Двоевластие

Песню богатырскую свою.
И тогда спросил Ермак красавицу:
– Любишь ли? – и услыхал: – Люблю!
Все исчезло. Только зорька алая
Пляшет между вымытых камней.
А за лесом всадники усталые
Расседлали взмыленных коней.
Знойный день по небу разливается,
Смоляная чаща горяча.
На таежном солнце тихо плавится
С соболиной выпушкой парча.
И от строк пергамента нетленного
Охмелело сердце без вина,
И царевой милостью надменною
Вырезные дышат письмена…
Что ж, казак, разбойник верноподданный,
Снова морщишь ломаную бровь!?
Иль опять душа твоя народная
Не помирит злобу и любовь?
За какою смертной червоточиной
Ты поедешь в белую Москву,
И какие сны в дареной вотчине
Казака задушат наяву?..

Я сижу сегодня не над книгою —
Над высоким берегом реки.
Разбежалися тайгою дикою
Приисковых точек городки.
И лежит окрест меня, одетая
Покрывалом озими густой,
Не земля – сокровище несметное,
Бархат на подкладке золотой.
Ей навек сдружиться с хлеборобами,
Пропитаться потом их трудов,
Чтоб сплелася Азия с Европою
Ветками раскидистых садов,
Ей рудой в высоких домнах плавиться,
Чтоб в броню оделася страна…

А вода гудит застольной здравицей,
Полднем золотым озарена.
Но секреты все повыдав дочиста,
Тайну лишь одну хранит река:
Вот уж пятый век она не хочет нам
Рассказать про гибель Ермака.
И одно лишь солнце беспечальное,
Вековечной правдою дыша,
Всё рисует кольца обручальные
На водоворотах Иртыша.

    (Конец 40-х годов)

«Итак, не поняла твоей красы я…»

Итак, не поняла твоей красы я,
Не выучила оканья твои,
Сермяжная, кондовая Россия,
Молочная сестра моей любви.

Не кланялась звезде твоей падучей,
Не плакала царевной в терему,
И не вняла в тоске моей дремучей
Языческому зову твоему.

Суди меня за дерзость и кощунство,
На песнь мою опалу наложи,
Надев старообрядческий шушун свой,
Неверием алтарь мой окружи.

Я обучалась плотницкому делу,
В гудящих доках у чужой воды,
Не убоявшись той, осатанелой,
Раскольничьей боярской бороды.

Читала вольнодумного Вольтера,
Пока из городского тупика
Запоминал лицо мое и веру
Тяжелый глаз жандармского шпика.

И в дни, когда на стыке всех историй
Учились пули разным языкам,
Мой пепел бухенвальдский крематорий
Размел по всем шести материкам.

И если сквозь оптические линзы
Глядел зрачок над пропастью во ржи,
Не дай ты мне, великая Отчизна,
Сусолить слюдяные витражи.

Старый рояль

А ты, как видно,
Душой не сник,
Умершей фирмы
Рояль-старик.
Хранит и прочность,
И оптимизм
Несовершенный
Твой механизм.
Давно уценка