Аквамарин. Часть 1

– Джонни, ты забыл, что ей уже не шесть? Думаю теперь она предпочитает…

– Шоколадный пудинг. – закончила Лив, уставившись на юношу, который с не меньшим интересом разглядывал ее. Внутри ее сердца что-то дернулось, и воспоминания вместе с яркими эмоциями детства нахлынули на нее. – Но клубничные леденцы для меня по-прежнему на первом месте… Джооонни… – протянула она, улыбнувшись и вспоминая, вспоминая…

Джонни весело улыбался и жевал мармелад, глядя на Лив. Он был невероятно красив: высокий, темноволосый, волосы спускались на затылок слегка волнистыми прядками, правильный нос, трехдневная щетина, темные брови и… ярко зеленые глаза. Лив несколько секунд пристально смотрела в них, думая, что утонула навсегда. Они сияли игривым огнем, веселым обаянием, страстью и жаром, он проницательно, с любопытством и игривым восторгом оглядывал без стеснения Лив с ног до головы, при этом девушка буквально физически ощущала невероятную, стремительную энергию и мужскую силу, исходившие от него и окружившие ее в вихре эмоций… Джонни-красавчик улыбнулся сияющей, обольстительной улыбкой, продемонстрировав потрясающие ямочки на щеках и сражая наповал своим притяжением, так что Лив долго не могла оторвать глаз от его лица, искорок в глазах и нереального огня, и, конечно, не сразу заметила идеальную, мускулистую фигуру, облаченную в потрясающую черную, идеально сидящую, футболку, джинсы, декоративно рваные на коленках и залихватские синие «найковские» кеды с характерной красной галочкой по бокам. О да, она помнила того мальчишку, который учился с ее сестрой в одном классе и постоянно бегал с ними гулять, развивая невозможную скорость… Этот вихрь остался, а вместо мальчика Лив разглядывал очаровательный и сексуальный молодой мужчина… жующий мармелад.

– Чтоб мне провалиться на этом месте… Это что – Оливка? – присвистнул Джонни и медленно обошел вокруг стоящей Лив, откровенно, не стесняясь, разглядывая ее фигуру с ног до головы, уделив особое внимание ножкам, попке и груди, с любопытством глянув на цветастые штаны и рыжий карандаш в волосах. Оливия поморщилась, услышав свое детское прозвище, но страстный и откровенный взгляд Джонни смущал ее и сбивал с толку. Она не привыкла к такому вниманию – главным минусом всей ее жизни было отсутствие какого бы то ни было опыта взаимоотношений.

– Ладно, за то, что ты качал меня в детстве на качельке, я прощу тебе «Оливку» … сейчас. Но в следующий раз, Джонни, ты получишь такого грандиозного пинка, которого тебе еще никто не отвешивал, обещаю! – гневно прищурившись, произнесла Лив, однако через секунду ее лицо вновь стало милым.

Джонни весело расхохотался и игриво, со страстным огоньком, подмигнул:

– Я учту это, малышка Лив! – он тут же обаятельно наклонился к ее уху и горячо шепнул:

– А ты красивая, Оливка. – и тут же отскочил, увидев, как загорелись ядерным гневом глаза Лив, и двинулся к машине со смехом: – Пора ехать! Папочка заждался.

Джессика закатила глаза и проговорила с шутливым раздражением:

– Не обращай внимания, Лив, он все такой же придурок.

Лив ухмыльнулась и вдруг физически ощутила на себе оценивающий и до неприличия похабный мужской взгляд. Как она чувствовала, когда на нее смотрят? Она не знала. Но понимала, что это можно использовать в свою пользу. Прищурившись, она повернулась.

Один из охранников у «Кадиллака» пошло оглядывал ее с ног до головы, но заметив, что Лив на него смотрит, поспешно увел глаза в сторону. Оливия коварно улыбнулась и быстро подошла к нему. Он возвышался над ней чуть ли не на три головы, но Лив это нисколько не смутило. Она посмотрела на него снизу вверх и, мило улыбнувшись, спросила:

– Привет, громила. Как погода в Нью-Йорке?

Охранник ужасно смутился и глухо проворчал:

– Хорошая, мисс Мартинес.

Оливия чувствовала, как внутри нее лопается небольшой, но весомый шарик гнева. Она холодно улыбнулась.

– Отлично, тогда наслаждайся погодой, дылда, или я сломаю тебе глаза. – и с улыбкой она сама открыла дверь «Кадиллака» и влезла внутрь. Охранники остолбенело посмотрели на нее, но очнувшись, вспомнили, что нужно придержать дверь, и вежливо обслужили Джессику и Джонни, севших с другой стороны.

Джонни обнял Джесс за шею и посмотрел на нее… Лив смутилась. Он посмотрел на нее, как на свою женщину, как на… вкусный тортик. Она вдруг поняла, что у них отношения, и ощутила внутри странный толчок. Джонни быстро перевел взгляд с сестры на Лив и снова игриво подмигнул ей:

– А ты прикольная! Вообще ничего не боишься! Это классно. Мармеладную улитку?

Лив с удовольствием взяла угощение, потому что сладости – это единственное, что приносило ей истинное наслаждение в жизни. Джесс укоряюще посмотрела на Джонни и проговорила, стараясь скрыть нотки ревности в голосе:

– Ты идиот, ничего не боятся только такие, как ты, тоже идиоты. И это совсем не классно…

– Ревнуешь, милая? – обаятельно и притягательно спросил Джонни, сражая своей сияющей улыбкой. Джессика покачала головой и посмотрела на Лив:

– Некоторые вещи не меняются, сестра.

– Эй! Я не… – хотел было возразить Джонни, но Лив, пересиливая любопытство, ровным голосом спросила:

– Вы встречаетесь?

– О, это очень увлекательная история! – начал было Джонни, но тут же посмотрел в окно и, нахмурившись, – на водителя. – Эй, Бобби! Почему не едем? Думаешь, не ту девочку забрали?

Лив триумфально улыбнулась, увидев, как растерянно тот самый охранник, что рассматривал ее, шарится по карманам и оглядывает асфальт около машины.

– Простите, мистер О-Конелл, не могу найти ключи! Черт… – и добавив пару крепких выражений на сицилийском он испуганным взглядом посмотрел на него и Джессику.

Лив саркастично улыбнулась и проговорила:

– А под сиденьем смотрел?

Охранник послушно сунул голову под себя, и тут Лив разжала ладонь, показывая ошалелым Джонни и Джессике ключи, которые она незаметно стащила из кармана охранника, пока говорила с ним о погоде, и резко кинула их в массивную, нагнувшуюся спину со словами:

– Запомни, дубина Бобби, глаза тебе еще понадобятся! А вот зажигалочку, пожалуй, оставлю себе… – задумчиво проговорила она, разжав вторую руку и показывая всем серебристую, с черепами и гравировкой, зажигалку, которая лежала в другом кармане Бобби. Тот в шоке и испуге смотрел на Лив, затем сглотнул и завел машину, глухо проворчав:

– Спасибо, мисс Мартинес, как вам будет угодно. – и шепотом добавил:

– Чтоб ты в аду поджарилась вместе со своим папашей, стерва…

Лив услышала и это, хотя кроме напарника и самого Бобби этого никто не слышал, и громко расхохоталась:

– Я все слышу, громила! Ай-яй-яй! – она поцокала языком и погрозила совсем струхнувшему и как-то вжавшемуся в сиденье мужику пальчиком.

Джессика и Джонни шокировано смотрели на Лив, а затем разразились громким смехом.

– Оливка! Ну ты даешь! И как у тебя это получилось? – хохотал Джонни.

– Лив, ты что, воруешь? – удивленно и немного строго спросила сестрица, но снова глянув на пришибленного Бобби, расхохоталась.

Оливия пожала плечами, играя с новой зажигалкой.

– Слушай, малышка Лив, ты точно прибыла сюда, чтобы дарить мне сказочное настроение! – обаятельно проговорил Джонни и Лив ощутила прилив удовольствия, но, конечно, не показала этого. – Да еще и красотка, похожа на Белоснежку! Можно я тебя…

– Джонни! – остановила его Джессика, уже не скрывая ревности, и тут же поспешила сменить тему. – Оливия, расскажи о себе?

Лив посмотрела вперед, увидев гигантскую автомобильную пробку на выезд из аэропорта, и поморщилась. Она вообще не любила говорить о себе… Тем более рассказывать особо было нечего… Шестнадцать лет в пансионате для девочек, одиночество, злость… Но сестра так тепло смотрела на нее, а Джонни с таким восхищением пялился на ее ноги, впрочем, с тем же восторгом он потом слушал ее рассказ, так что она, продолжая играть с зажигалкой, скороговоркой заговорила:

– Всем привет, я Оливия Эйден Мартинес, мне двадцать два и родилась я в Нью-Йорке. До шести лет у меня была нормальная семья, как, впрочем, и я сама, ну если считать нормальным папу мафи-барона и маму мафи-королеву, а потом случилось убийство моей мамы, и отец послал меня куда подальше, а дальше Сицилии он видимо стран просто не знает, хотя в Сибири мне понравилось бы куда больше! Я провела шестнадцать лет в закрытом пансионате для девочек-сирот, девочек – малолетних преступниц и просто девочек, проживая в комнате с токсикоманкой, которая не могла жить без запаха чужого мыла. Да, именно чужого, а не своего! Так что я научилась в совершенстве тырить вещи именно у нее, и моя карьера началась с клубничных конфет моей наставницы леди Франчески… Но это довольно скучно. В детстве я была похожа на маму, а сейчас больше напоминаю разъяренную кобру. Я угрюмая, нелюдимая, терпеть не могу дружбу и постоянно влипаю в неприятности. Мой пятый психотерапевт сказал, что у меня большие проблемы с контролем гнева после того, как я захотела отрезать ему уши ножичком для бумаг. Из-за того, что я вечно была наказана, по выходным мне, как неуравновешенной злючке, в основном, было запрещено выходить с территории пансионата, так что вещи себе я заказываю по интернету… Я могу врезать, могу обмануть, могу сломать шею, и моя шкала гнева насчитывает от одного до двенадцати баллов, после которых я уже за себя не отвечаю. Мой шестой психотерапевт сказал, что у меня душевная травма на почве гибели матери и отсутствия рядом родных людей, отчего я никак не могу отойти… Дальше его речь прервалась, потому что я проткнула ему ладонь ручкой. Я ненавижу поп корн и обожаю сладости… И, да, я занималась художественной гимнастикой все эти годы, чтобы, в случае чего, одним ударом прибить любого ублюдка. Конец!

Джессика смотрела на Лив с невероятной грустью, а Джонни, наоборот, сиял открытым восхищением и невероятным мужским магнетизмом. Оливию снова кольнуло чувство обиды, что они вместе, встречаются, у них любовь, а ведь в детстве все было одинаково, что у нее, что у Джессики по отношению к нему… Но она отмела это чувство.

– Оливка, да по тебе книжки можно писать! А сколько всего было психотерапевтов? – с любопытством спросил Джонни, а Джесс шикнула на него.

– Прекрати, Джонни! О таком не спрашивают! – она посмотрела на Лив и грустно тронула ее за руку. – Прости, сестричка, мне так жаль! Если бы я могла что-то изменить… Но мне нельзя было общаться с тобой, писать тебе, приезжать… Ты сильно злишься на отца?

Лив задумалась.

– Раньше злилась. А сейчас я сама могу о себе позаботиться, так что мне на него плевать… Хотя, думаю, я с удовольствием превращу его в мокрое место.

Джессика вздохнула.