Последний отзыв
Классная книга. Очень многое объясняет, что скрытое реально происходит в человеке
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Проржавленные дни. Собрание стихотворений
Жанр
Год написания книги
2013
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Если тело страстям – сгоряча.
Пусть весна. Пусть другим этот пьяный
Дикий воздух под желтой луной —
Нам глушить стакан за стаканом
В одиночестве боль и вино.
Нам в холодные руки бессонниц
Одинокую голову класть,
И не мужу и не любовнице
Этот мертвый ночей оскал.
Ничего, что любимое имя
Каплей крови сквозь ночь, сквозь бред —
Не задуть губами сухими
Высокомерный рассвет.
Песня
Ходят, ходят сини волны,
Море Черное шумит.
Золотой, как персик, полдень
На песке со мной лежит.
И густой и грустный воздух
Пахнет солью и водой,
И огромной рыжей розой
Солнце никнет над волной.
Горизонт качает парус
Удалого рыбака.
Белорунною отарой
Пробегают облака.
И заснул угрюмый Бигус,
Заглядевшись на простор,
Над развернутою книгой
Пожелтевших древних гор.
«Рев города, не рев ли океана…»
Рев города, не рев ли океана
Шумит в высокое окно.
Бушуют вьюги скрипок ресторана,
Мы наливаем полные стаканы
Январским лунным ледяным вином.
Под звездами, под небом жизнь нетленна
И кровь, как слезы, солона,
Но бродит смерть веселым джентльменом
В ночи, на площадях, в кромешной белой пене
Качается от звезд и от вина…
От лакированного автомобиля
Ползут глаза, кровавя мглу и снег,
Гудки сорвались, взвизгнули, завыли,
Любезный джентльмен, не вы ли
В такую ночь устроили побег?
<1920-е>
Лавка древностей
Шуршит китайский шелк на серебре парчи,
Гранатов бархат спущенной портьеры,
И Страдивариус, казалось мне, звучит
В руках искусного седого кавалера.
Венецианские мерцают зеркала,
Хрусталь и золото – тяжелые флаконы,
Быть может, дю-Барри по капле пролила
На пурпур столика тревогу благовонья.
В брюссельских кружевах запуталась серьга
Прохладной каплей синего сапфира,
И белый горностай белее, чем снега,
И холоднее северной Пальмиры.
Так хрупок звон фарфоровых вещей,
Саксонской старины изящны безделушки,
На синей чашке пастушок в плаще
Нашептывает нежное пастушке.
А рядом древние уродцы в хоровод
Сплелись, больные персонажи Гойи —
Три тонких головы, раздувшийся живот,
И в сладострастной пляске слиты трое.
Люблю бродить в спокойной тишине,
Перебирать века влюбленными руками,
И жаль – людей и жизни больше нет,
Но жизнь вещей бессмертнее, чем память.
<19>30
Памяти Маяковского
Багровы розы Беатриче.
Поют гудки. И трубы говорят
На перекрестках улиц. Голос птичий
Расплескивает ранняя московская заря.
Бегут трамваи. Ветер
Апрельской прелой влажною землей
От круглого двора на Поварской. Где ветви
Пусть весна. Пусть другим этот пьяный
Дикий воздух под желтой луной —
Нам глушить стакан за стаканом
В одиночестве боль и вино.
Нам в холодные руки бессонниц
Одинокую голову класть,
И не мужу и не любовнице
Этот мертвый ночей оскал.
Ничего, что любимое имя
Каплей крови сквозь ночь, сквозь бред —
Не задуть губами сухими
Высокомерный рассвет.
Песня
Ходят, ходят сини волны,
Море Черное шумит.
Золотой, как персик, полдень
На песке со мной лежит.
И густой и грустный воздух
Пахнет солью и водой,
И огромной рыжей розой
Солнце никнет над волной.
Горизонт качает парус
Удалого рыбака.
Белорунною отарой
Пробегают облака.
И заснул угрюмый Бигус,
Заглядевшись на простор,
Над развернутою книгой
Пожелтевших древних гор.
«Рев города, не рев ли океана…»
Рев города, не рев ли океана
Шумит в высокое окно.
Бушуют вьюги скрипок ресторана,
Мы наливаем полные стаканы
Январским лунным ледяным вином.
Под звездами, под небом жизнь нетленна
И кровь, как слезы, солона,
Но бродит смерть веселым джентльменом
В ночи, на площадях, в кромешной белой пене
Качается от звезд и от вина…
От лакированного автомобиля
Ползут глаза, кровавя мглу и снег,
Гудки сорвались, взвизгнули, завыли,
Любезный джентльмен, не вы ли
В такую ночь устроили побег?
<1920-е>
Лавка древностей
Шуршит китайский шелк на серебре парчи,
Гранатов бархат спущенной портьеры,
И Страдивариус, казалось мне, звучит
В руках искусного седого кавалера.
Венецианские мерцают зеркала,
Хрусталь и золото – тяжелые флаконы,
Быть может, дю-Барри по капле пролила
На пурпур столика тревогу благовонья.
В брюссельских кружевах запуталась серьга
Прохладной каплей синего сапфира,
И белый горностай белее, чем снега,
И холоднее северной Пальмиры.
Так хрупок звон фарфоровых вещей,
Саксонской старины изящны безделушки,
На синей чашке пастушок в плаще
Нашептывает нежное пастушке.
А рядом древние уродцы в хоровод
Сплелись, больные персонажи Гойи —
Три тонких головы, раздувшийся живот,
И в сладострастной пляске слиты трое.
Люблю бродить в спокойной тишине,
Перебирать века влюбленными руками,
И жаль – людей и жизни больше нет,
Но жизнь вещей бессмертнее, чем память.
<19>30
Памяти Маяковского
Багровы розы Беатриче.
Поют гудки. И трубы говорят
На перекрестках улиц. Голос птичий
Расплескивает ранняя московская заря.
Бегут трамваи. Ветер
Апрельской прелой влажною землей
От круглого двора на Поварской. Где ветви
Последний отзыв
Классная книга. Очень многое объясняет, что скрытое реально происходит в человеке