Калитка вывела совсем на другую улицу – очевидно, параллельную той, откуда мы заезжали во двор. Я повертела головой, соображая, куда бежать. Но в тот же момент сжалась от страха, услышав за спиной скрип тормозов.
– Юля! Быстро в машину! – крикнул мне Глеб. Это были дизайнер и его канареечная «мазда».
Он не бросил нас в беде!
– Я пятьсот раз тебе звонил! Почему ты не отвечала?
– Глеб, моя сумка осталась в машине! И телефон в ней.
– Ах, это он, значит, играл. А я-то подумал, у меня тут что-то сломалось – пищит и пищит!
– Не пищит. Это Моцарт, – всхлипнула я и зарыдала.
– Ну, не расстраивайся. Хорошо, не пищит, а булькает.
– Не булькает!
– Ладно, не обижайся, я не хотел обидеть твоего Моцарта! Не реагируй так нервно!
– Глеб, ты больной?! При чем здесь Моцарт! Воскресенского убили! Прямо у меня на глазах!
– Убили?! – ошарашенно повторил Глеб. – Ах, боже мой! Вот несчастье. Он был таким выгодным клиентом.
Мы выехали на шоссе и помчались в сторону города. Я судорожно давила на кнопки мобильника и захлебывалась слезами.
– Что ты делаешь?
– Звоню в милицию.
– Юля, перестань.
– ?!
– Думаю, нам не следует в это вмешиваться.
– Как это?
– А так. Лучше, если никто не узнает, что мы были у Воскресенского. Тебя видели эти бандюганы?
– Нет.
– И меня тоже. Они бросились за депутатом, а я проскочил к машине.
– Но вдруг Воскресенскому еще можно помочь?
– Чем ему поможешь? Ты же сказала – его убили! Нам свою шкуру надо спасать. Вот ты звонишь в милицию. Зачем, Юля?!
Да, зачем?
Возможно, я даже дозвонюсь. И наверное, сумею убедить дежурного, что вменяема. И моя речь – не бред сумасшедшей, не страшный сон, а пересказ реальных событий.
Что дальше?
– Хочешь поработать свидетельницей? – подсказал Глеб. – Будешь давать показания, поможешь составить фоторобот бандитов? Да, Юля?
Да.
А бандиты, в свою очередь, нарисуют мой фоторобот, узнают адрес, биографию, сексуальные предпочтения… И они, полагаю, будут действовать гораздо оперативнее правоохранительных органов. Мафия почему-то всегда расторопнее милиции.
– Мечтаешь стать свидетелем? – повторил Глеб, оторвав взгляд от дороги и обернувшись ко мне.
– Вовсе нет, – в отчаянии пробормотала я.
– Я тоже не хочу. Поэтому спрячь телефон.
Я послушно спрятала в сумку мобильник. Как мне самой в голову не пришло все это?.. Ну надо же. Глеб, если захочет, соображает. А я-то воспринимала его всерьез лишь тогда, когда речь шла о сочетаемости шмоток в гардеробе. Во всех остальных вопросах, полагала я, мой друг абсолютно не смыслит.
Выходит – ошибалась.
– Глеб, ты, что ли, умный?
– Скорее – опытный. У меня все клиенты – фантастические богачи. А у них не жизнь, а сплошной триллер. Думаешь, я первый раз попал в перестрелку? Да, неприятные ощущения. Тут главное вовремя смыться. Что мы сейчас и делаем.
А я – самая настоящая дура! Ну зачем я согласилась прокатиться на автомобиле Глеба?! Раз у него такие опасные клиенты – пусть сам наслаждается общением с ними. Ему за это платят баснословные гонорары. А я гуляла бы с коляской в сквере – и никуда бы не вмешивалась. И не подвергала бы чудовищному риску жизнь Мишутки. Да и свою тоже…
Серое лицо агонизирующего Воскресенского стояло перед глазами. Ребенок, измученный многообразием впечатлений, спал и временами вскрикивал во сне.
Довела бедняжку, негодяйка!
– А Воскресенский мне еще кейс успел отдать.
Я посмотрела на черный чемоданчик. Компактный, размером с мой ноутбук, но в три раза толще, кейс лежал на сиденье. Он был сделан из матового черного металла, рядом с твердой пластиковой ручкой располагалась панель с кнопками. Видимо, именно с их помощью и вводился код.
Код?! О нет… Я забыла код!
– Кажется, я забыла код, – прошептала я.
Пожилая дама-фармацевт внимательно посмотрела на меня поверх очков.
Что-то не так?
Я просто попросила Глеба высадить нас с Мишуткой у ближайшей к дому аптеки и попыталась купить литр корвалола и два килограмма валерьянки в таблетках. Пока мой заказ напряженно обрабатывался мозгом фармацевтши, я нервно катала туда-сюда коляску, беспощадно грызла французский маникюр и зло поглядывала на кейс. Измученный ребенок все еще спал. Он не проснулся даже тогда, когда я вытаскивала его из автокресла и устраивала в коляске.
– А вы грудью не кормите? – спросила дама, покосившись на спящего ребенка.
– У меня вообще нет груди, – зло буркнула я.
75В – это не грудь, а лишь тонкий намек на нее.