Беспутье

– Ну где-где. Где-то в сарайке на чердаке. Ищи.

– Я искал, не нашел.

– Попроси Витю фонарем тебе посветить, чтоб лучше видно было. Там под кучей хлама где-то. Вы же хлам этот так и не разобрали.

– Ну, Тамар! Не бурчи! Щас все уберем. И завтра тебе рыбы привезем целую кучу. Замучаешься чистить.

– Вот сами и будете чистить. На кой мне ваша рыба.

– Ой, Тамар, это ты зря! Такую уху сварим – язык проглотишь!

– Если, как в прошлый раз, только три окунька привезете – не больно-то уху сваришь.

– Да все нормально будет, Тамар. Как там на работе?

– Хорошо, спокойно, не то, что у нас дома.

– Ну хватит уже, вредная ты баба. Утром приедем за тобой.

– Так вы же на рыбалку?

– Ну сначала тебя домой привезем, королевишну нашу.

– Ха-ха. Все, давай, пока.

Я взглянула на часы. До конца смены еще 10 часов. Когда весь дом засыпает, я тоже ложусь немного подремать на старом продавленном диванчике в углу своей каморки. Но иногда сон не идет. В последнее время я часто думаю – как же чудно сложилась моя жизнь. В молодости я и подумать не могла…

Женя

В толпе первокурсников 1 сентября я сразу выделила одну девчонку и одного парня. У девчонки была такая же как у меня подвитая на плойку длинная челка (сейчас смотрю фотки и ржу над этим колхозом), только темная, а не светлая. Но что больше всего выделялось на ее лице – так это разноцветные глаза. Они были зелеными, цвета первых весенних травинок, но на одном на полрадужки разлилось голубое пятно.

Обычно при диалоге люди попеременно смотрят в оба глаза собеседнику. Но при разговоре с ней все, конечно, смотрели в этот пятнистый двухцветный глаз. Я сначала тоже от него взгляд оторвать не могла, пока не поняла, что это ее немного смущает – она поправляла длинную челку, пытаясь волосами завесить свою особенность. Это потом, уже на старших курсах, она изменила прическу и стала спокойно отвечать на дурацкие вопросы: "Да, с детства такой. Да, у мамы такой же. Нет, вижу обоими глазами одинаково хорошо"

Я подошла к ней первая:

– Привет, я Женя.

– Майя, – голос оказался ниже, глубже моего.

– Как пчелка?

По снисходительной улыбке я поняла, что она слышит это банальное сравнение постоянно, и поспешила соригинальничать:

– Можно называть тебя Майка? Не в честь майки-алкоголички, а в честь американской актрисы Майки Монро.

– Не слышала о такой актрисе, – удивилась она.

– Она малоизвестная, но я один крутой ужастик смотрела с ней. Любишь ужастики?..

Меня понесло, я отчаянно захотела понравится ей и мысленно уже записала в свои подруги.

Кроме разноцветного глаза, Майю отличал довольно высокий рост – для модели, пожалуй, недостаточный, но все же она была выше меня и большинства других студенток. Под простой, невыразительной одеждой – джинсы и не первой белизны блузочка – явно пряталась превосходная фигурка с длинными стройными ногами и тонкой талией. Смотря на наши тогдашние фотки сейчас, я мысленно убираю с ее лба дурацкую челку, добавляю загара, одеваю в легкое платье – и от нее просто глаз не оторвать. Впрочем, она потом такой и стала в реальности – когда неземной прекрасной птицей выпархивала на сцену.

Самого симпатичного парня я тоже сразу заприметила. Среди вчерашних школьников, безвкусно, но типа "по-взрослому" одетых и причесанных, местами прыщавых, местами с редкой, неуверенно пробивающейся щетиной, он выглядел круто. Легкая небрежность в стрижке, чистое ясное лицо, расслабленная походка, полуспортивный стиль, который реально ему шел. Он негромко, но уверенно поздоровался со всеми и все как-то сразу стали к нему прислушиваться.

Я тоже попала под его очарование, хоть и долго не хотела этого признавать. Многие девчонки задерживали на нем взгляд, я за это подтрунивала над ними. Я и над ним самим подтрунивала – такой нарочито небрежный стиль общения я интуитивно выбрала, чтобы отличаться от девчонок, которые откровенно кокетничали с ним и заглядывали в глаза снизу вверх. Он также нравился преподам, а особенно преподшам.

– Что, Виталька, любишь постарше? – я толкнула его в бок, когда он галантно придержал дверь для одной тетки-профессорши в универской столовке, а она за это плотоядно ему улыбнулась.

Он вяло усмехнулся моей шутке уровня восьмиклассницы.

– А че, выучишься, потом магистратура, потом кандидатская, докторская, будешь в малиннике среди старых профессорш, и юным студенткам можно глазки строить, – не унималась я.

– А ты что, ревнуешь? – он покосился на меня, трепыхнув длинными ресницами.

– Нет, конечно, не хочу отнимать хлеб у твоих фанаток.

Он казался мне совсем уж идеальным – сразу показал себя хорошо и в учебе, и в спорте: вступил в студенческую команду по волейболу и выдавал там отличные результаты, и в любой компании был уместен и мог сойти за своего парня. Вокруг него быстро сформировался кружок, где он был негласным лидером. Чувствовала ли я уже тогда, что внутри он так не прост, каким хочет казаться? Вряд ли. Я вообще об этом не думала, а свой интерес к нему могла выразить только шутками.

У нас все завертелось благодаря случайности – я пришла на вечеринку, где был он, одной из последних, и мне не хватило места за столом. И я вдруг оказалась сидящей у него на коленях. А потом он пригласил меня танцевать. А потом проводил до общаги. Я от смущения всю дорогу пыталась шутить, выходило так себе, а он был скорее торжественно серьезен. Помню, что он загадал мне какую-то мудреную логическую загадку. Мне не приходило в голову ничего путного, я была поддатая, да и еще и на улице было ужасно холодно, и мне было вообще не до разгадывания загадок, но я выдавала самые дурацкие и фантастические ответы один за другим. Он посмеивался, а потом объяснил мне правильный. На прощание я сама поцеловала его в щечку.

Весть о том, что мы с Виталиком теперь пара, быстро облетела весь факультет. Мы действительно круто смотрелись вместе (особенно когда я перестала завивать челку). Я была хорошенькая блондиночка, а он – смазливый брюнетик. Мы были милые, наивные, очень романтичные ребята, верящие, что встретили настоящую любовь. Мы гуляли за ручку и бегали друг к другу в общагу, чтобы потискаться.

Параллельно моим отношениям с Виталиком развивались отношения Майки и парня со старшего курса Игоря. Мне сначала стало чуть завидно, что у нее – старшекурсник, а у меня ровесник, но потом, познакомившись поближе с Игорем, я удивилась – что она в нем нашла? Ну высокий, но на лицо так себе, а еще крикливый какой-то, вертлявый, выпендрежный. Но она явно была влюблена, поэтому я полмалкивала. Хотя мы с ней многое, если не все, обсуждали – не могли не обсуждать. Впрочем, из-за своей природной болтливости я всегда рассказывала чуть больше, чем она. Майка тоже делилась откровениями, но всегда оставалась для меня в ней какая-то загадка. Ее понимающая, мудрая, иногда чуть насмешливая улыбка. Она старше меня всего на год, но умом как будто на десяток лет. А может, у нее просто было больше жизненного опыта, весьма сурового.

Ее и воспринимали более взрослой – пару раз я слышала, как преподы, пока не запомнили наши лица, путали ее с кем-то из старшекурсниц. Она не то чтобы выглядела старше своих лет, просто была в ее лице полная непроницаемость, особенно когда она задумывалась и как бы отключалась от внешнего мира.

У меня есть такая черта – ко мне часто обращаются незнакомцы, когда я иду по улице. Если какой-нибудь плохо ориентирующейся бабуле надо спросить дорогу, мальчугану – узнать время, чтобы не опоздать к назначенному часу домой с прогулки, а туристам – найти достопримечательность, они из всей толпы прохожих выхватят взглядом почему-то именно меня. Часто это бывает не по адресу: я не так уж хорошо знаю наш городок, я же приехала сюда учиться из поселка, что уж говорить о больших городах, где я – такой же турист. При этом я обычно хожу быстро, в ушах наушники или болтаю с кем-нибудь по телефону, но людям это не мешает преградить мне путь и громко спросить, что им требуется. Может, все дело в моем лице – симпатичном, но не вызывающе красивом, жедопненьком, как говорит моя мама про что-то милое и приятное. По мне сразу видно, что я безопасна и не пошлю куда подальше.

Когда мы шли куда-то вдвоем с Майей, все прохожие тоже обращались ко мне, но пока я объясняла, с интересом поглядывали не на меня, а на нее.

Она окончательно запала мне в душу, когда я впервые увидела, как она танцует. Через пару недель после начала учебы студенческий профком организовал вечеринку в одном из ночных клубов. Мероприятие замышлялось как благопристойное: вход только по студенческим билетам, причем контролеры строго проверяли дату рождения, и те несчастные, кому еще не исполнилось 18, как мне, должны были покинуть клуб до полуночи. Алкоголь в баре также продавался только по удостоверению личности. Но совершеннолетняя Майка, конечно, купила мне мой первый настоящий коктейль – магического цвета "Голубую лагуну", украшенную бумажным зонтиком. Мне втайне захотелось забрать зонтик с собой, чтобы потом по приезду домой всунуть в резиновую руку уже долгие годы томящейся без дела на полке в моей комнате кукле Барби.

Сначала мы, прячась за колонной от контролеров – старшекурсников из профкома, потягивали коктейли и глазели на пустой танцпол с пляшущими огнями светомузыки, не решаясь пойти на него. Вот заиграл модный трек, какие-то девахи посмелее быстро образовали кружок, побросали сумки в центр и начали трясти кто чем – кто упитанными булками, кто мелковатыми для такой цели титьками, а одна просто прихлопывала и мотала головой в такт. Парни тянули пиво по углам и ржали над чем-то своим или над девахами, не решаясь танцевать.

– Бурда какая-то играет. Интересно, есть ли у них Tiesto? – спросила вдруг Майя.

– Не знаю, – проблеяла я, слышавшая это имя, но песен нидерландского диджея почти не знавшая.

– Пойду спрошу, – она сунула мне свой бокал и вдруг решительно двинулась в сторону сцены, где местный диджей самозабвенно крутил колесики на пульте, не смотря в зал.

Они несколько минут переговаривались, диджей долго шерстил что-то в ноутбуке и наконец заиграла новая, мощная, как зовущая с собой в море волна, музыка. Майя позвала меня жестом, я оставила коктейли на одном из пустых столиков и, слегка робея, пошла к ней на танцпол. Мы заняли место не в середине, а ближе к краю. Она прикрыла глаза и начала двигаться. Это было завораживающее зрелище – как раскрылось в танце ее тело. Она своими движениями будто писала письмо на неизвестном языке, с причудливыми изогнутыми буквами. Запятые ставились в виде плавного поворота головы или взмаха руки, вопросительные знаки получались из вращения бедрами, а точка – в виде резко, как выстрел, отставленной в сторону сильной длинной ноги. Это, несомненно, было послание – но оно не кричало "посмотрите, как я могу, лошары!", оно негромко и уверенно сообщало "я здесь, я прекрасна, и эта музыка создана специально для меня"

Девицы, которые начали танцевать первыми, сначала косились на нее с завистью, а потом вовсе стушевались и ушли за выпивкой. Никто здесь не мог сравниться с ней – это сразу всем стало понятно. Даже парней, до этого дико гоготавших, больше не было слышно.

Я очень стремалась того, как выгляжу со стороны, но тоже танцевала, вернее, пританцовывала. Разойтись в полную силу, как Майя, я не могла, но и вернуться к коктейлям и оставить ее совсем одну было бы некрасиво, хотя она, может, и не сразу это заметила бы, поглощенная своими движениями.

Когда трек закончился и диджей опять включил какой-то невнятный ремикс, она будто очнулась от транса и обвела пустой танцпол взглядом: