В объятиях XX-го века. Воспоминания

А вот и приятное воспоминание о Семёне Яковлевиче Залкинде из большой и интересной статьи Л. И. Лебедевой и И. К. Захарова, посвященной столетию со дня рождения Юлия Яковлевича Керкиса, крупного классического генетика.

«К концу близился 1958 год. Я (Л. И. Лебедева) устраивалась на работу в Институт цитологии и генетики Сибирского отделения Академии наук СССР. Это происходило в Москве, в лаборатории Н. П. Дубинина.

– Вы будете работать у Юлия Яковлевича Керкиса. Вам знакомо это имя? – спросил меня первый директор-организатор института Николай Петрович Дубинин.

– Нет, – простодушно ответила я. Он рассмеялся.

– Приходите завтра в это время. Я познакомлю Вас с ним. Вечером я позвонила известному гистологу профессору С. Я. Залкинду (это он рекомендовал меня Н. П. Дубинину).

– Семен Яковлевич, Вы знаете, кто такой Керкис?

– Да. Это известный генетик.

– Чем он известен?

– Прежде всего, своей преданностью классической генетике, своим отказом «олысенковиться».

– Он молодой, старый? Что Вы можете сказать о его человеческих качествах?

– Это молодой, красивый мужчина. Но, – смеется Семен Яковлевич, – он женат. И не на простой прихожанке, а на «столбовой дворянке», дочери академика А. А. Заварзина. Я надеюсь, Вам известна эта фамилия!

– Да. Гистологию мы учили по его учебнику.

Семен Яковлевич минуту помолчал, потом, смеясь, добавил:

– Юлий Яковлевич из тех, кому палец в рот не клади – откусит. Задиристый, но, безусловно, глубоко порядочный, интеллигентный человек. Вам повезло, Вы будете работать под началом известного генетика, ученика выдающихся ученых мирового масштаба. Желаю Вам успеха!»

Неожиданное продолжение рассказа С. Я. Залкинда. Леонид Максович Фонштейн, мой муж, с пятого по десятый класс учился вместе с Г. А. Заварзиным. В моей книге «Биолог Леонид Фонштейн» есть фотография учеников 9 или десятого класса, где будущий выдающийся микробиолог, академик РАН. Георгий (в классе именовался Егором) Александрович Заварзин (1933–2011) сидит крайний слева во втором ряду. Леонид Максович (Лёня), который для всех его одноклассников был, конечно, просто «Фоном», сидит в первом ряду (второй слева) между своими друзьями, с которыми он дружил в течение всей своей жизни: Феликсом Викентьевичем Янишевским (в классе просто «Нос») и Виктором Узовичем Рошалём (по прозвищу «умный Рошаль»). Четвертый неразлучный друг первых трех Юрий Таричанович Дьяков (прозвище, конечно, «Дьяк», но были и другие, например, «Идеал») стоит крайним слева в верхнем ряду. До последнего года в течение нескольких десятилетий он был заведующим кафедрой на биологическом факультете МГУ, куда его в своё время не приняли в качестве студента. В книге также дано описание выдающегося советского агрохимика Ф. В. Янишевского.

Семён Яковлевич Залкинд в беседе с Л. И. Лебедевой обмолвился, что Юлий Яковлевич Керкис, насколько я поняла, был женат на дочери знаменитого академика Александра Алексеевича Заварзина. Думаю, что приходится признать, что жена Ю. Я. Керкиса находилась в близком родстве с Георгием Александровичем Заварзиным, многолетним одноклассником Лёни Фонштейна. Лёня бывал в гостях у Егора в его академической квартире и рассказывал мне об этом. Но у меня эти его рассказы стерлись из памяти. Тесен был мир внутри Садового кольца в славном городе Москве. Вот такие пироги с котятами!

Теперь довольно скудные сведения о начале научной карьеры моего папы, Шаскольского, Д. В. После окончания высшего учебного заведения (скорее всего, биологического отделения физико-математического факультета МГУ), судя по чудом сохранившейся у меня его трудовой книжке, с 1929 по 1939 год он работал в кольцовском Институте экспериментальной биологии АН СССР (ИЭБ). На одном из современных сайтов в трудах лаборатории сравнительной генетики животных Института общей генетики им. Н. И. Вавилова РАН я нашла упоминание о папиной работе 1930 года. В нем говорится об улучшении местной породы кур в Кировской области с помощью знаменитой юрловской породы. Цитирую: «Первое обследование метисов было проведено в 1930 г. генетиком Д. В. Шаскольским (1908–1990), бывшим сотрудником И. Ген. Деятельное участие в этой работе принимал также А. С. Серебровский. В результате было установлено, что юрловские петухи улучшили показатели местных кур. Так, живая масса помесей увеличилась: кур – на 7,8 %, петухов – на 15,8 %, промеры тела – на 1,6–9,9 %.

Во второй половине 1930-х Дмитрий Владимирович защитил кандидатскую диссертацию и опубликовал в немецком журнале статью по генетике пчелы, которой очень гордился. В 1937 г. стал старшим научным сотрудником. В 1939 и 1940 гг. был приглашён заведовать кафедрой Киргизского Гос. мединститута в г. Фрунзе. На современном сайте Кыргызской Государственной медицинской академии упоминается, что организатором и первым заведующим кафедры, называемой сейчас кафедрой медицинской биологии, генетики и паразитологии был доцент Д. В. Шаскольский.

В. В. Бабков (1946–2006) упоминает моего папу в своей замечательной книге «Московская школа эволюционной генетики», которая многократно цитируется его российскими коллегами и историками биологии. Д. В. Шаскольский входил в эволюционную бригаду (впоследствии лабораторию) ИЭБ под руководством Д. Д. Ромашова, работающую в области эволюционной генетики. В книге помещена фотография, подпись под которой гласит: «Эволюционная бригада ИЭБ, ок. 1934 г. А. А. Малиновский, Д. В. Шаскольский, Д. Д. Ромашов».

Дмитрия Дмитриевича Ромашова (1899–1963), выдающегося популяционного генетика и папиного друга, я в последний раз запомнила по поездке к нам домой в одном троллейбусе. Это было сразу после войны между двумя его арестами. Мама пишет в письме папе в Германию (он после войны выпускал в Лейпциге Атлас «Промысловые рыбы СССР»), что Митрич опять уехал. С его женой Ксенией Алексеевной Головинской мои родители дружили всю жизнь. А. А. (Кот) Малиновский (1999–1997), крупный популяционный генетик жил, кажется, как и мы, на Малой Бронной и встречался с папой.

Главным направлением работы лаборатории, руководимой Д. Д. Ромашовым, было исследование мутационного груза в популяциях разных видов Drosophila, продолжающее работы лаборатории Сергея Сергеевича Четверикова, начатые в начале 1920-х годов.

Здесь просто невозможно не отвлечься и не описать хотя бы очень коротко историю возникновения в Советской России исследований по генетике и, в частности, пионерских исследований по популяционной генетике. В этом кратком изложении я использовала, главным образом, материалы воспоминаний Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского (1900–1981), статью Николая Васильевича Глотова (1939–2016): «Сергей Сергеевич Четвериков, ученый и учитель», книгу Василия Васильевича Бабкова (1946–2006) «Московская школа эволюционной генетики» и другие многочисленные материалы, которые можно найти в интернете. Сейчас, когда я возвращаюсь к написанию своих воспоминаний после продолжительного перерыва, я хочу извиниться перед авторами, описывающими факты биографии С. С. Четверикова (1880–1959), которых я не упомянула раньше, а теперь уже не могу их найти в интернете. Продолжаю написанный ранее текст. Читать это все было настолько интересно, что я разрывалась между этим чтением и необходимостью все-таки продолжать что-то писать. Поэтому приходится сейчас выступать в роли айсберга, описывая здесь только верхушечку прочитанного.

В результате Октябрьской революции и гражданской войны связь русской науки, включая биологию, с мировой наукой была прервана. Русские ученые-биологи совершенно не были осведомлены об успехах зарубежных генетиков при изучении генетики плодовой мушки дрозофилы, позволившие открыть структурные основы наследственности. Немаловажным для начала генетических исследований в России был приезд в Москву в 1922 году уже тогда известного американского генетика Г. Мюллера (1890–1967), позднее ставшего Нобелевским лауреатом. Он привез с собой генетически маркированные линии дрозофилы и знаменитую книгу Т. Моргана, которая так и называлась «Структурные основы наследственности». В ИЭБ был организован генетический практикум по дрозофиле. Усилиями Н. К. Кольцова в институт стали поступать из-за рубежа научные журналы и была организована первая в стране лаборатория по генетике. Ее возглавил выдающийся ученый, человек энциклопедических знаний и кругозора Сергей Сергеевич Четвериков, уже тогда очень известный зоолог. С. С. Четвериков также организовал семинар по быстрому освоению достижений генетики. Все сотрудники лаборатории генетики были зоологами, прекрасно знающими объекты своих исследований и учениками С. С. Четверикова.

В течение непродолжительного времени было создано совершенно оригинальное направление генетических исследований – синтеза экспериментальной генетики с классическим дарвинизмом. Главная заслуга в этом принадлежала С. С. Четверикову. В 1926 г. была опубликована знаменитая статья С. С. Четверикова «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения современной генетики», которая сразу отвела ему роль создателя нового направления в биологии и сделала его основоположником эволюционной генетики. В этой статье был указан путь экспериментальной проверки, предсказанной С. С. Четвериковым гетерогенности природных популяций. Не могу не назвать имена сотрудников лаборатории генетики, которые предоставили экспери-ментальные доказательсьва гетерогенности природных популяций, развивали идеи С. С. Четверикова и большинство из них стали выдающимися генетиками, внесшими неоценимый вклад в развитие генетических исследований.

Вот эти имена: Д. Д. Ромашов, Е. И. Балкашина, Б. Л. Астауров, Н. К. Беляев, Н. В. и Е. А. Тимофеевы-Ресовские, А. Н. Промптов, П. Ф. Рокитский, С. М. Гершензон, В. П. Эфроимсон, С. Р. Царапкин, А. И. Четверикова, Д. В. Шаскольский (последний по собственному признанию С. С. Четверикова). Среди учеников и последователей С. С. Четверикова также знаменитые имена Н. П. Дубинина, Ф. Г. Добжанского и многих других (как же часто в поисках интересующих меня фамилий они оказываются в этой последней категории).

Блестящая карьера С. С. Четверикова прерывается его арестом в 1929 году, многолетней ссылкой и невозможностью возвратиться в Москву или в Ленинград, российские научные мекки тех и последующих времен. Аресты и ссылки не миновали и других сотрудников лаборатории и института ИЭБ. Дважды были арестованы и провели годы в сталинских лагерях Д. Д. Ромашов и В. П. Эфроимсон (1908–1989). В 1935 году сослали в Чимкент Е. И. Балкашину, навсегда прервав её карьеру генетика. Арестован и расстрелян в 1937 году Н. К. Беляев. В. П. Эфроимсон в период травли С. С. Четверикова на собрании был единственным, кто поднял голос в его защиту. По инициативе Н. К. Кольцова уезжают в Германию чета Тимофеевых-Ресовских, а в Америку Ф. Г. Добржанский. Работая там в области генетики популяций они не забывают цитировать работы ее основателя. Имя С. С. Четверикова в собственной стране на многие годы было предано забвению. С 1935 года после многолетнего отсутствия возможности работать по специальности и до его кончины он жил в городе Горьком и до 1948 года работал заведующим кафедрой генетики и деканом биофака в горьковском Университете. В 1948 году он был уволен «как не покаявшийся неисправимый морганист-менделист». В 1959 году незадолго до кончины он узнал о награждении его медалью «Планкета Дарвина» за развитие эволюционного учения и генетики. Этой награды Германской Академии естествоиспытателей он был удостоен в связи со столетием публикации книги Ч. Дарвина «Происхождение видов». Медаль вручили также Н. П. Дубинину и И. И. Шмальгаузену, который и привез медаль С. С. Четверикова из Германии.

Не буду останавливаться на тернистом пути возвращения имени С. С. Четверикова в советскую печать. Даже в книге В. В. Бабкова – образце, по моему мнению, труда по истории науки, вышедшей в 1985 году, не знаю, по каким соображениям цензуры, самоцензуры или по иным причинам ни словом не упоминается о трагической стороне жизни С. С. Четверикова и ряда его коллег. Сейчас в интернете и в печати очень много материалов, посвященных С. С. Четверикову – ученому и прекрасному светлому человеку. Спасибо людям, восстанавливающим поврежденную десятилетиями память. Можно также многое узнать и о работах и судьбах других генетиков прошлого века из самых разнообразных источников, порой совершенно неожиданных. Так, о судьбе Е. И. Балкашиной упоминается на сайте Восточно-Казахстанского краеведческого музея в период ее ссылки, жизни и работы в Усть-Каменогорске (автор и составитель сайта И. Григорьев). Единственное, что хотелось бы отметить не в связи с последним упоминанием, что приходится относиться к публикациям с осторожностью ввиду субъективности взглядов авторов, будь они даже историками науки.

Представляется, что папа в студенческие годы и в самом начале своей многолетней работы в ИЭБ хорошо знал С. С. Четверикова, которого считал своим учителем. У папы сохранилось письмо к нему С. С. Четверикова, посланное из г. Горького в 1948 году. Оригинал этого письма я передала И. А. Захарову перед нашим отъездом в Америку с тем, чтобы он передал это письмо в музей института общей генетики АН СССР. Привожу его полный текст:

Горький 1948. Х11.8. ул. Минина, 5, кв.6

Дорогой Дмитрий Владимирович,

Давно-давно получил Ваше письмо и вот все до нынешнего дня не отвечал. Не сердитесь на меня за это! Когда пришло Ваше письмо, я был безумно завален работой: я читал новый для себя курс (специалистам): «Новейшие задачи и последние достижения генетики». Вы представляете себе, какую адскую работу приходилось мне проделывать, рыться в журналах русских и иностранных, все это прочитывать, перерабатывать и излагать так, чтобы это было и понятно и интересно… Я был замучен в лоск, не спал ночи, голова трещала. При всем желании написать Вам я не мог урвать для этого и 1/4 часа. Сейчас моя жизнь качнулась в другую крайность: никаких лекций, никаких занятий, никакой работы вообще, свободен как ветер…

Далось мне это не совсем легко. 1-го сентября я получил увольнение из Университета, 10-го – с работы по Шелкопряду, над которым я работал 12 лет, а 13-го у меня сделался сердечный припадок (инфаркт), от которого я все-таки (к сожалению) поправился, хотя еще не совсем. Почти три месяца я пролежал пластом в постели, не смея даже приподняться. Сейчас мне разрешено вставать часа на 3–4, и вот я пишу Вам, сидя за столом.

Что-то Вы поделываете, как живете? Я тоже не раз вспоминал Вас за все эти долгие годы. Если встречаетесь с Квасовым или переписываетесь с ним, передайте ему мой самый сердечный привет, у меня осталось о нем самое светлое воспоминание.

Не смею просить Вас написать мне, но если бы я получил от Вас несколько строк, Вы бы очень обрадовали и утешили своего старика-учителя.

    Искренне любящий и уважающий Вас С. Четвериков

Квасов, Д. Г., (1897–1968) – крупный физиолог, зав. кафедрой физиологии в Ленинградском педагогическом институте.

Письмо написано в период после сессии ВАСХНИЛ – начала полномасштабного гонения на генетиков в нашей стране и не нуждается в комментариях.

Я хорошо помню, как папа часто вспоминал сотрудника кольцовского института, генетика и хорошего поэта А. С. Боброва, который был арестован в 1930-ые годы и навсегда сгинул в лагерях. У меня сохранился текст песни «Генетическая дубинушка», написанный А. С. Бобровым в 1929 г. Вот этот текст:

ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ДУБИНУШКА

Если Рентген – мудрец изобрел икс – лучи,
Если кто-то их ввел в медицину,
То лишь мы в них нашли рычаги и ключи,
Чтоб открыть генотипа машину.

Припев:
Эх, мутация, ухнем!
Эх, летальная, сама пойдет,
Подёрнем, просветим, да ухнем!

Припев:
И еще прозвучать не успели слова,
Сделал Меллер работу с рентгеном,
Как тотчас же в России нашлась голова,
Чтоб начать расщеплнние гена.

Припев:
Кто бы мог ожидать, до какой высоты
Это дело поднимется сразу,
Как бобы из мешка повалились скьюты
Аккуратнее, чем по заказу.