Дилетант

– Мне надо.

– Но в связи с установкой новых АТС произошло какое-то замыкание на международной линии. Факс, естественно, тоже не проходит.

– Печально. Немцы никогда не понимали наших проблем. И сейчас не поймут, почему я не высылаю им, как обещал, проект договора.

– Ну, что поделаешь. Поноют немножко и заткнутся. Мы – выгодные партнеры. В час дня у вас обед с тестем. Олеся звонила, напоминала.

– А я где был, когда звонила жена?

– Вы говорили по второй линии с Федосовым.

– Ясно.

– После обеда – телевизионная съемка. Зачем вам, Игорь Палыч, вся эта суета с выборами – не пойму. Вас и без мэрского звания в городе любят, ценят, уважают.

– Без комментариев.

– Телевизионная съемка. То есть после обеда вы на работе больше не появитесь. К сожалению. Хайбуллину поэтому назначила на завтра на десять утра. Раньше десяти он вял и маловразумителен.

– Он и после десяти что-то перестал мне нравиться.

– И о «круглом столе» на телевидении вы не забыли? Я тут подготовила для вас выборку – цифры, факты, как вы просили.

– Спасибо, я помню.

– Звонил Суздальцев, у него забастовала бригада отделочников. Оказывается, второй день демонстративно сидят, ничего не делают.

– Почему сообщил только сегодня?

– Надеялся повлиять на них. Сдача дома на Комсомольском проспекте под угрозой срыва. Осталось всего две недели.

– Здрасьте, приехали! Я вроде бы всем вовремя плачу зарплату.

– Да. Но они не могут, по их словам, больше переносить пиночетские замашки Суздальцева. Требуют его линчевать. А для себя – нежности и литературных выражений. Думаю, вы сами поговорите с ними завтра, потому что в бригаде одни женщины.

– Хорошо. Я с ними поговорю. Поговорить?

– Конечно, Игорь Палыч. На Суздальцева надо реагировать адекватно. Он, я думаю, и в пеленках матерился. Просто иначе не умеет разговаривать. А мужик в целом неплохой. Хороший.

– Вот вы, Элла Михайловна, езжайте и все это дамам-отделочницам объясните.

– Как оратор вы для них безмерно привлекательнее меня.

– Да? А если им понравится такое неформальное общение? А если дамы с других объектов тоже захотят видеть меня в роли утешителя? Что тогда? Буду с утра до вечера мотаться по стройкам и лить сопли на мешки с алебастром? Нет уж. Я плачу этим нежным девицам-красавицам хорошую зарплату. И премии. И вовремя плачу, ни разу не задержал. А если они этого не ценят – могу уволить. Если сегодня же работы не возобновятся – увольняю всех до одной. А на Комсомольский перекину бригаду с Каслинской, и они быстро все доделают.

– Может, хотя бы вразумите Суздальцева?

– Суздальцев – специалист, каких поискать. А когда не матерится, у него и производительность снижается. Не хотят трудиться – скатертью дорога. Тоже мне пюре «Неженка». Надеюсь, вы точно передадите женщинам мои пожелания и сегодня вечером обрадуете меня сообщением, что вторую половину дня они самоотверженно трудились, невзирая на словесные выкрутасы Суздальцева.

– Хорошо. Только знайте, я с вами в этом вопросе не согласна.

– Буду знать.

– На сегодня все, Игорь Палыч. Факсы в Москву, Саратов и Южный Валомей отправила.

– Спасибо, Элла Михайловна. Я поехал домой. А вы, надеюсь, еще немного тут повоюете. До завтра!

– Всего хорошего.

Шведов еще раз бросил взгляд на свою замысловатую железнодорожную карту и встал из-за стола.

Олеся Шведова и Таня Птичкина дружили с первого класса школы. И все это время бушующее море материального неравенства пыталось утопить их в своей пучине.

Папа Олеси Шведовой (тогда еще Сувориной) был вторым секретарем обкома партии. Папа Тани Птичкиной (тогда тоже Птичкиной, потому что, выходя замуж, она решила сохранить свою милую фамилию) – инженером. Для Олеси получить на завтрак бутерброд с черной икрой было банальностью. Таня до семнадцати лет считала деликатесом шпроты – прежде чем они появились в повсеместной продаже. После восьмого класса Олесю перевели в другую, необычную для начала голодного девяносто первого года школу – с полированными партами, двумя иностранными языками, коврами и импортной видеотехникой. Олеся потащила за собой Таню, и для Таниной семьи это едва не обернулось финансовым крахом: целых два года инженер Птичкин выбивался из сил, оплачивая негласные взносы на охрану, паркет, сувениры, поездки. Жутким материальным потрясением стал выпускной бал – кроме чудовищной суммы, пожертвованной на дискотеку и праздничный обед, требовалось какое-то совершенно необыкновенное платье для юной выпускницы. Заказывали в ателье, потратив уйму семейных нервов на розыск и приобретение нужной ткани, фурнитуры, ниток с люрексом. За три дня до выпускного бала платье все еще не было готово. А Олесе ее фантастический бальный наряд доставили прямиком из Рима.

В восемнадцать лет Олеся встретилась на швейцарском горнолыжном курорте с земляком Игорем Шведовым и плавно перекочевала из заботливых папиных рук под покровительство мужа, строительного магната. Таня полюбила Алексея, охранника автомобильной фирмы, с небольшой и не совсем стабильной зарплатой. Олеся жила в двухуровневой пятикомнатной квартире с кухней в двадцать один метр. Таня – в однокомнатной «хрущевке». Они вместе закончили художественно-графическое отделение Магнитогорского пединститута, и сразу после окончания Таня устроилась на работу в картинную галерею. Олеся после получения диплома стажировалась в Лондоне, в Королевской академии искусств, и никуда не устроилась. Танин оклад составлял триста пятьдесят рублей. Олеся могла истратить четыреста на понравившегося ей игрушечного слона в магазине.

На свой двадцать второй день рождения Таня получила от мужа Алексея букет роз и тефлоновую сковородку. Олеся мягко намекнула Игорю, что хочет джип.

Было непонятно, каким образом им все еще удается оставаться подругами. Но Олеся и Таня на самом деле испытывали потребность в ежедневных встречах, советах и телефонной болтовне. В какой-то момент, в период подростковой неустойчивости, их дружбе едва не пришел конец. Но у Олеси умерла мама, и Таня, обнимая за плечи несчастную, мокрую от слез подружку, раз и навсегда уяснила: завидовать нельзя. У всех свои радости и свое горе. С того момента она в корне душила любой росток зависти, набрасывалась на него с саперной лопаткой и безжалостно выкорчевывала, напоминая себе, что и ее, Танина, жизнь, независимо от материальной несопоставимости с жизнью Олеси, полна счастья, веселья, любви.

Надо отдать должное Олесе: она искренне страдала, что единственная подруга не спит, в отличие от нее, на шелковых простынях. Нежная, романтичная, огражденная от реальной жизни усилиями отца и мужа, Олеся немного стыдилась своей буржуйской обеспеченности.

– Молодец, что пришла! – сказала она Тане, открывая дверь. – На улице жарко?

– Довольно жарко. Привет!

Несмотря на близость обеденного времени, Олеся все еще была одета в легкомысленный утренний халатик. На локте у нее висел шестимесячный карапуз рекламной наружности – упитанный, бело-розовый, с круглыми голубыми глазами и светлым пушком на голове. Тонкой, хрупкой Олесе было явно нелегко его держать.

– Сейчас я руки помою и возьму Валерку, – сказала Таня, бросая в угол свою сумку и направляясь в ванную.

– Хоть совсем забери! – крикнула вдогонку Олеся. – Уже достал маму. Достал, достал, достал! – повторила она, взяв ребенка под мышки и с трудом поднимая его вверх. Младенец радостно улыбался, демонстрируя два крошечных белых зуба – все, что у него было в наличии.

Они устроились на огромной кровати в спальне, подсунув Валерке погремушки.

– Сегодня у нас званый обед. Папа приедет и Игорь. Никитишна уже накрывает стол.

– О, я тогда ни к селу ни к городу приперлась! – заволновалась Таня.

– Почему? – удивилась Олеся. – Пообедаешь с нами. Никитишна наготовила! Слушай, я после родов ем и ем, ем и ем.

– С ребенком устаешь.

– Да я с ним не устаю. – Когда же у меня такой будет? – мечтательно посмотрела на Валерку Таня, поймала его за ногу и подтянула к себе. Ребенок удивленно проехал на пузе полкровати и принялся увлеченно, с хрипотцой, хохотать в ответ на Танины заигрывания. – Какой хохотун. Лялька-хохотушка.

– Будет, не переживай, – компетентно заверила Олеся. – Вы когда с Алешей поженились? И двух лет не прошло. Успеете соорудить. У нас с Игорем тоже долго не было. Конечно! С его дикой занятостью и усталостью. Сексом занимаемся реже, чем ездим за границу. Еще придумал себе новую игрушку – выборы. Здорово, правда? Папа – мэр, муж – кандидат в мэры. Не слишком ли много для меня одной?

– У нас с сексом все в порядке. Регулярно и напряженно. Я думаю, я все никак не залетаю, потому что… Ну, ты знаешь, чем я занималась четыре года.