В поисках чернильно-синей Швейцарии

В церкви звучало песнопение о взошедшей луне и сердце, ушедшем искать вечную радость. Пастор прочел мою речь – прощание с тобой. Трогательно говорил о твоем характере, твоем влиянии на окружающих, близости к Богу и его Сыну. Звучали два произведения Баха для виолончели. В центральном окне на клиросе по облакам проходил Иисус. В левом окне Он простирал левую руку над какой-то девушкой. В правом – Мария Магдалина встречала воскресшего Господа. А ты, Дорли, ступала по ковру сотканному из теней эвкалиптов, на берегу Галилейского моря.[25 - По словам Майера, в центре литературного произведения почти всегда стоит мотив мужчины и женщины и часто впечатление усиливается, когда они расстаются. И все-таки они остаются вписанными в цветочную поляну ранним летом.]

Через несколько месяцев после твоих проводов я стал почетным гражданином Амрэйна[26 - Амрейн – выдуманное селенье, где происходит действие «Бауера и Биндшендлера», под которым подразумевается Нидербипп – деревня Майера.]. После собрания общины было устроено небольшое торжество. Пианист играл произведения Эрика Сати и Фредерика Шопена. Глава общины объявил о причине торжества, преподнес мне грамоту и провозгласил, что отныне улица, на которой живет почетный гражданин, будет носить его имя.

Вернер Морланг[27 - Вернер Морланг – автор книги о Майере: Morlang, Werner: Das dunkle Fest des Lebens. Amrainer Gespr?che. Frankfurt a. M., 2001.] начал свой доклад следующими словами: «В действительности мне, как человеку нездешнему, не подобает говорить о чествуемом и его отношениях с Амрэйном. Многие из Вас знают его десятки лет, как неотъемлемую часть деревенского быта. И возможно, еще лучше Вы знали его жену Дорли, которая, к нашему всеобщему сожалению, умерла в январе этого года. Дорли была тесно и многогранно связана с общиной: в качестве преподавателя воскресной школы, участницы церковного совета общины, руководительницы общества престарелых и, наконец, куратора киоска у Чеси…»

«Дорогие женщины и мужчины Амрэйна, дорогие гости, – сказал я, – я благодарен за все, что смог написать. То, что делали и будете продолжать делать Вы, конечно, намного важней. Но несмотря на это, Вы чествуете мое творчество. Возможно, оттого, что картина, текст или песнопение могут что-то значить для человека на земле и время от времени это становится очевидно. Иногда они значат даже больше, чем хлеб. Это не означает, что я принижаю хлеб, Боже упаси.

Я благодарен президенту общины, совету и всем людям Амрэйна, гостям, Вернеру Морлангу, моей Дорли и Господу, который все нам дает и все забирает».

Дорли, 6 апреля 1998 года в 9.15 от Вальдена над Вальденским пастбищем в направлении Ленфлю проплыла лодка-тень, возникшая из тени облаков. За день до этого в окошко садового домика постучалась синица. Ветер поднимал траву на склоне, и над ней мерцали отблески света.

В лесной бухте цвела дикая вишня. Внутренним зрением я видел наших правнуков за пасхальными яйцами у нижней оконечности бухты, там, где цветет дубравная ветреница и где стоял дом Якова, дом с каштаном у колодца, ореховыми и сливовыми деревьями и утренним садом, наполненным лилиями.

У Якова были глаза цвета полевого шалфея, ты помнишь. Они часто напоминали мне о кузине Лизе, хотя глаза Лизы были похожи на кувшинки. Однажды, когда я рассматривал в нижней комнате букет желтых, похожих на маргаритки, цветов из твоего цветочного царства, из них на меня вдруг взглянула Лиза, женщина с глазами, похожими на кувшинки, будто она хотела напомнить мне, что действительно умерла от тоски в Тирахерне, от тоски по Амрэйну Что она скучала по грядкам с луком, грядкам с кружащими над ними бабочками. Что ей не хватало вышивания и шитья, а также сливовых, грушевых и вишневых деревьев, растущих по склону за домом, и орешника на улице перед домом. Что она скучала по амрэйнским выходам в церковь, куда она надевала белую юбку, длинную, с вышивкой, перчатки с манжетами и широкополую шляпу, сквозь которую дул ветер, летний амрэйнский ветер.

Однажды я поднялся вместе с Руфью в замок Бруннег. Владелица замка познакомилась с Руфью во время поездки в Россию. Мы все вместе прогуливались по нижней террасе мимо клумб, тянущихся вдоль ограды сада. Я вдыхал ароматы роз и лилий, слегка задевал живокость и флоксы, приветствовал цветы, имена которых были мне неизвестны, подмигивал потягивающимся каштанам и запрокидывал голову, рассматривая бутовый фасад замка, который, отбеленный и размытый под безупречно голубым небом, имитировал какую-то картину Клее.[28 - Пауль Клее (1879—1940) – швейцарский художник-модернист.]

Ощущалось присутствие Йозефа фон Айхендорфа[29 - Йозеф фон Айхендорф (1788—1854) – поэт и писатель немецкого романьизма.] и Матиаса Клаудиса[30 - Матиас Клаудис (1740—1815) – немецкий поэт.], чей лунный свет, казалось, разливался над замком с розами, лилиями и флоксами.

У портала рос каштан, а в полутьме зала чувствовался запах времени. На стене висела пушечка с толстым стволом, гремевшая когда-то, разумеется, в полях, при пожаре Бруннега. В одной из комнат стоял рояль, на котором наверняка импровизировал Жан Рудольф фон Салис, возможно, на мотив песни о Березине. Рядом с окном висел портрет Наполеона.

В кабинете Жана Рудольфа фон Салис владелица замка раскрыта стеклянные дверцы книжного шкафа, высвободив аромат роз, нежный и тонкий, связанный с рильковским «Мальте Лауридсом Бригге»[31 - «Записки Мальте Лауридса Бригге» – роман Райнера Марии Рильке.], Дуинскими элегиями и моими воспоминаниями о тебе, Дорли, о том, как мы стояли на могиле Рильке и читали надгробную надпись: «Роза, о чистое противоречье, Радость, ничьим сновиденьем не быть под столькими веками»[32 - Райнер Мария Рильке похоронен в Рароне в кантоне Балле.] (пер. Вяч. Иванова).

Рассматривая книги Марселя Пруста, я вспомнил то место, где с одной стороны поля заходит солнце, а с другой луна уже распространяет свое сиянье; по улицам Комбрэ, покачиваясь, голубоватым треугольником проходят бараны, и Марсель тянет за собой свою тень, как лодку, плывущую вдоль очарованных далей.

В рыцарском зале стоял стол со множеством стульев по кругу. Там же находился букет цветов, доспехи и портреты предков. У двери висело семейное древо, созданное молодым Жаном Рудольфом фон Салис.

Недавно я перелистывал твой фотоальбом, Дорли, где нашел колонну победителей, памятник Мольтке[33 - Хельмут Карл Бернхард фон Мольтке (1800—1891) – прусский генерал-фельдмаршал, известный также как «великий молчун».] и еще более крупный памятник Бисмарку, охотничий замок Глинике на Ванзее, мост Глинике, корабль «Гавел Квин» и Ванзее в мартовском свете, с деревьями и камышами на переднем плане. Больше всего мне нравится фотография «Ванзее в мартовском свете». Под ней ты подписала: «Это было тихим утром!» Кристина тогда провожала нас в Берлин, где нас поселили в Академии искусств, и мы гуляли по Тиргартену, ездили в трамвае до самого моста Глинике, обедали в охотничьем замке Гогенцоллернов, прогуливались по лесистому берегу Ванзее, вспоминая при этом Генриха Клейста, а затем снова вернулись в Академию, где вечером я говорил о Теодоре Фонтане: «Иногда, когда мне хочется вернуться к звучной прозе, я читаю первые два абзаца из „Штехлина“ Фонтане. И как правило, возникает ожидаемый звук виолончели, а озеро становится шире. Нет ни лучей, отражающихся в воде, ни кричащего красного петуха, из чего можно заключить, что в Исландии и на Яве[34 - Места, где наиболее часто происходят землетрясения.] все спокойно и нигде не происходит ничего ужасного, как тогда, двести лет назад в Лиссабоне[35 - Знаменитое Лиссабонское землетрясение 1 ноября 1755 г.]…» В письме Павлу Шепански Фонтане писал о «Штехлине»[36 - «Штехлин» – роман Теодора Фонтане.]: «Материал, насколько о нем вообще можно говорить, поскольку это пока всего лишь слегка приукрашенная идея, наверняка найдет Ваше одобрение. Но сама история, то есть то, что рассказано, – не уверен. Сплошной обман! В конце старик умирает, а двое молодых женятся. В принципе это все, что происходит на 500 страницах. О запутанных интригах и их разрешениях, о сердечных конфликтах или вообще каких-либо конфликтах, о сложностях и сюрпризах нет ни слова!»… Это было поздним летом 1897 года… 16 января 1852 года Густав Флобер писал Луизе Коле[37 - Луиза Коле (1810—1876) – французская поэтесса, возлюбленная Флобера.]: «Как же хочется создать книгу ни о чем, как это, думаю, было бы прекрасно…»