя Лида осиротели окончательно. Сестры Софьи не раз говорили на поминках, будто ее «забрал» к себе Миша. Бабушку там так и похоронили в деревне Колеина, на кладбище рядом с Мишей. Мама моя поехала доучиваться в техникум, а тетю Лиду забрала к себе сестра Софьи, тетя Галя.

3.4 «Парад» икон. Мама выходит замуж

И еще одно странное событие произошло в ночь похорон бабушки Софьи. Мама и тетя Лида, обнявшись, лежали в кровати и безутешно плакали от горя. Вдруг мама сквозь сон или дрему увидала в пространстве около печи, где скорбное событие произошло, что по часовой стрелке начали вращаться и кружиться иконы с изображением Божьей матери и Иисуса Христа. От них в этом круженье исходил какой-то яркий лучистый свет.

Только несколько лет назад мама рассказала мне об этом. Мы обе задумались и попытались расшифровать это послание. Поняли так, что Божья матерь как бы брала маму и тетю Лиду под свою защиту. Давала маме знак, что всю жизнь будет их защищать и оберегать их.

Надо подчеркнуть, что у мамы от рождения бы сильный характер. Пользуясь своей природной красотой и крестьянской сметкой, она была практична, всегда находила выход из любой ситуации. Никогда не сдавалась трудностям, чему и нас научила, своих детей.

Дом Павловский продал. Часть денег отдал на содержание сестер тете Гале, часть забрал себе. Как потом моя мама узнала, он еще не раз умудрялся жениться. Умер в одиночестве. С момента похорон мама с ним виделась только один раз, явно испытывая от этой встречи одно отвращение.

Сестра мамы, тетя Лида, заболела у тети Гали туберкулезом. Потом долго лечилась от этой тяжелой болезни. Она была очень ранимым человеком, что сказалось на ее иммунитете, который явно был ослаблен.

Мама в свои восемнадцать лет вышла замуж за отца. Техникум она к тому времени закончила и встала на самостоятельный путь. Отец маму заприметил еще до армии на гуляньях. Но поскольку в то время у него не было даже пары приличных брюк, как он сам рассказывал нам в последствии, то гулять с девушками ему особенно было не в чем. Да и мама была младше его на целых шесть лет.

А вот когда он стал офицером и приехал в родные Кобзевичи при полном параде: в галифе, гимнастерке, перетянутый в тонкой талии офицерским кожаным ремнем, в фуражке, то сразу стал объектом внимания всех девушек своей деревни и близлежащих сел. Ему было двадцать четыре года, маме восемнадцать лет. Отец посватался к ней через все ту же тетю Галю. Мама ответила согласием и восьмого июля 1953 года они поженились. Свадьба состоялась все в тех же Кобзевичах, где гуляла вся деревня. Как говориться, «и Молдаванка и Пересыпь обожали Костю моряка».

3.5 Служба отца на Западной Украине. Характеры родителей

После свадьбы мама и папа уехали служить на Западную Украину. В 1954 году у них родился первенец – мой брат Сережа, а в 1958 году – я. Во всех местах, где отцу приходилось служить, мама всегда находила работу. Ее красивое лицо и обаятельная улыбка делали свое дело, и работа «находила» ее.

Мама всегда любила быть в гуще события: любила петь в хоре, участвовала в художественной самодеятельности, не пропускала ни вечеров, ни концертов. Родители любили друг друга, всегда советовались обо всех глобальных покупках, делах, поступках. Ну, бывало, покидаются друг в друга поленьями после очередного «вечера отдыха». Ну, это так, для разрядки напряженности. А дальше, тишь и гладь.

Отец был ранимым человеком, старался свести к минимуму всякие «разборы полетов» в семье, делал все для того, чтобы отношения у них с мамой были ровные, стабильные. Мама была более эмоциональной натурой: чаще «думала» сердцем, чем головой. Эта ее черта, в какой-то степени, передалась и мне. По крайней мере, то, что папа был прекрасный семьянин, труженик, это знали все. В том числе и мама.

В молодости папа пользовался успехом у женщин, и как гармонист, в частности. Поэтому она всегда была на «стороже» и не давала ему «сбиться с пути». Заглядываться на других женщин у него не получалось. Мама предлагала всем своим цветущим видом смотреть только на нее.

Кстати, о гармони. В первый вечер после свадьбы родителей, папа взял в руки гармонь и вышел на лавочку за ворота дома поиграть, как это он делал раньше. Тут же образовался круг из деревенской молодежи, начались танцы, пляски, пение частушек. Экспромтом частушки сочиняли все участники этого вечера. Досталось и маме, за то, что она «увела» у местных девчат такого прекрасного парня. Мама к танцам не вышла, а поскольку быстро уловила смысл нелестных излияний местных незамужних девушек, гармошку с тех пор невзлюбила и не поощряла игру отца впоследствии. Но он сделал «хитрый ход» и перешел на баян. В семейном альбоме много фотографий, где папа играет на баяне для всех окружающих и все счастливы.

Издержкой маминой профессии были вещи, пропахшие карболкой и другими специфическими запахами. Она частенько видела чужую боль и научилась спокойно, без паники, оказывать больным помощь. Нас с братом приучила к тому, что кричать и плакать – это совершенно лишнее занятие, надо уметь терпеть боль или спокойно приложить усилия к ее устранению.

Маму мы с братом любили и побаивались одновременно. Один строгий взгляд ее зеленых глаз заставлял нас или замолчать вовсе, или перестать делать какое-нибудь дело, не очень хорошее, по мнению мамы. Отец в нашем воспитании был более мягок, справедлив. Он сам процесс выстраивал, как помощь ему в разных хозяйственных делах. И это ему всегда удавалось. Солдаты его тоже любили за интеллигентность, уважение их личных качеств, за справедливость, но и требовательность.

3.6 Мама- принципиальный человек!

Вспомнился мне и такой эпизод из маминой жизни, когда она проявила не дюжее мужество, смелость, принципиальность. И все это касалось совершенно чужих ей людей. Но все по порядку.

В части, где служил отец, было много молодых офицеров с такими же молоденькими женами. Частенько офицеров посылали на «точки» (мелкие островки в океане или Охотском море) для обслуживания техники. Жены оставались подолгу одни. Не всем хватало мужества дождаться своих мужей, ведь вокруг было «море» солдат, почти их ровесников.

Так одна жена закрутила роман с солдатом, все стало достоянием служащих части. Ничего не знал только сам муж. Командир части устроил публичное разбирательство ее «морального облика». Все происходило в отсутствии мужа. По представлению командира части, «собрание» единодушно осудило проступок жены лейтенанта и решило выслать ее с острова, чтобы другим, как говориться, неповадно было. Мама встала и сказала:

– Все, что сейчас здесь происходит, это позор для всех. Это грубое вторжение в личную жизнь людей и что ни у кого нет такого права. Надо дождаться лейтенанта и пусть они сами разберутся в своих отношениях.

Явной поддержки присутствующих мамино выступление не нашло, но хоть немного остудило горячие головы, особенно голову командира части, который был и власть, и командир, и сам «господь бог» на этом далеком острове. Никто из офицеров не хотел портить с ним отношения.

Лейтенанта сослали еще дальше, чем «точка» в океане без возвращения в часть. До командира дошли слухи, что он был зол на него и хотел «вызвать на дуэль», или просто застрелить за те унижения, которым он подверг его жену и его самого. Но все обошлось. Жена и солдат расстались. Женщина уехала одна на материк, «Ромео» перевели в другую часть. А маму с тех пор командир части зауважал и всегда на вечерах приглашал на танец. Все спрашивал:

– Как это вы не побоялись пойти против мнения всех?

Мама спокойно отвечала:

– Не терплю несправедливости во всех ее проявлениях.

Вот такая наша мама.

О своих родителях хочу сказать еще несколько слов. Именно об их Курильском периоде, где отец впервые поставил нас с братом и маму на беговые лыжи и научил на них ходить. Катались мы  и всей семьей, и по одиночке, и с гор, и по равнине.

Летом с родителями и другими семьями отдыхали вдоль горных речек, с чистейшей, вкуснейшей горной водой. Отцы рыбачили, ловя форель, а мамы варили из нее уху, жарили на костре. Шашлыков я в то время не помню, так как свежее мясо было негде достать, да и не вошли они тогда в моду. А вот то, что наши пикники проходили весело и сытно – это я помню точно. Насытившись и расслабившись, отец брал в руки свой баян, и все пели русские и украинские народные песни. Все были счастливы…

3.7 Как я «пускала кораблики»

Брат и я смотрели на собиравшуюся в дорогу маму. Было раннее летнее курильское утро.

Мы только что проснулись: нас разбудили яркие солнечные зайчики опоясывающие всю комнату. Они были везде: сначала ползли по стенам, потом медленно спускались на кровати, и уже в самом конце скользили по нашим сонным лицам. Мама стояла в плаще с модно поднятым воротником, подпоясанная широким, завязанным причудливым узлом, поясом.

– Дети, я уезжаю на два дня на Сахалин. По делу… и прошу вас вести себя хорошо, не шалить. Ты, Наташенька, во всем слушайся брата. Я вернусь через два дня. Сережа, ты остаешься за старшего.

Дети дошкольного возраста, большую часть своего свободного времени были предоставлены сами себе. Правда, был один негласный закон – мы все и всегда не ходили по одиночке, а как минимум, по двое, чтобы присматривать друг за другом, на всякий случай. Прийти на помощь, если это потребуется…

Мы послушно кивнули, сладко потягиваясь в материнских и солнечных объятьях. Отец на суточном дежурстве и нам предоставлялась полная свобода действий хотя бы на один день.

Как только за матерью закрылась входная дверь и хлопнула дверца стоявшего военного «Газика», мы с братом вскочили со своих постелей и стали бросаться друг в друга подушками, подпрыгивая на панцирных сетках. Вдоволь надурачившись, занялись обычными своими делами: умылись, позавтракали тем, что оставила на столе мама, подмели пол, вымыли посуду, отнесли курам корм в сарай, и, заперев дом на ключ, пошли гулять.

Детвора нашего военного поселка гуляла своеобразно. Часам к девяти утра стайки свободных от домашних дел ребятишек с самодельными удочками слетались к местной горной речке.

Начиналась рыбалка. Наживкой был дождевой червь, выкопанный вечером и заботливо уложенный в землю, насыпанную в банку из-под монпансье. Его разрывали на части цепкие пальцы и как червячок не сопротивлялся, ему была уготована одна судьба – быть нанизанным на небольшой крючок. Плевали на червяка «на удачу» и забрасывали в стремнину быстрой реки, зорко следя за улетающим в белые барашки поплавком. Через секунду поплавок тонул, и счастливчик выдергивал из воды приличных размеров серебристую рыбину, сплошь унизанную с боков красными пятнышками. Это была форель. Самая вкусная местная рыба.

Вся разношёрстная братия, рассевшаяся на досках моста, была примерно одного возраста. Это были мальчишки и их сестры, которых некуда было деть. Мальчишки ловили, а девчонки помогали снимать рыбу и укладывать ее в трехлитровые банки с привязанными «ручками» из обыкновенного бинта.

Часам к одиннадцати весь честной народ был с уловом и начинал разбредаться по домам, сдавая добытое матерям. Позже обедали, занимались домашними делами, отдыхали и к часам к трем снова собирались в стайки для игры в «казаки-разбойники», прятки, лапту.

Но в этот раз все пошло необычно: мой брат раздал малышне весь свой улов, ведь все равно дома у нас никого не было и предложил всем встретиться и пойти в кино в местный дом культуры. А до кино еще поесть дикой малины, которая росла вдоль дороги.