Кабинет психолога. «Хроника кабинета психолога»

…Через два года, трудового стажа на почте, старший брат забрал бабушку жить к себе в райцентр. Дом в деревне продали, и в возрасте восемнадцати лет мама переехала жить к сестре – в город. Так я и появилась на свет в городе Колпашево. Бабушка умерла, когда мне было десять лет, сын привез её умирать в наш город, к старшей сестре. Я совсем не знала бабушку и не могу сказать, что унаследовала от неё. Но моя младшая сестра носит её имя и унаследовала от бабушки многодетность, у неё трое детей.

…В городе мама выучилась на продавца и устроилась на работу. С подружкой они купили избушку (землянку) в Шанхае – так назывался густо заселённый район в городе. Даже я пару месяцев прожила там. Раньше во всех городах были свои Шанхаи. Весной в этой избушке было воды по колено, и хозяева ходили в резиновых сапогах. У меня от сырости по телу пошли чирьи, тогда отец перевез маму в квартиру своих родителей и продал избушку.

…Бабушку, маму отца, сослали из Алтайского края, когда она была подростком. Их семью раскулачили – у них забрали всё, погрузили, как дрова, на баржу и сплавили вниз по реке. Таким методом по программе Сталина заселяли «осваивали» сибирские земли, всё рассчитано было на силу – сильные доедут до места, а слабые не нужны. Слабые погибали на маршруте, их с камнем на шее выбрасывали за борт «белого теплохода». Так и было, доехали только треть. Баржа причалила у посёлка, и бабушка покинула «белый теплоход». Прибывшие ссыльные выкопали землянки и стали строить новую жизнь.

Коренные жители были селькупы, это северные народы. Селькупы были людьми безграмотными, но в области знания живой природы им не было равных; они были прирождёнными рыбаками и охотниками, слышали лес и знали реку. Мой дед жил в этом посёлке и был лучшим охотником Западной Сибири. Когда бабушка оказалась на причале селения, он был вдовец, у него было две дочери. У деда умерла жена – селькупка. Женщины селькупки, как правило умирали молодыми, так мне сказала экскурсовод в зале музея истории селькупов. Тогда дед положил глаз на мою бабушку. Бабушка была ссыльная – подневольная, каждый день она работала за трудодни. Оплата была фиксированный трудодень – галочка в трудовой, что день отработан, значит, в тюрьму не посадят. Работу выдавали как повинность и награду. Условия для ссыльных были простые – женишься или выходишь замуж за местного аборигена, получаешь свободу, но не паспорт. Единственный человек с паспортом был мой дед селькуп. У всех ссыльных переселенцев отнимали паспорта, свободу, жизнь… У людей того времени свободы не было ни в каком виде. Так моя бабушка оказалась замужем за местным. В посёлке жили остяки в народе и селькупы по национальности. Но мой дед родился далеко от этих мест: в архиве я выяснила, что он «инородец». Селькупы занесены в Красную Книгу, как вымирающая нация, у них есть право рыбачить и охотиться без ограничений. Свидетельство о рождении деда хранится у нас, оно выдано в 1904 году, внизу печать православной церкви, а вверху надпись Народный комиссариат «Пролетарий всех стран, соединяйтесь». У моих прадедов были имена того времени – Фёкла Мартыновна, Викул Евстафиевич. Дед с бабушкой прожили всю жизнь вместе. На мой взгляд, они прожили как чужие люди, даже под разными фамилиями – каждый был сам по себе. У них родилось пятеро детей, мой отец – самый младший. Володенька, старший, умер маленьким, – бабушка всех детей ласково называла по имени.

Когда началась Великая Отечественная Война, дед получил бронь. Всю войну он охотился и рыбачил для фронта. У него был план заготовок, и каждый месяц дед добывал несколько тонн рыбы, стрелял медведей, лосей, ставил ловушки – на зайца, лису, норку. Мой дед был хозяин в тайге. Когда я стала взрослая, у меня случайно состоялся разговор с профессиональным охотником. Он сказал: «Твой дед был выдающийся охотник. Таких больше нет и не будет». Я никогда не питала тёплых чувств к деду, но в этот момент воспылала гордостью за него. Уверена, что унаследовала от деда нюх охотника и рыбака, я отлавливаю в людях «зверьков и рыбок».

В 1950 году семья отца в полном составе переехала в город. Отцу было два года. Они поселилась в районе Шанхая, во вшивых банях. Сейчас этот район стал другим, но там мои родители начинали городскую жизнь, они много работали. Отец с ранних лет проводил время с дедом на реке. Они уезжали по суше далеко вверх по её руслу, ловили бревна, которые сплавлялись течением, собирали плот и сплавлялись на нём вниз по реке до города. Во время сплава на плоту горел костёр, они ловили рыбу и варили уху. Сейчас отец не может понять, как дед всё это делал – река Обь глубокая, широкая, с сильным течением и непрерывным судоходством – как дед управлял плотом? Впоследствии плот служил дровами в их доме.

…Сыновья выросли и стали мужчинами. Мой отец и его братья были завидными женихами в городе. Они работали и увлекались рыбалкой и охотой, а любовь к реке – их наследие. Разбуди отца в два-три-четыре часа ночи и предложи поехать на рыбалку, он бегом соберётся. В нашем доме всегда было много лодок, моторов, сетей, ружей…

Ближе всех на свете мне была бабушка, мама отца. Её я очень любила. Она показала мне, что такое верность, преданность, терпение и тихая любовь. Она заботилась обо мне без излишеств. Бабушка была очень богата, но её финансовое состояние было какой-то пустотой, точно так же, как и дед в доме. Есть дед и есть, и никакого толку нет, от деда и денег бабушки. У бабушки в спальне стоял сундук под замком, как сейф, в нём лежали пачки денег, отрезы материалов, пуховые шали и её одежда на смерть. Она часто говорила: «Когда умру, похороните меня в этой одежде». Тогда слово смерть для меня стало чем-то ужасным. Я боялась её смерти. Время от времени воровала у бабушки рубль – мне нужно было купить конфет. Чуть больше ста грамм «Метелицы», ровно десять штук, иногда девять. Конфеты стоили восемь рублей килограмм. Мне было очень стыдно – не за воровство, деньги были фантиками – стыдно, что ела конфеты одна. Я бы с удовольствием поделилась, но не знала, как объяснить их происхождение. Не хотела врать. На рубль можно было купить много других конфет, но мне они были не нужны – «Метелица» так и остались моими любимыми.

…Мои родители были самой обыкновенной супружеской парой. За всё время существования нашей семьи мы жили на двух квартирах, не считая избушки в Шанхае. Первая квартира была маленькой, в центре города и практически через дорогу от бабушки, я часто бегала между нашими домами. Как-то тёплым летним вечером мама отправила меня к бабушке за бигудями. Мне было четыре года. По дороге ко мне подошёл мужик, взял меня на руки и понёс в сторону парка. Это увидела знакомая моей бабушки. Я плакала у него на плече, а она шла следом и настойчиво требовала, чтобы он меня отпустил. Она говорила ему – это Любина внучка. Мужик хоть и не сразу, но отпустил. Потом мой отец начал на него охоту – приводил домой много разных мужиков, на опознание. Однажды вечером он привёл Его. Когда я снова увидела этого мужика, меня обуял дикий страх и я спряталась в нише серванта. Не знаю, что отец с ним сделал, но точно знаю, что ангел-хранитель в виде старушки оберёг меня от насилия и ранней смерти.

…Моё детство можно назвать счастливым до восьми лет. Мама с папой жили хорошо: мама работала продавцом в продуктовом магазине, отец – водителем в огромном геофизическом тресте. Он часто забирал меня из детского сада, мы шли домой, топили печку и готовили ужин. Потом встречали маму с работы. Отец нёс полные сумки вкусной еды, но меня интересовали только сладости. Как-то зимой мы встретили маму, отец нёс на плече большой арбуз, около дома он поскользнулся и упал. Арбуз раскололся на части, я хотела плакать, но родители засмеялись. Мы пошли домой, взяли большую чашку и собрали осколки арбуза. Пришли домой, сели на пол и стали есть арбуз. Мы часто ходили в кино, там мне покупали мои любимые сладости. А зимой мы всей семьёй лепили племени, для меня была отдельная порция галушек: я не любила мясо в пельменях и ела только тесто. Вообще я всегда была сладкоежкой, меня невозможно было заставить проглотить что-то существенное, единственное, что ела с удовольствием, была «посылка от зайчика» – и неважно, что в ней было. Когда отец уезжал в командировку, мама всегда собирала ему еду с собой, что там было, я не видела, но когда отец возвращался, он привозил остатки своего питания и выдавал мне – яйца или колбасу – как посылку «от зайчика». Всё это я уминала с большим аппетитом, мне было очень вкусно. Бабушка всегда жаловалась на мою вредность – я была очень вредная и таковой осталась по сей день. Она возила меня в сад на санках, я ещё плохо ходила, но мне нужно было идти пешком, уже тогда я проявляла свою позицию. Мои дорожные приключения бабушка вспоминала всегда.

Хрущёв засадил необъятные просторы СССР кукурузой. За сараями у бабушки был питомник, во времена Сталина там выращивали овощи помидоры, огурцы, но со сменой верхов корневая система полей изменилась. Хрущёв засадил поля кукурузой в промышленных масштабах, но в Сибири кукуруза никогда не была чем-то привлекательным, не помню, чтобы мы в детстве питались ею – для нас она была силосом. Мы играли в прятки на кукурузных плантациях, до тех пор, пока мальчик лет 5-6, мой ровесник, не попал под уборочный комбайн. В тот год на поле собирали части его тела. Он жил через два дома от нас. Бабушка сказала, чтобы я не ходила на похороны, я не пошла, и до сих пор, если есть возможность не ходить, не посещаю такие процессии. После той трагедии все поля выкосили и построили на этом месте огромный жилой микрорайон «Геолог», в памяти всех горожан он так и остался «питомником».

…Я росла, ходила в детский сад, родители работали. Отцу дали квартиру в другом районе. Это был дом на окраине, на улице в частном секторе, наш дом был крайним. Мы переехали туда. В этом доме не было удобств, только холодная вода в кране. Отец заготавливал дрова, мы топили печку. На печке жарили картофельные печёнки – это был наше барбекю. Летом садили огород, зимой – чистили снег. У нас был кинопроектор – мы смотрели кино на большом экране стены, «как в кинотеатре». Многие жители нашей улицы приходили к нам. Если это была весёлая комедия, то наш дом наполнялся громким смехом.

Когда мне было лет 5-6, у меня откуда-то взялся взрослый велосипед, как вариант, его кто-то выкинул, он был страшный и больше меня в два раза, я ездила на нём под рамой. Ранней весной, вероятно, был выходной день, родители копались в огороде, а я каталась по улице в большой компании детей-соседей. На велосипеде слетела, я сразу к отцу: «Папа, отремонтируй мне цепь, я тороплюсь», – отец подошёл, взял велосипед и разбил его об угол дома, велосипед сложился пополам. Мама сказала ему, что он «долб…», я заплакала и убежала домой, а велосипед навсегда вернулся на помойку. На следующий день, у меня был красный, новенький подросток я была рада, от того что вчера старичок подвёл – слетела цепь и он вернулся на своё место…

Как-то мама купила сандали по моей просьбе, такие были у многих девчонок на нашей улице, к нам в гости пришла бабушка, увидела мои сандалики и, пришла в ужас – сказала: «Немедленно сними эти посмертные тапочки, в таких только нищих хоронят, чтобы больше никогда не видела их на тебе». Я действительно их больше не одевала, не знаю их дальнейшую судьбу, мы не были богачами, но, что попало, был не наш вариант. Моя подруга родилась и выросла в Москве, её папа был архитектором, мама – работала на телевиденье, в её жизни было время, когда она не ходила в школу две недели, потому что у неё не было сапожек. Представить себе не могу ситуацию, чтобы я сидела дома, потому что мне нечего одеть.

Я не любила детский сад, но вынуждена была ходить в него. На выпускном вечере всем девочкам в группе подарили по кукле Золушка. Эта кукла стала большой любовью моего детства, до сих пор вспоминаю её. Я была с ней до четвёртого класса, любила и берегла её. Потом одноклассница обманом забрала её у меня – она сказала моему отцу, что я обещала ей подарить куклу. Меня не было дома, и отец отдал мою Золушку ей. Я очень скучала по кукле, отец откупался от меня и давал мне кучу денег. Я покупала десяток кукол, но ни одна не заменила мне Её, а забрать куклу обратно мне было стыдно. Это сейчас я могу сказать «верни!», а тогда не хотела обижать подружку. У каждого человека есть вещи, которые невозможно заменить ничем: душой прикипаешь и переживаешь тихую радость, а без неё – грусть, тоску. Я грустила по своей кукле, что-то было в ней дорогое и важное для меня.

Я очень хотела братика или сестрёнку. Когда мне было восемь лет, мама родила сестрёнку. Она родилась недоношенная, они с мамой долго лежали в больнице. Отец в это время затеял дома капитальный ремонт, поэтому я жила у бабушки. У нас дома работала бригада строителей, и я изредка по заданию бабушки приезжала на велосипеде домой с ревизией. В одну из моих инспекций я зашла в дом и поняла, что-то не так. Дома в это время никого не было, посреди комнаты стояли строительные леса, но я почувствовала, что в нём что-то надломилось – какую-то пустоту, что-то ценное покинуло наш дом. До сих пор помню этот день, температуру и запах воздуха.

Через месяц маму с сестрой выписали из больницы. Я вернулась жить домой, и отец стал редким гостем в нашем доме. Мама сказала, что у отца другая женщина, но тогда я ещё не совсем поняла, что это такое. Отец приезжал домой, привозил коробки мороженого, ящики пепси. У нас всё было коробками, ящиками, сундуками. Если рыба – то большая ванна осетрины, но и рыбу я тоже не любила. Отец всё привозил и уезжал, я всегда очень его ждала и скучала. В каникулы он брал меня с собой в командировки. Когда я выросла, мне сказали, что мой отец был элитным водителем. Мама говорит, он очень много работал. Мы ездили вдвоём на моторной лодке на рыбалку, ночевали в палатках в спальниках. Иногда я просыпалась ночью от холода и перебиралась к отцу в спальник. Прижималась к нему и сладко засыпала – это было очень тёплое место на земле.

В школу я пошла без удовольствия. Мне очень повезло с первой учительницей, это была и есть выдающая женщина. Уже в первом классе я поняла, кто такой интеллигентный и образованный человек. Учительница никогда не переходила на личности – для каждого могла подобрать нужное, важное слово. Она умела раскрыть каждого своего ученика – для неё нам всем хотелось быть лучше, муштровала нас для конкурсов «Строя и песни», первые места нам были обеспечены. Мне и сейчас иногда хочется оказаться в том времени – второго или третьего класса. Иногда Валентина Семёновна оставляла нас после уроков, чтобы рассказать историю или рассказ. В классе в это время стояла тишина, все любили этот момент. За окном обычно было темно и холодно, слышно было, как шумят высокие деревья и ветер стучится в окна нашего класса – моя школа была на опушке леса. Валентина Семёновна почти шёпотом говорила: «Ну, слушайте…», и мы слушали затаив дыхание. С тех пор я очень люблю слушать интересных, увлечённых людей – они наполняют меня радостными и добрыми чувствами. Встретить человека, которого интересно слушать, – большая удача. Сейчас у меня есть подруга – чтец, Лена читает мне разные произведения, обожаю слушать рассказы Зощенко в её исполнении. Она озвучила мой мультфильм – «Дело адвоката», получилось у неё, по-моему, отлично. После озвучки мультфильма я стала её звать «Приглашённая звезда». Мультфильм можно посмотреть на сайте sureva.ru

…Самое большое моё достижение в школе было во втором классе. Валентина Семёновна за два дня до каникул сказала: «У того, кто сейчас сдаст таблицу умножения без единой ошибки, прямо сегодня начнутся каникулы». Я встала и вышла к доске. Меня аттестовала отличница, у меня всё было безупречно. Валентина Семёновна сказала, что я «молодца», и сдержала своё обещание. На следующий день мои одноклассники шли в школу, а я каталась на коньках – мы учились во вторую смену. Это был самый счастливый момент за всё время учёбы в школе, больше у меня таких преимуществ перед одноклассниками не было никогда.

Весь первый класс и до весны второго в определённые дни мне нужно было ходить на приём к логопеду. В моём произношении слов и звуков совершенно отсутствовала буква «Р», вместо неё я говорила – «Л»: «ЗдЛавствуйте», «КоЛобка», «Лыба»… В результате писала с ошибками, так же, как и говорила, и логопед был моим наказанием. Говорила я так, потому что мама так со мной разговаривала – выражая свою любовь, она сюсюкалась. Хорошо помню тот день, когда логопед, пожилая полная, невысокого роста женщина, с калачиком волос на голове, усадив меня у большого зеркала, показывала, как должен вести себя язык при произношении звука «Р»: в руках у неё была железная палочка врача, с помощью которой осматривают горло. Мы сидели вдвоём в кабинете, и она долго правила мои звуки. В конце приёма логопед сказала: «Больше ко мне приходить не надо, у тебя появился звук «Р», дальше справишься сама». И я действительно справилась. От неё шла домой рыча от чувства свободы – была счастлива. Классная руководительница в школе часто называла меня «тепличным цветочком», и она была отчасти права, я была цветочком до тех пор, пока у нас была полная семья. Все тряслись надо мной, а потом резко бросили – каждый стал заниматься собой, но во мне навсегда остался тот маленький ребёнок, за которым если не приглядеть, он сам не справится, потому что не умеет или не хочет этого делать.

С одноклассниками у меня были конфликты только в начальной школе. Во втором или третьем классе они объявил мне бойкот – со мной не разговаривал весь класс, даже хотели побить меня и, собравшись после уроков, окружили со всех сторон плотным кольцом. Я не испугалась, но сделала вывод. Одноклассники выпустили стенгазету обо мне – какая я разбойница и драчунья. Газета провисела в классе всего пару часов, потом я её сняла и порвала. Валентина Семёновна никак не отреагировала на это событие, но я помню её взгляд: она посмотрела на стенгазету и на меня, но не сказала ни слова. Мне было очень стыдно перед ней – тогда я поняла, что так нельзя себя вести. Всегда понимала её с одного взгляда, совсем не требовалось слов. Дальше мои конфликты были редким исключением – в частном порядке. После этого конфликта мои отношения с одноклассниками стали налаживаться и стали стабильно хорошими.

Наш дом стоял на окраине улицы и находился в невыгодном для меня положении: когда все учителя шли в школу или из школы, они встречали мою маму, она шла на работу или домой им навстречу. Ей даже не надо было ходить на собрания, потому что преподаватели рассказывали ей все обо мне по пути. На нашей улице жила моя одноклассница, и в силу нашего соседства мы с ней дружили. Именно соседство и обучение в одном классе стало причиной нашей дружбы. Ей повезло оказаться в классе у Валентины Семёновне по той же причине, что и мне. Её семья была странной – бабушка, муж бабушки и мама. У неё была врождённая физическая деформация на теле, об этом среди посторонних никто знал, но я знала. Когда нам было девять-десять лет, её мама родила сына от мужа бабушки. Я случайно услышала об этом от взрослых и спросила её: «Отец мальчика ваш дед?» «Нет, – ответила она, – сейчас есть таблетки, принимаешь их и беременеешь». О нашем разговоре она рассказала своему семейству, а уже они – всем, выставив себя на смех. Из-за этого у меня были неприятности: её бабка с матерью прибежали к нам домой и закатили истерику с визгом и угрозами. После этого мы с ней не общались какое-то время. Сейчас понимаю, что не имела права спрашивать её об этом, потому что это не наше с ней дело.

В доме этой одноклассницы всегда пахло вкусными пирогами, была идеальная чистота – и не только в комнатах, и сенях, а даже далеко за оградой дома. В восемь утра снежные дорожки около их дома были вычищены и выметены так, что снега не оставалось даже на подошвах обуви; летом в их палисаднике было изумительное цветение. Эту одноклассницу мои однокашники не любили, так же, как и девчонки на нашей улице. Если кто-то её нечаянно обижал, она обязательно жаловалась своему семейству. Бабка с матерью бурно реагировали на обиду и караулили обидчиков. Они всем обещали «ноги вырвать и спички вставить». Поэтому с ней все старались быть аккуратными, и никто особо не дружил. Про спички вместо ног я часто слышала от ее бабки с матерью в свой адрес – у нас с ней были хронически нестабильные отношения.

В пятом классе на её день рождения мы с ней решили поставить кукольный спектакль – каждый день после школы репетировали, сшили куклам костюмы, сделали пригласительные билеты для её гостей. В каждом билете было указано название спектакля и время начала представления. Накануне своего дня рождения она поставила меня перед фактом: «Спектакль отменяется. Мы не будем его показывать гостям». Мне стало обидно – мы много времени репетировали, а теперь, оказалось, всё напрасно. Когда наступил день её рождения, я уехала к бабушке. На дни рождения у нас всегда собиралась большая компания девчонок с улицы. В этот день именинница задержала начало своего праздника и всюду искала меня. Девочки мне сказали, что она сильно плакала, переживая, что я не пришла. Мне было стыдно, я сожалела, что так поступила. Но тогда я поняла, что, если мне говорят «нет», это нет.

Позже она влюбилась в нашего одноклассника и страдала от неразделённых чувств. Я придумала легенду, что мне рассказывает мой сосед по парте – по прозвищу Сапеля, что она нравится этому мальчику. Конечно, это было не так, и вскоре мой обман открылся. Сапеля на меня обиделся и её любимец тоже. После этого мы с ней не общались какое-то время, но потом всё как всегда – самая крепкая дружба, и опять на время. Когда я ушла из школы – учиться в училище, она пошла в девятый класс, мы перестали общаться. Мы с ней встречались иногда, но максимум, что говорили друг другу, это «привет, как дела». На свою свадьбу она меня всё-таки пригласила, а я её – нет. Странная у неё судьба: родила ребёнка после десятого класса от солдата, воинская часть была через дорогу от наших домов. Они по очереди, всем семейством, стояли у забора части с тарелками пирогов и ждали своего солдата. Солдат пироги съел, ребёнка зачал, службу отслужил и… уехал домой. Допускаю, что с чувством выполненного долга перед отечеством.

Она не получила образования – вышла замуж на пару недель. Супруг пришёл жить в их дом, вскоре они все передрались и выгнали его из адова дома. Время шло, старики старели, сначала умер дед, потом бабка. И остались в доме четверо: её мать с сыном и она со своим сыном. Бутылка водки стала частой гостей у них на столе, в доме стало грязно, запах пирогов выветрился, простыни почернели, снежные зимы заваливали дом. Дорожки уже никто не чистил: ходили по сугробам и протаптывали узкие тропки к двери, летом бурьян засеивал их огород. Мать быстро спилась и умерла. Одноклассница стала хозяйкой в доме, а её младший брат – хозяином. Они жили как муж с женой, а дом рушился. Усыновили двоих детей, чтобы получать деньги, но позже этих детей у них отобрали. Моя мама рассказывала: видела бы ты, какой это позор – она пьяная на четвереньках ползёт за детьми, плачет, просит комиссию их оставить, признаётся в любви им… Они не работали, стали изощрённо воровать коров на пастбищах – убивать, и торговали парным мясом. Их судили. Тогда они решили начать новую жизнь – продали дом и уехали из нашего города. А там, куда уехали, её сына посадили в тюрьму. Когда родители убивают животных, их дети впоследствии убивают людей. Так у них и случилось. Дальнейшую судьбу одноклассницы не знаю, но очень хочу, чтобы у неё всё было хорошо, и добрый спектакль, к которому она готовится, всегда проходил с успехом. Именно она научила меня работать «засучив рукава». Летом на каникулах мы красили их забор, и она сказала: «Нельзя работать спустя рукава» – и засучила мне рукава на кофточке. Позже я приняла это выражение как отношение к жизни во всём.

Прочитав «Сто лет одиночества», я провела тонкую параллель в истории этого семейства. Не стало одного человека – вымер весь род, несколько поколений держатся на одном человеке. Род сначала вымер духовно – нравственно, именно нравственно они начали катиться в пропасть. Но почему? Ведь всю свою сознательную жизнь они жили в чистоте и заботе, так почему порядок во всём не стал частью их самих? Как-то я спросила у мамы – почему так? Мама ответила: «Потому что в их доме всё держалось на озлобленности и страхе. Они все были очень одиноки, каждый – сам по себе. Бабка держала всё в своих руках на злобе, и их жизнь была неправильной – в доме была чистота, но никогда не было духовного порядка». Одноклассница была сама по себе хорошая девочка, но она всегда жила оглядкой, всего боялась и всем доверяла, потом озлобилась. Не было у неё своего мнения – отняли в детстве, не было и характера: вот как важно иметь в жизни характер, чтобы быть личностью. Она никогда не была личностью.

Но вернёмся в школу. Через три года Валентина Семёновна выпустила нас в четвёртый класс и началась средняя школа – это был ужас. Если начальная школа была для меня идеалом, когда не задаёшь вопрос «зачем», то средняя школа для меня была каторгой – наказанием. В основном я была предоставлена сама себе: со мной никто не делал домашнее задание, и редкий учитель в школе был мне интересен. К тому же в девять-десять лет я осознала суть своего положения: ощутила развод родителей, и у меня началась депрессия – меня ничего не радовало. Единственная учительница, Нина Александровна, обратила на меня внимание: как-то после урока попросила меня остаться в классе и поинтересовалась, почему я не смеюсь, когда смеётся весь класс. Я ответила, что мне не смешно – не хотела ничего объяснять. Она посмотрела на меня и ничего не сказала. Уверена: англичанка поняла, что у меня это очень глубоко. Я не смеялась несколько лет и всегда ждала отца, но он приезжал всё реже и реже. Развод родителей испортил мой характер, я быстро повзрослела и озлобилась, часто была со многими на грани отношений. Меня никто не учил тому, что такое хорошо и что такое плохо. Ребёнка как в менеджменте необходимо: планировать его время, ставить задачи, фиксировать цели, контролировать, объяснять, давать обратную связь (хвалить-ругать). Это позволит скорректировать характер и воспитать социально-эмоциональную норму поведения. Но, одно о себе могу сказать точно, характер у меня всегда был и есть. Ужас того времени заключался в том, что мне было одиноко и плохо дома, но в школе было ещё хуже.

Несмотря на свою нелюбовь к школе, я принимала активное участие во всех школьных мероприятиях – была пионервожатой, собирала металлолом, макулатуру. У меня была куча грамот и даже медальки. Посещала многие кружки и секции, часто их меняла, потому что у меня быстро пропадал интерес. Не всё обстояло так уж плохо. Была у нас удивительная учительница истории – Елена Карловна. Её урок всегда был для меня полётом фантазии: мы представляли себя то феодалами, то царями. Я с большим удовольствием погружалась в историю, и однажды сказала Елене Карловне, что у неё потрясающая фантазия. Учительница засмеялась и после этого разговора стала звать меня Моя Фантазия. Она часто встречала мою маму и спрашивала: «Как там Моя Фантазия поживает?», даже спустя много лет после того, как я покинула школу.

В школе я придумала себе мир, в котором наша семья была в полном составе и мы жили счастливо. Эта иллюзия спасала меня. Я рассказывала всем, как нам хорошо с мамой и папой, как весело и плодотворно мы проводим время. Моя мама сказала классной руководительнице по дороге на работу, что отец ушёл от нас. Но «классная» была из серии людей, от которых, если встретишь случайно на улице, сразу хочется отвернуться, стать незаметной. Она высмеивала всё, издевалась над нами. На её уроках я чувствовала себя ничтожеством, а её представляла гильотиной. Однажды она мне сказала: «Что ты врёшь про отца, я всё знаю!». Это было сказано ею с такой злостью и довольством от того, что вывела меня на чистую воду, что я горько заплакала. Моя печаль была неутолима: я не врала – это был мой мир.

Эта старая учительница была ужасом моей школьной жизни. Она преподавала русский язык и литературу. Казалось бы, литература – такой предмет, который должен был её воспитать, сделать интересной, доброй, благородной, но… этого не случилось – есть люди, которым ничего не поможет. Ни одного произведения, изучаемого на её уроках, не помню как интересное открытие. В восьмом классе она наорала на моего одноклассника, Валерку Д. Тот просто сказал ей: «Пошла на…..!» и вышел из класса. В классе одномоментно застыла страшная тишина, классная начала заикаться, но не нашла слов, чтобы ему ответить: поняла, что перегнула палку. Ни один из нас не сказал бы ей так – не сказал бы в силу воспитания и страха перед ней. Прежде всего – страха, в котором она нас держала. Эта была старая бабка, всё её тело было в жутких морщинах, руки тряслись, когда она тыкала своим кривым пальцем, указывая на кого-либо. После общения с этой «учительницей» я научилась чувствовать человека в плане эмоционального комфорта рядом с ним. Я чётко ощущаю КАК мне рядом с человеком и нахожу причины этих состояний – почему мне хорошо или почему мне плохо.

Привычной пыткой для нашей классной гильотины, которая обожала называть нас «тепличными цветочками», было публично, с издёвкой спрашивать у нас с моей подругой, «из какого мы модного зала вышли?» В этот момент меня подмывало ей ответить в том роде, что, мол, тебя уж точно даже в коридор никто не пустят, не то что в модный зал, но я, конечно же, отмалчивалась. В ярость её приводили украшения на девочках – например, колечко на пальце. Тогда она трясла своим крючковатым пальцем, указывая на свое кольцо и упрекая, что та или иная девица надела кольцо «шишре» (именно так она говорила), чем у неё.

Однажды своему клиенту я сказала: «Я бы не хотела иметь такого друга, как ты. Рядом с тобой некомфортно». Позже он сказал, что я обидела его, зато сейчас мы с ним хорошие приятели. Он провёл большую работу над собой, и теперь я вспоминаю о нём с улыбкой на лице и радостью в сердце. Мы редко встречаемся, но я знаю, что он есть. Его звать Дмитрий.

Ко мне в кабинет на приём приходит много клиентов с историями, похожими на мою. Конфликт в семье, развод родителей люди несут тяжёлым грузом через всю свою жизнь. В детстве большинство детей придумывают свой мир и живут в нём – так легче выжить, не озлобиться и жить надеждой и мечтой. Если ребёнка заслуженно или незаслуженно обижать, каждый раз после говоря: «Прости, я больше не буду», он каждый раз будет прощать и верить, что всё будет хорошо. Ребёнок уверен, если взрослый сказал, значит, так и есть. Но эту неколебимую веру в лучшее легко разрушить, продолжая обижать и обманывать.

Один из моих клиентов, который провёл своё детство и юность на море, рассказал, что его отец был горьким пьяницей. Он обижал жену и мать, у которой силой отнимал всю пенсию, чтобы купить водку. Ребёнком он не мог оказать отцу сопротивления и тогда придумал красивую легенду: всем рассказывал о подвигах отца – капитана дальнего плаванья, в красивой морской форме покоряющего океаны с преданной командой моряков, в своих мечтах встречая отца-героя на высоком берегу вместе с мамой из дальнего рейса. В этом своём придуманном мире мой клиент любил своего отца и гордился им. Идеализировав своего недостойного родителя, он спасся – стал замечательным отцом и хорошим мужем.

Но в своем воображаемом мире я не придумывала никому рангов – просто представляла как нам хорошо от того, что мы вместе. В то время мой дядька работал в рыбоохране, и часто по выходным мы ездили на катере рыбоохраны куда-нибудь в дальний лес по грибы-ягоды. Тогда я всем рассказывала, как управляла штурвалом катера, что было правдой. С 10 лет я управляла автомобилем – обычно на загородной дороге. Бывало, при выезде из города нас обгоняла машина – все, как полагается: отец за рулём, мой одноклассник, скучающий, – на заднем сиденье, я же в то время уже вовсю рулила по жизни.

Сейчас у меня есть «милый друг», ему семьдесят пять. У него есть семья, хорошая жена, мы с ней знакомы. Он на пенсии и много пишет, изредка мы встречаемся за чашкой кофе. Недавно он прочёл мне свою новую работу «Рапсодия в эфире», «милый друг» читает мне свои опусы по телефону. Когда он закончил чтение, я спросила его: «Вы очень одиноки?» – «Да, – ответил он, – я никому не нужен. Все мои друзья покинули этот мир, а дома каждый сам по себе». Мой «милый друг» живёт в виртуальном мире, круглые сутки сидя в интернете. Сначала он придумал себе человека, с которым они нужны друг другу, а потом нашел Её – в Сети. Теперь посвящает ей стихи и ревностно «заботится» о ней. Он так же напридумывал о ней всё до мельчайших деталей, как и я в своих детских мечтах – в том своём мире, где мама или отец заботливо укрывают меня на ночь тёплым одеялом и ласково желают спокойной ночи. Мир грёз моих клиентов, их рассказы об одиночестве с раннего детства и мир моего «милого друга», где он накрывает свою подругу пледом, носит ей кофе в постель, ждёт встречи с ней, ворчит, что она много работает и мало отдыхает, – это тот самый мир иллюзий, в который можно погрузиться в абсолютно любом возрасте, потому что он… спасает.

Знаете, как выглядит ещё одно одиночество мегаполиса? (я видела его). У него кто-то был раньше – близкий, далекий, но был, возможно, это была работа, родители, супруг и так далее, но в какой-то момент этого не стало. Он живет за закрытой дверью год, два, не больше, можно сказать пролазит в замочную щель, чтобы выйти из квартиры незамеченным, но наступает момент, когда он ее открывает настежь и стоит на коленях. Соседи обращают на это внимание и спрашивают: «Что случилось?» Одиночество отвечает «меня ограбили», и выясняется, что он допился до белой горячки: дома полный хаос, спит он как собачка на коврике на полу, стоять на ногах уже нет сил, его одолевают болезни, отсутствие еды и аппетита. Соседей он просит принести алкоголь и табак, при этом с деньгами у него все хорошо. Он рассказывает соседям сказки – о том, кто его ограбил, и делает акцент, что в кресле сидит еще тот в маске из шерсти, который его грабил. Соседи вызывают скорую, его увозят в больницу, чтобы нормализовать состояние, и всё, соседи становятся врагами №1. В итоге он умирает один за закрытой дверью, и соседи реагируют на запах, который становится невыносим…

Безмерно мало надо человеку –

Вода и хлеб,

Трава и снег.

И знать, что где-то тебя ждёт

Такой же точно человек.

(автор неизвестен)

Отец познакомил меня со своей женщиной. Я долго скрывала этот факт от мамы – не хотела обижать, но всё открылось. Мама ругалась, мне было стыдно перед ней. У мамы тоже были мужчины, и она, точно так же, как отец, стала редким гостем в нашем доме на окраине, приходила переночевать. Я хотела, чтобы моя мама была счастлива, но, возвращаясь из школы домой, боялась переступить порог, потому что в доме всегда была одна. В этом доме у меня накопилось много страхов. Я мучительно ждала выходных, когда из дома на окраине можно было уйти к бабушке. Бабушка стала для меня спасательным кругом – окружила заботой, любовью и вниманием, контролировала меня со школой. До четвёртого класса вестником обо мне у бабушки была сорока, которую я всюду искала. Я верила, что сорока прилетает к ней и всё-всё рассказывает: и какие у меня оценки, и какое поведение в школе. Потом, спустя время, поняла, что той «сорокой» была моя мама, которая сообщала всё обо мне бабуле по телефону.

С раннего детства время перед сном стало моим особенным временем. Залезая под одеяло, я начинала мечтать – это было моё личное время, когда мне никто не мешал. Это стало традицией, особым ритуалом – и сейчас, перед тем как заснуть, я просматриваю, как на киноплёнке, сюжеты своих фантазий и мечт. В детстве велосипед был моей мечтой: оказавшись в постели, я думала только о велосипеде, представляла, как я на нём мчусь. Ветер свободы обдувал меня, я чувствовала скорость и свежий воздух. Потом у меня был период, когда я хотела умереть, только понарошку – хотела, чтобы мама обратила на меня внимание. Представляла себе, как лежу в гробу посреди нашей большой комнаты, а мама сидит рядом и плачет. В этой комнате только мы вдвоём. В финале я должна была ожить – обязательно, а мама – обрадоваться. Мне было себя очень жалко, я чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Со временем эти чувства прошли. У меня сегодняшней нет жалости к себе, и на любой удар судьбы я не вопрошаю, как один из моих клиентов: «За что? Почему именно я?», – у меня нет особого отношения к себе.

…Всё детство я занималась спортом и часто выигрывала на местных городских соревнованиях. В шестом классе у нас была красивая игра в баскетбол – лучшая игра в моей жизни. Команда девочек нашего класса выиграла в школьном турнире по баскетболу, и наш класс стал первым. Лидерами в команде были мы с Леной, спортсменкой разрядницей, остальные девочки были на площадке для количества. Лена жила далеко от школы, и в окне между уроками мы обычно шли ко мне – переждать и покушать. Мне нравилось с ней вместе жарить картошку. Мы готовили, ели, возвращались в школу и расходились в разные стороны. В школе мы с Леной практически не общались – только здоровались, у нас сложились скорее деловые, приятельские отношения.

…Недавно Лена мне написала: «Наташка, знаешь, одно из моих очень уютных-теплых-кайфовых воспоминаний-состояний – благодаря тебе и с тобой напополам. Это было в конце зимы или очень ранней весной где-то в 4-м классе, точно не помню. Мы с тобой с умеренного морозца у тебя дома болтаем и едим невероятно вкусные яблоки, очень похожие на Джонатан, но мельче и более густого вкуса. Как было ХОРОШО! Спасибо тебе. Это не единственное, но почему-то самое любимое». Так вот: про яблоки ничего не помню, наверное, ящик яблок стоял в углу, а вот жареная картошка в её компании была потрясающей.

…В городской газете печатали результаты прошедших соревнований, и моя фамилия изредка бывала в списке победителей. Бабушка была счастлива, когда соседи приносили ей свежую газету и читали обо мне. Посмаковав с соседями мой успех, она убирала газеты – они всегда хранились в её сундуке. Радость бабушки была моей мотивацией стараться во всём. В выходной день, укладываясь спать на перине и прижимаясь к ней, я думала, – только не умирай. Где-то глубоко внутри меня был страх, что она может умереть ночью, когда мы вместе. Утром просыпалась от душистого запаха блинов, доносящегося с кухни, – каждое воскресенье мы завтракали горячими блинчиками. Во второй половине этого восхитительного дня бабушка провожала меня домой. Мы шли всегда одним и тем же маршрутом: в его середине обязательно заходили в кафе и покупали пирожные, а потом шли и вместе читали молитвы. В понедельник начиналась моя школьная повинность. Был у нас тогда предмет – атеизм, на котором моя любимая учительница истории Елена Карловна рассказала о том, как старушки становятся жертвами обмана священников. Бабушек заманивают в церковь и обманом выманивают у них деньги. После такого заявления учительницы я пришла к бабушке и сказала, что Бога нет. Баба посмотрела на меня таким добрым взглядом, будто сам Бог в ту минуту смотрел на меня. Улыбнувшись, она воскликнула: «Что ты говоришь такое, доченька!» Я, как всегда отмолчалась, но после её взгляда такой предмет, как атеизм, для меня не существовал. В трудную минуту я прошу Бога помочь мне и верю, что каждому воздастся по заслугам. К сожалению, часто вспоминаю о Боге когда плохо.

Моя младшая сестра оказалась моей ношей – моей ежедневной обязанностью было забирать её из детского сада. Мама работала, отцу было не до того. В сад нужно было ездить на автобусе, он находился далеко. Привязка ко времени автобуса и потраченные на это часы забирали у меня веселое время отдыха от школы. Иногда мама не оставляла мне денег на автобус, и тогда я занимала у Инны Степановны. Были у меня и срывы, когда я не ехала в сад за сестрой – это было моим протестом, я очень уставала от этой обязанности. Сестру воспитывала по-спартански, часто обижала, но при всех моих тиранствах она всегда заступалась за меня, когда мне доставалось от мамы. Она была моим хвостиком, видела мой подростковый образ жизни изнутри и никогда не рассказывала маме, где мы были, что делали, сколько сигарет выкурили. И уж точно ей было нескучно со мной: придя в школу сестра время от времени обнаруживала в своём портфеле поварёшку, толкушку или пустую бутылку.