Мир сказок грустных, веселых, ироничных и печальных

– Ха! По сравненью с палестинцами это сущие дети!

– Ты думаешь только о себе, ты просто эгоистка, – плачет Мара.

– Старуха останавливается, как вкопанная. Мара налетает на неё.

– Что ты сказала? Повтори.

– Хоть деньги-то возьми, – всхлипывает дочь, протягивая тощую пачку денег, перетянутую аптечной резинкой.

– Деньги тлен.

– Чем мы вам не угодили? – вопрошает зять.

– У вас в доме даже мухи перемёрли от скуки.

– Не век же веселиться! – возражает зять.

– И это называется учёный, раввин?! «Весёлость не может быть чрезмерной, но всегда хороша, и наоборот – меланхолия всегда вредна».

– Вы мне этого еретика Спинозу не цитируйте! – кричит зять.

– А кого мне цитировать? Сталина, что ли?

– Демагог!

– От такого слышу, – парирует тёща.

Паспортный контроль. Девица в форме. Бледное лицо с каменным выражением равнодушия.

– Документы, пожалуйста (говорит на иврите).

– Вот, детка, – по-русски отвечает Рахиль, потом переходит на иврит, – мой билет, мой паспорт.

– Мне не нужен билет. Вернитесь, снова пройдите под контрольной аркой.

Рахиль возвращается. Проходит. Звенит тревожный сигнал.

– Откройте сумку. Что у вас в карманах? Холодного, огнестрельного оружия нет? Покажите.

– Я тебе сейчас всё покажу, детка. – Рахиль открывает потёртую сумку, трясёт ею над столом, пусто. – А карманов нет. Зато есть кое-что.

– Предъявите.

– Минуточку. Йоська, отвернись.

Зять послушно отворачивается. Рахиль задирает длинную юбку, обнажая правое бедро. От колена и вверх – уродливый, неровный шрам.

– Это ещё что? – ни возмущения, ни гнева в голосе девицы. То же каменное выражение равнодушия.

– Там штырь. В госпитале один кудесник вставил, ещё в 45-м. Ранение, кости раздробило, а он мне ногу спас.

– Когда-когда?

– Во время войны с Гитлером. Ясно? Возьми ручной металлоискатель, сразу убедишься.

Девица проводит прибором по всему телу Рахили. Возле раненого бедра он даёт сигнал.

– Проходите.

Рахиль делает несколько шагов, потом возвращается, наклоняется к уху девицы (Рахиль выше её чуть ли ни на голову) и шепчет:

– Не переживай, детка, будь терпелива, к сентябрю, чуть раньше нашего Нового года уже беременная будешь, верно говорю.

Девица отшатывается, потом бесстрастное лицо озаряется улыбкой.

– Верь. Верь. Моя тёща – пророчица, – Йоська всё ещё стоит спиной.

– Тебе слухачом работать, ушки на макушке, – кричит тёща и уходит.

1. Натура. Ближнее Подмосковье.

Загородный дом. Сад. Голые чёрные ветви яблонь и вишен. Тонкие прутики кустов. Проплешины на земле, кое-где снег уже стаял. По двору носится огромный, лохматый пёс, лает, бросается на глухие ворота. Из дома выходит моложавая женщина в ватнике и джинсах. На голове косынка, прикрывающая цветные бигуди.

– Не бушуй, Герцог! Уже иду.

Женщина, это сторожиха дома Маша, с трудом проворачивает ключ в замке, открывает ворота, въезжает серый автомобиль. Останавливается. Из машины выходит муж Сергей.

– Я жду тут целую вечность.

– Электричества нет во всём посёлке. Автоматика – ёк.

– Звонила?

– Ага. После вчерашнего ветра провода оборвались.

Маша и Сергей заходят в дом.

2. Интерьер.

Холл с камином. Несколько ступенек ведут в кухню. Посреди кухни стол на 24 персоны, покрытый серой льняной скатертью.

– Что так рано? Садись обедать. Только плиту выключила, – жена Сергея Любаша обнимает мужа.

– Не могу.

– Почему?

– Устал.