Еретик. Книга 2

– Я п-прошу прощения, милорд, у меня было срочное…

– Что – срочное? – нетерпеливо прорычал Гийом.

– Милорд, меня послали сообщить, что прибыл ваш новый учитель.

«Только этого не хватало!»

– Учитель, значит? Не припомню, чтобы об этом был разговор…

– Чтобы учить вас, милорд, навыкам боя на мечах.

– Ах вот как, – задумчиво повторил Гийом.

«Очередная попытка приставить ко мне занудного надзирателя – на этот раз под предлогом того, что мне будет интересно?»

– Да, он… ждет вас в общей зале.

– Замечательно! – Гийом расплылся в улыбке, и на этот раз она вышла почти пугающе миролюбивой. – С нетерпением жду знакомства с ним, раз так.

Выйдя из своей комнаты и вытолкав оттуда слугу, Гийом с силой захлопнул дверь и стремительно направился по лестнице вниз. Он не рассчитал силу, отталкивая слугу, и бедняга врезался спиной в стену, сдавленно охнув. Гийома это не волновало. Ни хмель, ни желание еще не ушли до конца из его тела, и теперь первое будоражило ему кровь, а второе выводило из себя невозможностью удовлетворить его. Единственное, что вызывало радость – мысль о том, что сейчас ему будет, на ком выместить злость.

***

Выбежав во двор через дверь, которой пользуются слуги, и устремившись к опушке леса, Элиза помчалась прочь. Она даже успела столкнуться с кем-то в дверях, едва не сбив его с ног, но сердце ее колотилось так часто, а разум был настолько занят одной мыслью – «бежать!» – что она почти не заметила препятствия.

Добравшись до перелеска, она продолжила продираться сквозь заросли, будто чувствуя за собой погоню. Остановилась она, лишь когда в боку сильно закололо от долгого бега. Опершись рукой о ствол ближайшего дерева, она согнулась и приложила вторую руку к боку и попыталась отдышаться.

Дыхание понемногу пришло в норму, но в горле все еще стоял тяжелый противный ком – невыносимо горький.

«Что со мной такое? Что меня… так задело?» – спрашивала она себя и не находила ответа. Она лишь чувствовала, что мерзкое прозвище «ведьма», к которому она, как ей казалось, привыкла, внезапно прозвучало слишком ядовито. Момент, о котором она не смела даже мечтать, ускользнул от нее и был безвозвратно испорчен. А руки и губы до сих пор помнили прикосновения Гийома, и тело страстно жаждало их. Однако отчего-то Элиза знала, что вряд ли ей посчастливится оказаться в его объятиях снова в ближайшее время. Если вообще посчастливится…

«А чего я ожидала?» – спросила себя Элиза, мрачно усмехнувшись и сделав несколько шатких шагов в чащу. Она цеплялась за деревья так, словно лишь они сейчас могли удержать ее от погружения в омут горечи.

Обычно природа всегда умела утешить ее – любое горе и любая печаль смягчались, когда Элиза оказывалась в окружении леса и позволяла свободному, могущественному лесному духу захватить себя, сделать своей частью. Мать-Земля никогда не оставляла свою дочь, когда та приходила к ней за успокоением. Однако сейчас все отчего-то было иначе. Словно ее горе было гораздо больше, гораздо сильнее, чем тот покой, который лес мог поставить ему в противовес.

Элиза понимала, что не хочет делиться этим ни с Рени, ни с Фелис. Ей казалось, что понять ее не сможет никто. Никто!

«А чего я ожидала?» – вновь спросила себя она, бредя по чаще леса, уронив руки вдоль платья и задрав голову к небу, пытаясь не выпустить рвущиеся наружу слезы. – «Он граф, а я… кто я? Простушка. Лесная ведьма. Никто… я для него… никто. Как же могло быть иначе?»

Обессиленно привалившись к стволу ближайшего дерева, Элиза обняла его, уткнувшись лбом в шершавую, пахнущую смолой кору, словно надеялась, что так у ее печали будет меньше свидетелей, и разрыдалась в голос.

Пытаясь отыскать в своем разуме хоть что-то успокаивающее, она вспоминала, как во время своего бегства краем уха услышала, что Гийому нашли нового учителя. Злорадство, родившееся в ее душе, отчего-то заставило поток слез чуть стихнуть. Она знала, что обычно происходит с теми, кто пытается учить юного графа. Кем бы ни был этот человек, с Гийомом ему придется несладко, и мысль о его предстоящих мучениях заставила Элизу мстительно улыбнуться сквозь рыдания.

«Удачи вам, месье, кем бы вы ни были», – язвительно пожелала она этому незнакомцу, с удовлетворением думая о том, как тому достанется за то, что появился так не вовремя.

***

Мужчина со светло-русыми волосами, одетый во все черное, стоял, сцепив руки за спиной. Он с интересом глядел в окно, наблюдая за бурной жизнью во дворе графского дома.

Несмотря на почти болезненную худобу, он не производил впечатления слабого: идеально ровная спина, спокойный взгляд и твердость, с которой он стоял, намекали на то, что этот человек чувствует себя уверенно, даже будучи гостем в чужом доме. В его лице с выступающими от худобы скулами словно было что-то лисье. Более внимательный наблюдатель мог бы разглядеть небольшие петли у него на поясе, предназначавшиеся для ножен. Сейчас они пустовали, но можно было сделать вывод, что этот мужчина привык носить с собой оружие.

Услышав громкий звук приближающихся шагов, он повернулся, слегка прищурившись: после яркого света из окна в полумраке залы поначалу было сложно что-то разглядеть.

Створки дверей с грохотом распахнулись, заставив проходящую по коридору служанку взвизгнуть.

Высокий светловолосый юноша замер в дверях, обшарил взглядом помещение, и, остановив взгляд на госте, изучающе сузил глаза. Его доходящие до середины шеи волосы сильно растрепались от быстрой ходьбы, присобранная на поясе длинная синяя рубаха небрежно смялась. Льдисто-голубые глаза, тонкие скулы и брови вразлет добавляли ему сходства с каким-то хищным животным, которого только что оторвали от охоты или разбудили.

Не отрывая взгляда от гостя, граф вошел в помещение, медленно опустив руки. Если мгновение назад он почти бежал, то сейчас вдруг зашагал медленной, нарочито расхлябанной походкой, нехарактерной для знатной особы. По его внешнему виду гость довольно быстро заключил, что юный граф не совсем трезв.

Выйдя на середину залы, молодой человек хищно осклабился, отвесив непрошеному гостю манерный поклон, и с деланной восторженностью вскрикнул:

– Добрый день!

В его голосе сквозила такая неприкрытая издевка, что, казалось, ее бы различил и глухой. Чаще всего людей такая манера вводила в замешательство, однако гость лишь вежливо кивнул в ответ, прикрыв глаза с истинно христианским смирением.

– И вам, – тихо ответил он.

– Это вас прислали меня учить? – Юноша заложил руки за спину и задрал подбородок, резко убрав с лица улыбку.

– Боюсь, формулировка не совсем верна. Никто не присылал меня к вам, я лишь услышал весть о том, что вам требуется учитель фехтования, и изъявил желание явиться к вашим родителям, чтобы предложить свою кандидатуру. Поговорив со мной, они, надо думать, сочли меня достойным соответствующей должности – равно как и я нашел их предложение интересным.

Все это было произнесено спокойным, ровным, ничего не выражающим голосом. От такой манеры Гийом почти растерялся. Ему стоило огромных усилий снова собрать свою нарочитую дерзость в кулак и сохранить тон по-прежнему пренебрежительным. Желание вызвать у этого человека неприязнь теперь перемежалось с острой потребностью сбить с него спесь.

– Вот как, – юноша приподнял брови.

– Меня зовут Ансель де Кутт, – представился гость.

«И почему он такой раздражающе вежливый?!»

– Гийом де'Кантелё. Хотя, вы, наверное, и так в курсе. Но это неважно! – Не убирая рук из-за спины, Гийом сделал шаг навстречу гостю и придал лицу картинно скорбное выражение. – Видите ли, месье де Кутт, дело в том, что я не хочу у вас учиться.

Гийом помнил, в какой ступор такая постановка вопроса ввела пожилого напыщенного преподавателя риторики. Обученный ведению споров и дискуссий старик отчего-то совершенно растерялся перед лицом дерзости и напора юного графа. Гийом тогда испытал истинное наслаждение, разъясняя неудавшемуся наставнику, что учиться риторике у теряющих дар речи стариков – бессмысленная затея.

Однако на этот раз все вышло иначе.

– Не хотите учиться фехтованию или не хотите учиться именно у меня? – без тени обиды или раздражения уточнил Ансель. – В первом случае прошу меня простить: выходит, я по какой-то причине был введен в заблуждение. Как, впрочем, и ваш отец, рассказавший мне о ваших стремлениях. Во втором, – он чуть помедлил, – с вашего позволения, я хотел бы знать, почему.

Гийом победно хохотнул.

«Вот оно! Пора поставить его на место».

– Ха! Да потому что… – Гийом начал говорить почти скороговоркой, быстро и воодушевленно, однако отчего-то оборвался на полуслове, понимая, что не может найти толковых объяснений. Он призадумался, помедлил и глубоко вздохнул.

– «Потому что»? – с едва заметным намеком на улыбку подтолкнул Ансель.

Гийом поджал губы. Что-то вдруг заставило его ответить честно.

– Потому что, знаете ли, в этой семье есть обычай нанимать мне чрезвычайно назойливых наставников. Каждый, кто хотел чему-либо меня научить, очень быстро принимался меня воспитывать. Вероятно, я сужу о вас предвзято, – он манерно взмахнул рукой, – но я видел многих учителей, и мне сложно представить, что с вами все будет иначе.