Маленькое начало большой жизни. Устами младенца

Мне снились разные звуки и голоса, они звучали вокруг меня. Я видел, причудливой формы силуэты и пятна. Некоторые светились, некоторые были темные. Одни двигались быстро, другие застывали на месте или неспешно куда-то плыли. Я же, легко покачиваясь, как на волнах, наблюдал за ними. Но вдруг качка стала сильнее и до меня начал долетать голос: «Вставай, просыпайся! Пора кушать! Ты должен проснуться!» Ничего не понимая, я раскрыл, было, рот чтоб зевнуть, но закрыть его не смог, так как губы сомкнулись на мамином соске. Я отрыл глаза, чтоб посмотреть, что это за безобразие и увидел, стоящее у маминой койки, белое пятно. Оно зычным голосом рассказывало, что меня нужно кормить через каждые два часа. А если я сплю, то меня нужно непременно будить, чтоб я поел. Это казалось мне абсурдом. Неужели мама поверит этому неприятному, скрежещущему голосу?

Чтоб прогнать это холодное белое пятно, я решил немного поесть, чтоб, как говориться, усыпить их бдительность. В этот раз пища мне показалась не такой вкусной, как обычно. Но, чтобы не разочаровывать маму, я продолжил нехотя есть. Подействовало! Неприветное пятно ушло. Я повернул голову и высвободился из-под маминой груди. Она погладила меня по голове и не стала заставлять больше кушать. Она сказала папе: он сам разберется, когда ему есть. Какое счастье! Она меня так хорошо понимает! Я ей очень за это благодарен. Я снова заснул.

Мне снилась мамина первая улыбка, точнее то, как я себе ее представлял, то насколько я тогда, в первые секунды моей жизни, смог ее разглядеть и домыслить. У нее была самая добрая и любящая улыбка в мире. А еще мне снилось, что мы вместе с мамой летаем: большое светло-голубое пятно и маленькое лазурное рядом. Когда я вырасту, я хочу стать таким же большим пятном, как папа, только лазурным. Кстати, папа у меня – самое лучшее и сильное синее пятно из всех размытых пятен, которые я видел. Сильнее и синее всех остальных!

Мне нравиться быть новорожденным: я только подаю голос, и сразу ко мне подходит мама. Она моментально понимает, чего я хочу, и удовлетворяет мою потребность. А папа меняет мне подгузники. Его руки сильнее и шершавее маминых, но папа научился ими управляться – его прикосновения мягкие и осторожные. Он делает так, чтоб мне было комфортно. После общения с ним я остаюсь всегда в сухом подгузнике и свежей одежке. Мой сон никто не тревожит, даже не смотря на наставления белого пятна. Родители стараются говорить шепотом, когда я сплю. Но я знаю, что они рядом – я чувствую их дыхание, когда они наклоняются ко мне, проверить, все ли в порядке. Я, наверное, самый счастливый малыш в мире.

Мне так мало нужно и все это у меня есть! Меня кормят, содержат в тепле и сухости, и дают поспать.

Мое первое прошлое

Я немного повзрослел – мне уже три дня! Я в совершенстве знаю вкус маминого молозива, узнаю окружающие меня звуки, различаю голоса. Вот! Сейчас папа разговаривает с белым пятном. Послушаю, о чем они говорят.

– Завтра мы можем вас выписать, – сказал чужой голос.

– Отлично, – ответил папа. Хлопнула дверь.

– Слава Богу, – сказала мама, – я так хочу домой!

Домой!? Ах да! У нас же есть дом! Я совсем про это забыл, я так был занят жизнью, что совсем забыл о том, что мы все находимся в больнице. Завтра мы поедем домой. Интересно, какой мой дом? Все, что я о нем помню, это что там время от времени играет музыка, мама разговаривает с кем-то, но я не слышу собеседника, а еще меня колышет из стороны в сторону, когда мама танцует. Она кружится по комнате, под музыку, и каждое движение попадает в такт. Ей радостно, я это чувствую на вкус – воды вокруг меня становятся слаще.

Стоп! Но больше нет вод! Они были! БЫЛИ. Какое странное слово. Я только сейчас осознал, что существует прошлое. Значит, в моем доме время от времени играла музыка, мама разговаривала с кем-то, а меня колыхало из стороны в сторону и воды становились слаще. Как грустно осознавать, что последнего я уже никогда не почувствую вновь. Это прошло. Навсегда.

А что еще прошло? Чего еще я больше не смогу пережить и прочувствовать?

Я никогда больше не смогу оказаться в своем прежнем домике маминой утробы. Я больше не услышу стук ее сердца так отчетливо и близко. Я больше не смогу ощутить чудо рождения.

Но если есть на что оглянуться назад, может, есть что-то и впереди? Конечно! Врач сказала «завтра можем выписать». Такое заманчивое завтра! В нем может быть что угодно. Это как коробка с сюрпризами. Все, я с нетерпением жду завтра. Хотя, что это? А, я снова хочу есть. Да, голодному мне будет тяжело дождаться завтра.

И я снова закричал, требуя еды. Жить-то нужно сейчас.

Опять боль

Я проснулся от шелеста – это папа складывал вещи в полиэтиленовые пакеты. Мама ему помогала. Они радостно говорили о предстоящей выписке и оживленно ходили по палате. Вскоре пришла медсестра и выдала какие-то справки. Она сказала, что мне еще нужно сделать прививку и направилась ко мне, чтоб взять меня на руки. «Что за прививка?» – подумал я. Может, я не хочу, чтоб мне ее делали. Но меня снова никто не спросил. Молодая медработница уже несла меня по коридору, направляясь в процедурную. Я снова остался без защиты и поддержки родителей. А это оказывается, очень страшно!

Меня положили на пеленальный столик, расстегнули человечек. Я с интересом и опаской наблюдал за движениями медсестры. Я почти не мог ее разглядеть, но она со мной заговорила, и мне показалось, что она добрая. Её голос звучал спокойно и уверенно. Она сказала, чтоб я не боялся, что больно не будет. Солгала.

Уже в следующий миг я почувствовал жгучую боль в плече. Я хотел было заплакать, но вспомнил, что я мужчина. Так говорила мама. А мужчины не плачут. Но боль нарастала, и как я не силился сдержать крик, мне это не удалось. Я снова кричал. Сначала от боли, а потом от разочарования в себе, что не смог ее стерпеть. Раздосадованный своим малодушием, я даже не заметил, как меня снова одели и принесли в палату к родителям.

Выписка

Опомнился я уже на руках у мамы. Ее запах в который раз подействовал успокаивающе. Правда, было что-то новое в ее аромате, что-то приторно неестественное. Оно заглушало ее природный запах, к которому я успел привыкнуть. В последствии, я узнал, что это были ее любимые духи. И зачем только люди ими пользуются?

Пришел папа, сказал, что все готово, пакеты в машине и родственники ждут у входа в роддом. Родители были в приподнятом настроении. Последнее, что оставалось сделать: переодеть меня. Для этого пришлось снова задействовать медсестру. Мне совсем не нравилось, как она обращалась со мной. Ее движения были быстрые, четкие, бездушные. Успокаивало одно – это последнее, что я должен стерпеть перед тем, как навсегда покинуть здание больницы.

И вот – все готово! Точнее я готов. Меня одели в самые красивые одежки, которые я только видел за 3 дня своей жизни. Меня положили в странный конверт и обмотали голубой лентой. Было очень жарко и неудобно, но по умиленному тону родителей я понял, что им так нравится. Они сказали, что с этим огромным синим бантом я выгляжу, как подарок. Я был рад им понравиться.

Папа взял меня на руки, и мы пошли по длинному коридору. Распахнулись двери роддома и меня сразу же ослепили вспышки яркого света: это меня фотографировал, как я, впоследствии, узнал, мой дедушка. Вокруг нас столпились какие-то люди. Они все время оживленно и восторженно что-то говорили, глядя на меня. Точнее на мою, с трудом пробивающуюся из-под груды одежды и массивного конверта, мордашку. Они то и дело вскрикивали: «Какая прелесть!», «Весь в папу!», «Нет, нет, смотри же – глаза мамины!»

Я попытался посмотреть на маму, чтоб узнать, на что похожи мои глаза и был удивлен тем, что мама уже не просто голубое пятно. На ее привычном мне, пастельном, фоне отчетливо выделялись вкрапления ярких красок: желтых, красных и бордовых. Оказалось, что встречающие подарили ей цветы. Мне очень понравился ее новый яркий образ. И ее голос звучал более живо, чем обычно.

Я посмотрел вверх и увидел над собой бесконечную лазурь голубого прозрачного неба. По цвету оно мне напоминало маму, только небо было во много раз больше и глубже. Оно обескураживало своим величием. Я застыл, пораженный этой красотой.

Но любовался я не долго, так как пришло время садиться в машину, и ехать домой. Моя первая поездка на автомобиле! Папа был за рулем. Я им гордился! Он так умело управлялся с рычагом переключения передач и баранкой, что меня распирало от приятного осознания, что именно этот человек мой отец. Блаженствовал я не долго, так как от приятного покачивания я почти сразу провалился в сон.

Дом

Открыв глаза, я испугался. Я лежал в незнакомом мне месте, а надо мной грудились пронзительно-яркие шары. Мамы не было рядом. Я заплакал. В следующую же минуту моя мама склонилась надо мной и нежно взяла на руки. Немного успокоившись, с высоты ее роста я смог разглядеть то место, где я лежал. Это была симпатичная кроватка, украшенная голубым прозрачным балдахином и гирляндой из разноцветных шаров. Да, сверху все выглядело действительно празднично, а не угрожающе, как мне вначале показалось.

Так вот он, какой дом. ДОМ. От этого слова мне стало радостно. Я еще никогда не видел его, но все казалось каким-то родным, знакомым и приятным. Цвета вокруг были теплых оттенков. Все утопало в мягком солнечном свете, который лился сквозь большое окно. Эта благостная картина вселяла уверенность в беззаботном будущем.

Кормление

Даже мамино молоко в стенах родного дома стало вкуснее и жирнее. Оно стало сладким. Каждый раз, когда меня кормили, я жадно присасывался к соску, чтоб получить, как можно больше этого лакомства. Иногда мама вскрикивала и отстраняла меня. Возмущенный, я начинал протестовать. Мой протест выражался в пронзительном крике. И мне сразу же вновь давали грудь.

Правда я слышал, как мама жаловалась папе, что я разгрыз ей соски и ей очень больно меня кормить. Я чувствовал себя виноватым. Я старался есть нежнее, но у меня ничего не получалось. Как только я чувствовал капли белого сладкого молока на языке, я инстинктивно начинал сосать сильнее, иногда со звериной жадностью, издавая звуки, похожие на рычание или храп зверя. И тогда мама смеялась. Я знал, что ей больно, но она умилялась и говорила, что я ее ненаглядный волчонок.

Как же она меня любит!

Однажды, видя мамины мучения, связанные с кормлением, папа предложил кормить меня смесью. Меня это очень возмутило: лишить меня материнского молока! И тогда я понял – папа любит маму больше, чем меня. Интересно, что скажет мама? Как я и предполагал, мама не стала ставить свое благополучие выше моего, и ответила, что не прекратит кормить меня грудью.

Все-таки она меня очень сильно любит!

Правда, этот разговор привел к неожиданному повороту, которым я остался очень недоволен, но ничего не мог предпринять. Чтоб хоть как-то уберечь соски от моих неумелых беспощадных десен, и уменьшить количество боли, которое маме приходилось терпеть, кормя меня, она решила сцеживать молоко из одной груди и поить меня из бутылочки. Она планировала таким образом заживить раны, образовавшиеся, вследствие моего неуемного аппетита. Молоко из бутылочки было не таким вкусным: оно успевало остыть и приобретало едва ощутимый, но все же неприятный, привкус резины и пластика. Да и, скажу я вам, сосать холодную твердую соску на бутылочке было очень уныло. Но чего не сделаешь ради мамы. Она же меня так любит! Нужно отплатить ей тем же. Эх, скорее бы у нее зажили раны на соске, и она снова начала кормить меня обеими грудями. А с папой впредь нужно быть осторожнее и внимательнее – я чувствую от него угрозу. Он очень плохо влияет на маму.

Найди 10 отличий

История с бутылочным кормлением тянулась два дня. Чтоб не расстраиваться, я придумал себе игру. Каждый раз, когда меня кормили, я старался найти отличия между кормлением грудью и кормлением из бутылочки. А поскольку мама чередовала эти виды кормления, это давало мне возможность перепроверить свои наблюдения. И вот что я заметил:

1) Молоко из груди всегда одинаковой температуры, а из бутылочки оно каждый раз разной температуры, но всегда намного холоднее грудного.

2) Из груди молоко льется неравномерно: сначала оно льется довольно быстро, но имеет водянистый вкус и низкую жирность. По мере сосания оно становится гуще, слаще и жирнее, но его становится сложнее добыть. Бутылочное молоко всегда одной консистенции и его всегда одинаково легко пить.

3) Удивительно, но молоко из груди имеет успокаивающий, а частенько и снотворный эффект. Я часто засыпаю после, а то и вовремя, кормления грудью. А вот после кормления из бутылочки такого не происходит.

4) Грудное молоко бесконечно. Я как-то пытался из любопытства выпить все молоко из груди, но так и не смог. Утомленный процессом сосания и переев, я заснул раньше, чем смог осуществить задуманное. А вот бутылочное молоко заканчивается очень быстро – пять минут и пусто. Я частенько остаюсь голодным. Я даже начал побаиваться этих кормлений из бутылочки.

Я мог бы найти еще больше отличий, но благо на третий день мама решила, что ее сосок немного зажил и можно вернуться к нормальному кормлению. Однако мне кажется, что она это сделала ради меня, так как, сравнив в процессе дальнейшего кормления, ее оба соска (тот, которым она меня продолжала кормить, с тем, который она заживляла, сцеживаясь) я не заметил разницы. Раны все еще были достаточно глубоки, и мои активные сосательные движения доставляли ей немалую боль. Я продолжал чувствовать себя виноватым, но по-прежнему не мог с собой ничего поделать. У меня даже мог бы развиться комплекс вины, если бы не счастливая случайность: мамины соски заросли как-то сами собой спустя месяц, что позволило мне впоследствии питаться в свое удовольствие, не доставляя маме хлопот и не портя себе аппетит угрызениями совести.

Прогулки

Меня иногда вывозят на прогулку. Для этого на меня надевают две шапки и теплый комбинезон. Я ненавижу шапки: одна из них постоянно наползает мне на глаза и неприятно давит на переносицу, а другая просто невыносимо колючая. Она впивается мне в шею своими шершавыми нитками и ужасно натирает кожу. А еще в этой страшной шапке есть завязки: такие длинные плотные ленточки, которые норовят меня задушить. Из-за них я даже боюсь поворачивать голову, чтобы узел у меня под подбородком не затянулся плотнее. Дополнительный недостаток шапок – это то, что я в них почти ничего не слышу, и ощущаю себя еще более беспомощным, чем я есть на самом деле. Мне отчаянно хочется повернуть голову, чтоб освободить хотя бы одно ухо из-под гнета этих ужасных шапок, но, как я уже упоминал, меня пугает узел на шее.

Теперь о комбинезоне: во-первых, он велик на меня. Мои руки едва ли доходят до средины рукава, а мои ноги практически не попадают в штанины. Еще у этого огромного комбинезона есть капюшон. Это близкий друг шапок и, соответственно, мой злейший враг. Он следит за тем, чтоб ни одна шапка не улизнула с моей головы, плотно прижимая их к моему затылку.

Вторым минусом комбинезона является то, что я не могу в нем шевелиться – он давит на меня своим весом и мощью, каждое движение дается мне с титаническим трудом и отбирает много сил. Поэтому я стараюсь лежать недвижимо под тяжестью всей этой экипировки.

Но видимо так нужно. Мама всегда одевает меня с особой заботой и тщательностью, приговаривая, что не хочет, чтоб я замерз или простудился на улице. Когда я полностью одет, она смотрит на меня очень довольными глазами и смеется. Она говорит: «Ах, ты моя гусеничка!» и крепко прижимает меня к себе. Мне это очень нравится, и я готов ради ее радости стерпеть муки плена шапок и заточения в комбинезон.